Юрий Лигун - Илья Муромец и Сила небесная

• Название: Илья Муромец и Сила небесная
• Автор: Юрий Лигун
• Жанр: Сказка

В этой книге, выдержавшей уже шесть изданий, два главных героя – Илья и… Илья. Первый – славный богатырь Илья Муромец, второй – наш современник Илья Ножкин. В трудную для 13-летнего Ножкина минуту, когда он балансирует между жизнью и смертью, на помощь неожиданно приходит его тёзка, живший тысячу лет назад. На этом умолкаем, а что было потом, вы узнаете сами…

---

Если вы никогда не дышали, то откуда вам знать, какая это вкусная вещь – воздух! А те, кто дышат, этого просто не замечают.

«Подумаешь, воздух… – думают они. – Эка невидаль! Есть вещи повкуснее: к примеру, полкило шоколадных конфет или полведра мороженого».

А вот и дудки! Если хорошенько натренироваться, то без конфет и мороженого можно спокойно прожить два дня, а то и больше. Тот же Робинзон Крузо полжизни просидел на необитаемом острове, где не то что конфет и мороженого, а даже вентилятора не было – и ничего, не помер, а, наоборот, сильно окреп физически. И знаете, почему? Потому, что когда Творец создавал наш мир, то сделал так, чтобы нужного в нём было много, а ненужного совсем не было. Только некоторым это показалось неправильным, и они начали всё исправлять.

Вот почему у нас теперь всё больше шоколада и всё меньше воздуха…

* * *

…Надышавшись, Ножкин очнулся и здорово удивился. Во-первых, он был совершенно сух, хотя только что вынырнул со страшной глубины. Во-вторых, ни речки, ни берега, ни гусеничного крана поблизости не было. Чтобы их отыскать, Ножкин порылся в памяти, но нашёл совсем другое: палату, длинный коридор и людей в зелёных фуфайках. Только место, куда он попал, ни капельки не напоминало больницу.

Илья сидел в полутёмной комнате на широком деревянном помосте. Это была вся мебель, не считая приземистой глиняной печки и вбитых в стену железных крючьев с какими-то лохмотьями. Сквозь затянутое мутной плёнкой окошко едва пробивался свет. Сквозняк полоскал плохо закреплённый край, и в узкой щели мелькал рыжий лошадиный хвост и кусок бревенчатого забора.

Когда глаза привыкли к полумраку, Илья заметил, что вместо белого халата он одет в длинную холщовую рубаху без воротника и пуговиц, больше похожую на нестиранный мешок, из-под которого выглядывали его босые ступни. Он зачем-то попробовал пошевелить пальцами, но ничего не вышло: ножки Ножкина по-прежнему не слушались.

Илье стало страшно. Да так, что он снова чуть не перестал дышать. Только не подумайте, что Ножкин испугался лошадиного хвоста или своих неподвижных ног. Лошадей он насмотрелся в Башмачке, а к неподвижным ногам он за три года привык, хотя и не очень.

Его испугало совсем не это. Он вдруг почувствовал, что очутился не в другой комнате, а в другом мире, потому что всё здесь – и воздух, и полумрак, и даже тишина – было чужим…

* * *

– Ма-ма! – прошептал Илья каким-то жалобным детским голосом. – Ма-ма!

В ответ раздался громкий стук, и Ножкин даже не сразу сообразил, что это стучит его сердце. Он заелозил на помосте, чтобы подобраться поближе к краю. Это получилось легко. Теперь надо было аккуратно упасть на пол и ползти к дверям, потому что оставаться один на один с чужой темнотой и неизвестностью Ножкин не хотел. Выставив руки вперёд, Илья начал раскачиваться, но в последний момент вдруг вспомнил слова деда: «Сначала думай, потом делай!» – и остановился.

Высота помоста была чуть больше метра, а на плотно утрамбованном земляном полу валялись то ли битые черепки, то ли острые камушки, о которые при падении можно было сильно порезаться. Илья представил, как он лежит, истекая кровью, а его крики о помощи слышит только лошадиный хвост, – поэтому не стал рисковать и снова отполз от края. Нечего было даже думать о том, чтобы спуститься в одиночку, поэтому он стал думать о другом.

«А всё-таки интересно, как я сюда попал? Ага, сначала толстый в очках сделал мне наркоз… Потом мне приснилось, что я прыгаю в речку… Потом… Стоп! А может, я всё ещё сплю?»

Эта мысль была настолько простой, что показалась верной. Илья уже хотел привести её в исполнение, то есть что есть силы за что-нибудь себя ущипнуть, но вдруг подумал, что просыпаться посреди операции, особенно если тебя уже успели разрезать на две части – по меньшей мере глупо.

«Правильно… Да и не выйдет сейчас проснуться», – подумал Ножкин и вдруг понял, что это вовсе не он думает, а кто-то другой.

«Назад сейчас нельзя… На небеса рано… – продолжал думать в его голове беззвучный голос. – Так что покуда побудешь здесь»…

«Кто вы?» – спросил Ножкин.

«Илья…»

«Илья?» – переспросил Илья, чтобы понять: зовёт его невидимый собеседник или называет своё имя.

Однако объяснений не последовало.

«За твоё возвращение молятся… – беззвучно продолжил голос. – А вот сможешь ли ты встать на ноги, зависит только от тебя».

«А что для этого надо?»

«Верить, что всё делается во благо…»

Голос умолк, а Ножкин почувствовал на губах лёгкое дуновение, словно от вентилятора или крыла пролетевшей птицы.

* * *

Этот странный разговор, длившийся всего мгновение, многое изменил. Илье вдруг стало спокойно и уютно, словно он всю жизнь просидел в этой тёмной комнате. Прошлое покрылось туманной дымкой и отодвинулось так далеко, что о нём не стоило и жалеть. Зато настоящее перестало казаться сном и стало вполне реальным.

Словно в подтверждение этого, привычно заскрипела дверь в го́лбец – деревянный шкаф со ступеньками на печку и лестницей в подполье.

«Надобно сказать бате, чтобы смазал», – по-хозяйски подумал Илья и вздохнул.

А вздохнул он из-за того, что сам поправить дверь не мог. И не потому, что не умел, а потому, что добраться до неё не было никакой возможности, хотя чего там добираться – всего один шаг! Но попробуй его сделать, если вот уже три долгих года он не ходил, а сидел сиднем: летом – на полатях, а зимой – на печи. А ведь ещё недавно он не то, что ходил – летал, за короткое лето стаптывая вчистую каблуки чоботков – кожаных сапожков, которые мастерил сельский чеботарь, отец его друга Улыбы.

Любил Илья свои чоботки: может, из-за того, что в них бегалось быстрее, а может, из-за того, что его прадеда когда-то прозвали Чоботком и это прозвище накрепко прилепилось ко всей его родне.

* * *

В общем, бегал Илья всего до десяти годков, пока не сверзился в речку с обрыва. А дело было так.

Как-то под вечер он вёл домой понурую рыжую кобылу, от которой отец только что отцепил соху. С косогора открывался широкий вид. Вверху светило солнце. Внизу лёгкий ветерок гнал по Оке мелкую рябь. Справа до самого горизонта простирались луга. И тут откуда ни возьмись налетела чёрная туча. Она клубилась над головой и стремительно увеличивалась в размерах. Вдруг её прорезала молния, и тут же громыхнул такой раскат, что заложило уши и стиснуло грудь, словно железными клещами. Испугавшись, Рыжуха попятилась к обрыву. Илья перехватил вожжи и упёрся ногами в землю. Но силы были неравными. Ещё шаг, и лошадь сорвётся вниз. Это стало бы невосполнимой потерей для семьи. Похоже, Рыжуха тоже об этом знала, потому что на самом краю она остановилась и резко мотнула головой. Так резко, что вместо неё вниз полетел Илья…

* * *

Он не помнил, как его вытащили, и очнулся уже в избе. Его сильно тошнило, а перед глазами плавали белые звёздочки. Матушка, Ефросинья Ивановна, отпаивала Илью молоком с медовым отваром из корней девясила и сорной травы солодки. А батя, Иван Тимофеевич, из леса орешки приносил и землянику. С орешками у него хорошо получалось, а вот земляника в кармане мялась, но вкуса от этого не убавляла!

Постепенно всё прошло. Всё, кроме ног. И с той поры сын Ивана и Ефросиньи Чоботков, называвшихся крестьянами, то есть крещёными жителями села Карачарово, что под славным градом Муромом – из единственной родительской надежды превратился в безнадёжного калеку-сидня…

НЕВИНОВАТАЯ КОБЫЛА

Эх, и горько спервоначала было у него на душе! Ведь Илья уродился шустрым: шагом не ходил, всё бегом бегал и всюду поспевал. Только, знать, не зря говорят: поспешишь людей насмешишь. Вот и насмешил… до слёз горючих. Что называется, поехал бы вскачь, ан сиди да плачь. Но Илья не плакал. Его батя сызмальства учил, что слезами горю не поможешь.

«Плачься Богу, а для людей слёзы – вода! Загнал занозу в пятку – не реви, а вытащи да плюнь, да разотри и дальше скакай. А ежели реветь и сопли размазывать, так и без пятки можно остаться, потому как через занозу зараза в ногу заходит», – любил повторять он.

Эту науку Илья крепко усвоил, а как не усвоить, ежели Иван Тимофеевич хорошо втолковывал: знал, когда надо словом учить, а когда ремнём. Вот Чоботок и не плакал, а со временем и смеяться начал. Оно ведь как засмеёшься, так все камни на душе в песок перетрутся…

* * *

Иногда в избу заглядывали закадычные друзья – Борис, Иван и Василий. Но этими крещенскими именами их величали только в церкви, а в обиходе звали по-старому – Брыка, Улыба и Неждан. Друзья, жившие по соседству, рассказывали последние карачаровские новости. По большей части новости были одинаковые: летом – кто на ком женился, зимой – кто кому на Оке бока намял.

– Эх, был бы ты с нами, мы бы этим зареченским показали, где раки зимуют! – не раз сетовали Неждан и Улыба, наполняя избу запахом речного мороза.