Игорь Озимов - Литературно-художественный альманах «Дружба». Выпуск 3

• Название: Литературно-художественный альманах «Дружба». Выпуск 3
• Автор: Игорь Озимов
• Издательство: Детгиз
• Жанр: Детская проза
• Год: 1954

---

На второй день, когда Сергей вышел на кухню налить керосин в лампу, Устинья Ивановна завела с ним разговор.

Посреди кухни была разостлана холстина, на ней возвышалась куча перьев. Устинья Ивановна, повязанная ситцевым платком, сидела на полу и перебирала перья для подушек.

— Нельзя ли керосину налить? — сказал Сергей, ставя лампу на край табуретки.

— Подождите! Сейчас Паша из лавки придет; а я вся в перьях, — ответила Устинья Ивановна.

— А зачем мне Паша? Я сам налью.

— Ну, уж раз вы такой простой, — наливайте! Керосин в сенях стоит.

Сергей пошел в сени, принес оттуда четверть с керосином и стал наливать лампу.

— Это верно, что вы на клиросе пели? — спросила Устинья Ивановна и выжидающе поглядела на Сергея.

— Пел, — коротко ответил он, удивляясь и сердясь на Ивана, который неизвестно зачем рассказал о нем такие подробности хозяйке.

— Я рылигию превыше всего ценю, — продолжала Устинья Ивановна, — а церковное пенье так просто до ужаса обожаю. Особенно когда «Иже херувими» поют. Уж до чего же сладостно и умилительно! — и, склонив голову набок, Устинья Ивановна вдруг тихонько запела речитативом: «Иже херувими тайно образующе»; не допев, она, вздохнув, добавила: — А еще всякие притчи божественные люблю очень слушать. Вы притчу о блудном сыне знаете?

— Знаю. Как он из отчего дома ушел?

— Вот именно, — обрадованно подхватила хозяйка. — Сытый, здоровый, одетый был, а вернулся зимогор-зимогором, больной, оборванный, нищий. Нынче немало блудных сыновей развелось. От церкви христовой отрекаются, против царя бунтуют… А их, конечно, в тюрьму за это, — неожиданно закончила хозяйка.

«Вот оно что», — подумал Сергей и перевел разговор на другое.

— А ежик у вас есть, стекло почистить?

— Ежик? Есть! Вот у рукомойника в углу висит! Так как же, по-вашему, правильно блудный сын поступил, что раскаялся?

— На то он и «блудный», — усмехнулся Сергей и энергично принялся чистить стекло.

— А родителей вы своих уважаете? — спросила, помолчав, Устинья Ивановна.

— Я — сирота! — ответил Сергей.

Повесив на место ежик, он взял лампу и вышел из кухни.

«Парень скромный, а главное — закон божий знает», — подумала Устинья Ивановна.

После этого разговора прошло больше недели. Как-то раз под вечер в доме остались Сергей да хозяйка. Устинья Ивановна вздумала пить чай, но в ушате не оказалось воды.

— Не принесете ли мне водицы с колодца? — попросила она.

— Что же, можно.

Сергей взял два ведра и, что-то насвистывая, вышел во двор. Вскоре он вернулся и поставил полные ведра на скамейку.

— А это вам за услугу! Возьмите.

На краю кухонного стола лежал кусок пирога.

— Сироту накормить — бог сторицей воздаст, — по-монашески елейно, нараспев, сказала Устинья Ивановна.

Широкое мучнистое лицо ее со сложенными бантиком губами и скорбно поднятыми бровями выражало христианское смирение.

— Я сыт, — ответил Сергей и пошел к себе в комнату.

«Из простых, а с анбицией, — рассердилась Устинья Ивановна. — Знаю я твою сытость. На работу всё еще не устроился, а капиталов-то кот наплакал».

Устроиться на работу было нелегко.

Напрасно каждое утро ходил Сергей по городу из одного ведомства в другое. Везде ему равнодушно и кратко отвечали: «Не требуется», «Не нужен» или: «Вакансии нет».

Только в губернской канцелярии какой-то лысый старичок чиновник оказался более многословным и даже прочитал целое наставление:

— Для устройства на службу, молодой человек, рука нужна. Вот на той неделе делопроизводитель к нам поступил. Пень-пнем и почерк куриный. А взяли. Почему? Полицмейстер рекомендовал!

Сергей повернулся и молча вышел из канцелярии. У него таких рекомендаций быть не могло.

«Что ж! Не устроюсь чертежником, еще какую-нибудь работу найду, а не найду, пойду в грузчики!» — думал он.

Каждое утро Сергей просматривал публикации в газете «Сибирская жизнь». Они были немногочисленны:

«Нужен кучер». «Нужен хороший пианист — справляться Ванный переулок, дом 6».

«Нужен служащий с обеспечением в 300 руб.». «Нужна одинокая старушка — няня к грудному ребенку. Духовное училище, квартира Дмитриева».

Зато объявлений о желании получить работу было более чем достаточно. И кто только не искал работы! Приезжая, интеллигентная солидная дама, приезжий из России молодой человек, студент университета, ищущий уроков, пожилой отставной чиновник с безупречным прошлым, проживающий в Томске с 1893 года, конторщик, бывший волостной писарь, и прочие и прочие.

Кроме того, в газете были и прямые обращения за помощью: «Очень нуждаюсь в 25-ти рублях, недостающих для взноса платы в институт; выплатить могу только уроками или другой подходящей работой», — писал какой-то студент под инициалами А. В. С.

«Помогите! — начиналась другая заметка, — больная, имеющая при себе дочку 5-ти лет, не имею средств прокормиться! Прошу не оставить меня, добрые люди. Мухинская ул., д. 38. Во флигеле».

Сергей молча клал просмотренную газету на этажерку.

— Есть что-нибудь подходящее? — спросил как-то Никонов, застав Сергея за чтением публикаций.

— Есть, да залог нужен.

— Много?

— Триста пятьдесят! У меня пустяков не хватает, — усмехнулся Сергей, — всего только трехсот сорока семи рублей!

— Да, — протянул Никонов, — дела твои, прямо сказать… — но, увидев хмурое лицо Сергея, Иван осекся и принялся неумело его утешать:

— Ты, главное, Сергей, не вешай носа. Не может быть, чтобы никуда не устроился. Куда-нибудь да устроишься! Ведь не на каждом же месте залог требуется. Может так получиться, что буквально, вот-вот и найдешь на днях работу.

Но дни шли, а Сергей всё никак не мог устроиться.

За три недели ежедневного хождения по городу в поисках заработка он уже ничуть не хуже любого коренного жителя знал Томск, начиная с Соборной площади, где в белом каменном доме с колоннами помещалась канцелярия генерал-губернатора Азанчеева-Азанчевского, вплоть до рабочей окраины на Воскресенской горе и местечка Заисточья, населенного преимущественно татарами.

В отличие от Уржума и Казани, главная улица в Томске называлась не Воскресенской, а Почтамтской. Но так же, как и в других городах Российской империи, здесь, в Сибири на главной улице было сосредоточено всё, что составляло мозг и душу этого большого губернского города: клуб дворянского и купеческого собрания, комендатура и приемная градоначальника, пассаж купца-миллионера Второва, управление Сибирских железных дорог, почта с телеграфом, здание классической мужской гимназии, дом архиерея и собственные дома местных богатеев, «отцов города».

Будучи наблюдательным, Сергей замечал подчас такие мелочи, мимо которых другой бы на его месте прошел совершенно равнодушно.

Как-то на его глазах краснорожий приказчик вытолкнул из лабаза немолодую, бедно одетую женщину.

— Чего толкаешь!? Правду говорю. Ведь не щепки, а трудовые денежки за масло плочены, — упираясь, кричала она возмущенно, — только и знаете, живодеры, что обирать да обвешивать народ!

— Ишь, тварь фабричная, как язык распустила! В полицию, видно, захотела?!

— Не грози, не боюсь… Ой, ирод прроклятый, сколько недовесил! — испуганно ахнула женщина, взглянув на свету на свою бутылку с подсолнечным маслом.

Приказчик ухмыльнулся и, ловко сплюнув через плечо, вошел в лабаз.

В этот же день на соседней Ярлыковской улице Сергей увидел другую сцену. Около забора стоял лет двенадцати мальчишка, в рваном фартуке из дерюги, и плакал, размазывая по грязному лицу слезы. Повидимому, это был ученик какого-нибудь сапожника или лудильщика.

— А ты терпи, милый, терпи, — утешая, поучала его какая-то сердобольная старушонка. — Для порядка хозяин учеников всегда бьет.

— Хозяин редко дерется, это меня хозяйка. Совсем житья не дает, — всхлипывал мальчишка. — За чугун… Говорит, плохо вычистил. Выгнала на улицу — и всё тут. Иди, куда знаешь. С самого утра ничего не ел.

— Побила — не убила, — наставляла старушонка. — Раз отдали в люди, — терпи.

«Одним полная безнаказанность, для других полное бесправие, — думал Сергей. — Ох, как подло и как жестоко устроен мир!»

Эти мысли не впервые пришли ему в голову. Они уже давно мучили и волновали его. И если их на какое-то время заслонила экзаменационная горячка, перед окончанием училища, затем поездка к бабушке и сестрам в Уржум и, наконец, его собственные сборы в Томск, то теперь эти мысли снова возникли с невиданной силой.

Нет! Он не может безучастно и молча стоять в стороне. Его также близко касалось лицемерие и жестокость царских законов. Он, как и тысячи других «неимущих», был обречен на бесправное и жалкое существование.