Вера Космолинская - Коронованный лев

• Название: Коронованный лев
• Автор: Вера Космолинская
• Жанр: Исторические приключения

Хроники станции «Янус». Первый том дилогии «Deus ex Machina».

Основное время действия — 16-й век. Вокруг да около Варфоломеевской ночи. Причем она — не главная проблема…

---

Приоткрыв незапертую дверь, в комнату заглянул Рауль, тоже при параде, в темно-пунцовом бархате, весь блеск и яркость, и церемонно поклонился Диане — прямо как не родной, наверное, проверял на гибкость свой помпезный наряд и, встретив ее благосклонный кивок, перевел оценивающий взгляд на мой костюм.

— Еще не освободился? — поинтересовался он.

— Увы, только временно.

— Как сама жизнь, — по губам Рауля скользнула мрачно-злодейская усмешка. — Тебя зовут. Так что, если можешь ненадолго оторваться…

— С удовольствием оторвусь, — заверил я.

Знай я, в чем именно дело, я бы не ответил с такой же легкостью. Но вряд ли это знание повлияло бы на что-то кроме ответа.

— Там Колиньи, — сообщил Рауль загадочным тоном, когда мы вышли в коридор. Он косился с какой-то подначивающей ехидцей, что обычно означало, что он просто шутит, хотя шутка могла заключаться лишь в том, что он выдавал свои слова за шутку.

— Замечательно, — ответил я без эмоций, пожав плечами. Костюм еле поддался.

Шутка или не шутка, на всякий случай я приготовился ко всему. И когда дверь в малую гостиную открылась, и я действительно увидел там, помимо отца и Огюста, Колиньи, это не выбило меня из колеи. Но мало того, ведь здесь же, при чем-то, был еще и оставшийся с нами Рауль.

Адмирал встретил меня знакомым рыбьим взглядом. Но отчего-то я сразу понял, что этот взгляд — дружелюбный. Огюст, похоже, немного нервничал. Отец, полагаю, что все-таки, тоже, хотя и обнаруживал внешне невозмутимую разумность и спокойную монументальность.

Все-таки, трудно чувствовать себя по-настоящему спокойно в присутствии человека, о котором знаешь, с большой долей вероятности, как скоро и как именно он умрет. Да, это относилось не только к Колиньи, примерно в той же степени это можно было отнести и к Таванну, которому жить оставалось около года, или к королю Карлу, которому оставалось около двух лет, да и ко многим другим. Но все же это не то же самое, что через несколько дней, при очень ярких, известных обстоятельствах.

— Рад вас видеть, юноша, — с тщательно припрятанной в сухом тоне иронией обронил адмирал. — Говорят, как только вы покинули мой дом, так тут же схватились с первыми подвернувшимися под руку моими приверженцами.

«Которые отнюдь не делали вам чести», — едва не продолжил я, но вовремя вспомнил недавний отцовский совет держать себя иногда в руках, а не говорить первое же приходящее в голову.

— Не могу этого отрицать, — всего лишь признал я.

Адмирал коротко глянул на отца, тот безмятежно пожал плечами, сдержанно, едва заметно и едва ли благодушно улыбнувшись.

— Впрочем, — продолжил Колиньи, снова устремив на меня свой пристальный взгляд, судя по чрезвычайно живому рассказу господина д’Обинье, эти приверженцы не составляли цвета моей партии.

«Моей» партии, — мысленно отметил я, хоть Колиньи и произнес это слово вскользь, не задумываясь.

— Безусловно, — мягко согласился я.

— И мне пришлось по вкусу еще одно обстоятельство, о котором упомянул господин д’Обинье — то, что вы ответили герцогу Гизу.

— О, — только и отозвался я.

— Чему и я был свидетелем, — с непринужденно-легким поклоном сообщил Рауль скорее мне, чем адмиралу, который, судя по всему, уже был в курсе, и при этих словах слегка кивнул.

Колиньи с такой же загадочной улыбкой приподнял маленькую чеканную рюмку и чуть смочил в ней усы. Экзотикой, как Таванна, отец его милосердно не угощал.

— Упомянул вас также еще один из моих… приверженцев, — проговорил адмирал.

Краем глаза я увидел, как глянувший на меня Рауль с неким намеком приподнял ближайшую ко мне бровь и понял еще одну причину, по которой он тут находился.

Таннеберг. Значит, «почему бы нам не вести себя странно более явно?» Похоже, это сработало, хоть в живых остался только один свидетель происшествия.

— И кажется, вы сказали ему что-то насчет следующего новолуния. Это была шутка или такое же предостережение, как то, что вы сделали мне?

Рауль немедленно возвел глаза к потолку, ясно выражая, что говорить такое он отнюдь не советовал и, в общем-то, уже предупреждал… Одно дело вести себя необычно, другое — делать прямые намеки. Да, тут он был прав.

Отец по-прежнему молчал — но было ясно, что обо всем переговорили еще без меня, теперь же им хотелось лишь некоторых уточнений. О чем именно молчал Огюст, я не знал и, пожалуй, все еще знать не хотел.

— Это было предположение, — уточнил я. — И источник его столь туманен, что заговори я о нем всерьез, я сам бы себе не верил, не то, чтобы кто-то другой.

Отец немного оживился, принявшись, удерживая свою рюмку меж двух сомкнутых выпрямленных пальцев за витую ножку, с небольшой амплитудой двигать ее по столу из стороны в сторону как маятник. Адмирал определенно был заинтригован еще больше.

— Только поэтому вы не говорите, откуда вам все известно?

— Дело в том, — сказал я невольно, по глубоко личной причине начиная злиться, — что мне не известно в точности, известно ли мне что-то. Адмирал, вы верите в предсказания?

Теперь оживившимися выглядели все. Рауль уже не созерцал потолок. Отец перестал гонять по столу рюмку, а Огюст перестал нервно озираться и, как и все, заинтересованно посмотрел на меня.

— Библия… — произнес адмирал по-своему обыкновению сухо, но смущенно, — предписывает не верить предсказателям. Одному лишь Господу Богу может быть известно, что ждет нас в будущем.

— Да, это так, и все же, истории известны случаи… — я слегка запнулся. «Истории»? — что это я несу? Нет, все правильно. «В года расцвета Рима, в дни побед…», все это можно повторить вслед за Горацио, пусть еще не стоит цитировать ненаписанную пьесу. История — совсем не означает, что историей уже стали нынешние дни, или даже изрядная часть грядущего, став для нас минувшим. Впрочем, и запинка была верной — стоило бы смутиться именно на этих словах, если бы я верил в то, что говорил. — Это невозможно счесть доказательством, поэтому я никак не могу сказать, что это значит. Но если это совпадает с простыми догадками, возможно, к некоторым откровениям стоит прислушаться всего лишь ради разумной осторожности.

— Это, безусловно, благоразумно, — согласился адмирал. — Но чьи именно это откровения?

Приступая к тому, чтобы сделать подлость, не останавливайся. Я промолчал, пристально глядя на него, упрямо, едва ли не с намеком на вызов или насмешку. Со стороны — ничто. По сути — яснее всяких слов, становящихся ложью, бывая изреченными, и становящихся истиной, оставаясь невысказанными, хотя на деле, бывает, что правды в них и невысказанных нет ни на завалящий грош.

— Ведь это не ваши откровения? — фальшивая уловка.

И снова — ни слова в ответ.

Отец издал сухой смешок. Вот спектакль и закончился, две его части, известная мне и предположительно неизвестная, подошли к единому логическому финалу.

— Вы ведь не ждали чего-то другого? — спросил он.

Он уже высказал все это до меня. И ему даже не нужно было заменять слова молчанием.

Только этим, может быть, и можно было оправдать только что сделанное. Я мрачно посмотрел на него. Отец был непроницаемо благодушен.

Адмирал опустил взгляд и молчаливо болтал в миниатюрном кубке остатки хереса. Кем бы мы ни были, все мы суеверны. И он не исключение, несмотря на все свои несомненные достоинства, маски и амбиции.

— Мне тоже кажется, что он несколько перегибает палку, — произнес наконец Колиньи. — Но не уверен, что все это непременно кончится скверно.

— Никто из нас не уверен, — сказал отец. — Но все может быть. Я бы посоветовал вам окружить себя хорошей охраной, пока вы в Париже, и не ослаблять ее ни до королевской свадьбы, ни после. Ни на день. Вплоть до выхода в поход.

Адмирал задумчиво кивнул. Огюст шумно вздохнул и посмотрел на отца, на Рауля и на меня долгим, почти восхищенным взглядом.

Я с трудом сдержал желание выскочить из комнаты и яростно хлопнуть дверью.

— Блестяще, — одобрил отец с неуловимой ноткой неведомо откуда взявшегося настоящего веселья. — Как по нотам и без малейшей подсказки. Все-таки, иногда я начинаю подозревать, что ты гений. Совершенно не хотелось вам мешать.

— Мы подставили их под удар, — по неясной мне самому причине, хотя больше всего я думал о Жанне, я сказал «их» — не потому, что подозревал, будто она и ее брат могут быть теми самыми «двоими», но потому что каким-то образом начал воспринимать их как одно целое — возможно, вообще всех наших друзей вне нашего замкнутого поневоле круга. Может, потому употребил и местоимение «мы» — также как одно целое. Но больше всего меня все-таки беспокоила Жанна и то, как я с ней обошелся. — Выставили перед собой как живой щит. Я выставил…

— Ты веришь, что они в этом замешаны? Или Колиньи?

— Нет. — На самом деле, нет. Я покачал головой. Я находился в странном состоянии. К тому, чтобы не верить в то, что происходит, я уже привык. Как будто каждый день я обнаруживал в себе нечто новое, существования чего прежде не предполагал. Но каким бы новым это мне ни казалось, я понимал, что это не что-то чужое. Не кто-то другой что-то сделал за меня, не бес попутал и не черт вселился. Это был я сам, я знал это точно. — Но следующий же шаг, уже не зависящий ни от нас, ни от Колиньи, просто круги по воде, как с Таннебергом… и я так просто согласился поставить их под удар, причитающийся нам.