Вера Космолинская - Коронованный лев

• Название: Коронованный лев
• Автор: Вера Космолинская
• Жанр: Исторические приключения

Хроники станции «Янус». Первый том дилогии «Deus ex Machina».

Основное время действия — 16-й век. Вокруг да около Варфоломеевской ночи. Причем она — не главная проблема…

---

Изабелла посмотрела на меня с тревогой, да и не только она. Брови Дианы неудержимо поползли вверх. «В каком смысле, хватит визитов вежливости?..» — было написано у нее на лице.

— Если вздумаешь в ближайшее время скоропостижно скончаться, — беззаботным тоном заметил отец, — домой можешь не возвращаться!

Его слова вызвали облегченные смешки, включая и мой собственный.

— Договорились! — согласился я.

— Пять коней подарил мне мой друг Люцифер
И одно золотое с рубином кольцо,
Чтобы мог я спускаться в глубины пещер,
И увидел небес молодое лицо, —

прочел я, глядя ей в глаза. Жанна вздрогнула, услышав имя некогда светлейшего из ангелов, но ничего не сказала, только судорожно сжала наброшенную на плечи зеленую шаль, запахиваясь плотнее, кажется, ее теперь все время беспрестанно била дрожь, ей все время было холодно.

Кони фыркали, били копытом, маня
Понестись на широком пространстве земном,
И я верил, что солнце зажглось для меня,
Просияв как рубин на кольце золотом.

Много звездных ночей, много огненных дней,
Я скитался, не зная скитаньям конца,
Я смеялся порывам могучих коней,
И игре моего золотого кольца.

Там, на высях сознанья — безумье и снег,
Но коней я ударил свистящим бичом.
Я на выси сознанья направил их бег
И увидел там деву с печальным лицом.

В тихом голосе слышались звоны струны,
В странном взоре сливался с ответом вопрос,
И я отдал кольцо этой деве луны
За неверный оттенок разбросанных кос.

И смеясь надо мной, презирая меня,
Люцифер распахнул мне ворота во тьму,
Люцифер подарил мне шестого коня —
И Отчаянье было названье ему.[14]

Я замолчал. Мы были одни. Бертран был рад моему появлению, он понятия не имел, что творится с сестрой, и готов был ухватиться за любую возможность хоть как-то поднять ей настроение.

— Как красиво, — проговорила Жанна едва слышно. — Но почему так печально и страшно? — Она бесприютно съежилась в слишком большом для нее кресле, а я сидел у ее ног на маленькой скамеечке, совсем близко, так, что мы могли чувствовать дыхание друг друга, и казалось, что мое тепло хоть немного передается ей.

— Это не мои стихи, — сказал я. — Я только перевел их, — если это оформленное в иначе звучащие слова воспоминание можно было так назвать. — С языка, который еще не стал таким, на каком они были сложены. И написавший их человек погиб задолго до моего рождения, хотя родиться ему суждено на три столетия позже нас.

Жанна смотрела на меня огромными непонимающими глазами. Кажется, сказанное мной не говорило ей ничего осмысленного. Но и «что это за чушь?» она тоже не спросила. Похоже, она очень старалась меня понять.

— Я не хочу больше притворяться, — сказал я. Она снова промолчала, вглядываясь в меня, будто пытаясь прочесть то, чего я не говорил вслух. — А вы? — тихо спросил я.

— О чем вы? — наконец спросила она недоуменно, но и с каким-то напряженным ожиданием, как будто наконец хоть что-то может для нее проясниться.

— Вы действительно этого не знаете? — Я немного помолчал, пытливо глядя на нее. Ее глаза чуть мерцали, но не таинственно, в них просто прятались привычные теперь слезы. — Вы ведь догадываетесь, не правда ли? — спросил я очень мягко, чтобы не спугнуть…

— Догадываюсь?..

— Вы сказали однажды: «вы в опасности». Вы правы. Мы даже знаем, в какой именно. Вы не сходите с ума, Жанна. То, что кажется вам пугающим и странным, действительно пугающе и странно, но это существует, это не игра вашего воображения. Вы ведь сами это знаете, только это кажется вам слишком безумным. Простите, я не хотел говорить об этом только по одной причине…

Жанна напряженно выпрямилась, будто хотела потянуться ко мне, но сдержала этот порыв.

— Потому, что не хотели подвергать опасности меня?..

— Да, — ответил я, хотя это и было правдой только отчасти. Но попробуйте сказать хоть однажды то, что будет правдой не отчасти, а целиком и полностью, вам может не хватить на это жизни, даже если собеседник будет знать примерно столько же, сколько вы. Всякие знания и всякие слова имеют свои границы, и всякое понимание — не абсолютно. А еще есть правда, которая убивает, и для нее никогда не время. Тем более что она может оказаться вовсе не правдой, когда кусочки мозаики лягут окончательно на свои места и образуют, возможно, совсем не тот узор, что казался в начале.

Жанна резко, но тихо, сдерживаясь, прерывисто вздохнула.

Я сжал ее руку, из которой постепенно стал исчезать холод.

— Но я не могу позволить, чтобы вы погубили себя своими страхами, поэтому признаю — вы правы. Вы ведь действительно почувствовали это впервые там, на лесной дороге?

Она молча кивнула, в смеси страха, неуверенности и тоски в ее взгляде появилась странная нежность, сменившаяся еще большим беспокойством, но не большими тоской и страхом.

— Почему вы хотите мне поверить?

— Потому, что это правда, — повторил я ласково.

— И вы говорите это не из жалости? — ее голос оставался тихим, но не был больше слабым, хоть сила его была лишь нервным напряжением, ее новой внутренней схваткой с собой. Теперь ей нужны силы для того, чтобы снова поверить не только мне, но и себе. Это и впрямь зашло далеко.

Я посмотрел на нее так, чтобы взгляд был ей яснее голоса.

— Нет. Из жалости я бы продолжал молчать.

Она вспыхнула, если можно было назвать так появившийся на ее щеках бледный румянец, но в ней действительно что-то зажглось. Надеюсь, наконец я сделал хоть что-то правильное.

— Так что же это?

— Прежде, чем я смогу вам ответить, я должен спросить вас — на что это похоже? Что вы чувствуете? Мне хотелось бы иметь представление о том, как это выглядит со стороны. Поверьте, я не доверяю не вам, а себе самому, не знаю, насколько заблуждаюсь, насколько это может быть обманом или самообманом. Вы поможете мне?

Страх в глазах Жанны на мгновение стал пронзительным. Но только на мгновение. Она тоже давно свыклась со своими чувствами, какими бы странными они ни были, какими бы пугающими ни казались. Она кивнула.

— Это как… черные тени, — выдохнула она, и меня вскользь неприятно кольнуло то, что тени были черными. За свою настоящую, а не иллюзорную жизнь я все же слишком привык к сказкам об одержимости злыми духами, чтобы с легкостью от них отмахиваться, неважно, верил я в них или не верил. — Они вьются вокруг, — Жанна бессознательно подняла руки, будто пытаясь их коснуться или защититься от них. — Как черное облако, как невидимый ветер, обдают льдом, когда вы рядом, будто отделяют от всего, что есть, от всего живого. И от меня, — она чуть запнулась. — В них какая-то сила, ужасная, искажающая, которую я не могу объяснить, и поэтому я говорила, что в самой большой опасности ваши души.

— Как вам кажется, — спросил я тихо, — это похоже на одержимость?

— Почему вы спрашиваете?

— Эти черные тени… Видите ли, мне будет сложно объяснить это иначе так, чтобы вы смогли меня понять. Дело в том, что сейчас я не совсем тот человек, которого вы знали раньше.

Она смотрела на меня со смесью испуга и недоверчивости, и странного облегчения. Казалось, причина последнего была именно в ее недоверчивости — она была уверена, раз я говорю об этом, значит, все не может быть настолько плохо. Она покачала головой.

— Нет, вы тот же самый, за всей этой тенью!

— И так, и не так, — возразил я с некоторым усилием, хотя таким соблазном было согласиться. — Я помню то, чего помнить не должен, мне принадлежит память другого человека, который даже еще не родился. И может быть — не одного. Вы способны поверить в такие вещи?

Жанна выглядела потрясенной.

— О чем вы говорите?

— О том, что я не тот…

— Нет, — быстро перебила она, вдруг протянув руки и легко и нежно проведя пальцами по моему лбу, отчего у меня окончательно пропало желание ей возражать и думать о чем-то еще. Но думать было нужно. — Нет, — повторила она, — вы тот же самый, только вы уходите от меня, куда-то во мрак и холод, и не зовете меня с собой, вы в другом мире, отделенном от этого заколдованной стеклянной стеной. Не уходите туда без меня, прошу вас!.. — В ее глазах снова были слезы, но теперь они были теплыми и, казалось, все, чем я вольно и невольно хотел от нее отгородиться, пошло трещинами как лед на весенней реке.

— Я не могу, Жанна…