Вера Космолинская - Авалон

• Название: Авалон
• Автор: Вера Космолинская
• Жанр: Короткие истории

Детективные, фантастические и мистические рассказы и миниатюры 2001–2005 гг.

---

— Слова, слова, — презрительно промолвил Порсена. — Ты просто лжешь, неудачник. Ведь тебя могли убить сразу, и никто бы никогда не услышал, что ты нарочно убил слугу вместо господина.

Я испустил снисходительный смешок.

— Слова, слова. Так я и поверил, что меня убьют сразу, если заподозрят в том, что я хотел убить тебя. Не по правилам бы это было, верно?

Порсена некоторое время мучительно соображал, что бы сказать в ответ. Как-никак, час был — ни свет, ни заря, где тут взять свежую голову?

— Ты меня раздражаешь, римлянин, — сказал он наконец.

— Гай Муций, — подсказал я снова, забавляясь.

— Ты умрешь, Гай Муций, — продолжал он.

— Ничего нового для меня в этом нет, — заверил я его.

— Ты умрешь медленной жуткой смертью…

Ничего кроме смеха это вызвать у меня не могло. Что бы там ни было, я же все равно ничего не чувствую. Было даже интересно — насколько далеко это все же могло зайти.

— Насколько жуткой? — полюбопытствовал я. — Уж не думаешь ли ты, царь, что имеешь дело с обычным смертным? Смотри. — Я оглянулся на одного из парней с копьями. — Эй, приятель, принеси-ка мне одну из тех жаровенок.

Приятель и не подумал шелохнуться, изображая из себя дуб дубом, но заинтригованный Порсена велел ему исполнить мое приказание. Солдат послушно покинул свой пост, взял одну из пышущих пламенем жаровен у «трона», перенес поближе ко мне и сердито поставил на землю. От сотрясения в черноту ночи взвился вихрь искр.

— Ну, ладно, — сказал я, милостиво кивнув солдату, который опять взялся за копье, и снова поглядел на любопытствующего царя. — Так что ты там говорил обо всяких там ужасах для меня?

И я самым непринужденным жестом положил правую руку в огонь, небрежно опершись ею прямо о черно-золотисто-алые угли. А заодно сам с любопытством прислушался к своим ощущениям. Н-да, как я и думал — по-прежнему хоть бы что… Только через некоторое время немного задымило и потянуло жареным. А в остальном — ничего.

С минуту все ждали в гробовом молчании, потом народ вокруг вдруг заволновался, принялся цокать языками, ахать и ругаться на все лады. А я стоял себе, и безмятежно любовался пламенем.

Порсена откашлялся.

— Эй, римлянин, тебе не жарко? — осведомился он с некоторым сомнением в голосе.

— Никаких проблем, — отозвался я. — Так о чем бишь мы? Ах, да, кажется о том, не свернуть ли тебе лагерь, и не отправиться ли восвояси, раз боги так желают?

Вокруг словно вихрем пронесся взволнованный шепот: «Боги… боги!..», и стих.

— Боги… — пробормотал Порсена, глядя на мою поджаривающуюся руку, и нервно сглотнул. Его поразило не столько то, что я продолжаю преспокойно держать ее в огне, но и то, что голос мой при этом ничуть не изменился. Даже будь я чокнутым храбрецом, должно же было появиться в нем хоть какое-то напряжение, показывающее, что я хоть сдерживаюсь, а боль прекрасно чувствую.

Кто-то из солдат слабо застонал и грохнулся в обморок. Как по команде, к нему присоединились еще несколько.

— Вот видишь, царь, — сказал я мягко, — у тебя нет шансов в войне против Рима. Что такого ты можешь причинить нам, над чем бы мы не посмеялись?

Порсена оторвал завороженный взгляд от огня и потрясенно, испытующе посмотрел мне в глаза. Я, посмеиваясь, снисходительно покачал головой. Он тем временем цепко изучил каждую черточку моего лица, и у него в сердцах вырвалось:

— Проклятье! Хоть бы один мускул дрогнул! Эй, как тебя там, можешь убрать из огня свою руку. Пожалуй, я пощажу тебя.

— Зачем? — возразил я, не двигаясь. — Мне и так хорошо.

Меж тем, рука моя начала уже обугливаться, устрашающе шипя и брызгая искрами с нее капал жир. Кого-то на заднем плане вывернуло наизнанку. Порсена топнул ногой.

— Убери руку, говорю тебе! Довольно! Клянусь всеми злыми духами!

— Сдаешься? — не унимался я.

Кто-то из солдат издал вопль ужаса и бросился, сломя голову, прочь, во тьму. Порсена побагровел, вскочил со своего «трона», который тут же развалился на части, и выхватив меч, бросился ко мне.

— Ну? — подначил я, когда он был уже совсем близко.

Он застыл, занеся меч и покачиваясь. Мы вперились друг в друга взглядами, а пламя все плясало свой дикий танец, хоть уже затухая, яростно шипя и плюясь, словно вместе со мной насмехаясь над ним, и над всеми смешными страстями человеческими, которые мне, несчастному, непонятны и недоступны.

— Ты не человек, — просипел он возмущенно. В его голосе был неподдельный страх. Я не ответил, только зловеще улыбнулся. Он медленно опустил свой меч, взял его за лезвие, и протянул мне рукоятью вперед.

— Прими его, — прохрипел он с несчастным видом.

— Принимаю, — сказал я, беря меч левой рукой и наконец убирая правую, или то, что от нее осталось, из жаровни.

— Что ты за демон? — спросил он слабым голосом. — Или бог? Как твое имя?

— Гай Муций, — терпеливо повторил я в который уже раз. И поглядев на свою правую руку, добавил: — Сцевола[2].

Он бессильно кивнул и, опустившись на колени, припал лбом к земле.

— Уходи отсюда, слышишь? — велел я.

— Да, величайший, — отозвался он.

— Хорошо, — одобрил я, и, отвернувшись, отправился восвояси, унося с собой его меч как трофей. Никто и не подумал меня остановить, хотя некоторые пытались по дороге прикоснуться хотя бы к моему плащу, а то и к моей обгоревшей руке, словно стремясь получить благословение, а иные просто шарахались в стороны, бормоча защитные заклинания.

В свой лагерь, проклятье на всех его стражей, я вошел так же легко, как и в неприятельский.

Пинками разбудив первых попавшихся сторожей, я спустил на них всех собак, после чего с их помощью поднял весь лагерь, предъявив всем меч Порсены, а заодно обратив их внимание на то, какая во вражьем стане царит суматоха.

К рассвету Порсена свернул свой лагерь и отступил.

Теперь уже героем, демоном или богом меня называли свои. Наверное, это должно было быть приятно, но я по-прежнему ничего не чувствую. А также — не гонюсь больше за тем, чтобы что-то почувствовать. Иногда, когда я гляжу на свою правую руку, мне начинает казаться, что я все же что-то в ту ночь чувствовал, раз этак погорячился — надо было сунуть в огонь все-таки левую руку, а не правую, тогда мне не пришлось бы сейчас диктовать эту историю вместо того, чтобы записать ее самому.

С тех пор я решил, что главное в жизни — не чувства, и не эмоции. Главное — это дисциплина, чему я и учу теперь многие годы свой доблестный римский народ. И должен вам сказать, войны у нас с тех пор пошли на лад.

И иногда мне кажется, что я почти этим доволен!

07–09.04.01

ПОТРОШИТЕЛЬ

Ночь была сырой, холодной и отвратной. В самый раз для моих целей. Стены домов сочились слезой, как стенки желудка неведомого монстра, имя которому — Лондон. Туман переваривал предметы, свет и звуки как желудочный сок. Фонари подмигивали гнилью, отражаясь в лужах и содержимом сточных канав… Какое упоение… Проникновение к самым глубинам. Тишина, покой и влага, будто в заветной материнской утробе…

Я сжал покрепче пальцы на удобной рукоятке ланцета, не вытаскивая руку из кармана широкого и темного бесформенного плаща, так славно скрывающего то, что мог и не скрыть этот мглистый туман. Прикрыв глаза, я представлял себе тот сладкий миг… нет, не представлял — я вспоминал, видел воочию — когда тонкое лезвие рассекает мягкую, цельную плоть, и она раскрывается как бутон цветка, распахиваясь пунцовыми лепестками, и там, в самой сердцевине, перламутровой жемчужиной притаилась истина!..

Ускользающая истина. Лишь какое-то мгновение кажется, что к ней можно прикоснуться, поймать, заставить ее гореть ярким светочем!.. Но цветок тут же меркнет, вянет, превращаясь лишь в груду мертвой холодеющей плоти и наполняя мозг ни с чем не сравнимой горечью и безразличием. Истина — не здесь… И это сводит с ума… Но может быть, повезет в следующий раз…

Туман выплюнул звуки. Звуки шагов по мостовой, мелкие, далеко не легкие. Шаги немолодой одинокой женщины в темной подворотне. Кокетливые шаги — вызывающий перестук оскальзывающихся каблучков… Блудница попадет в царствие небесное, и откроет светоч скрытой истины…

Я медленно вытащил руку из кармана и приготовился к прыжку… Вот она — дивная, туманная, обманная ночь, из которой родится истина, с которой будут сорваны покровы и маски, чья самая глубинная сущность увидит свет!!!

Я бросился вперед. Женщина не вскрикнула, только пораженно застыла, вытаращила глаза и выронила дешевый веер, которым прикрывала лицо — под вытаращенными глазами обнаружились вдруг пышные усы, на мгновение сбившие меня с толку.

И тут, из-за другого скрытого тьмой и туманом угла, выскочила еще одна фигура в бесформенном темном плаще — в руке ее, как во внезапно попавшейся на глаза луже, отражая мутные фонари, бледный свет… Соперник!.. И он был к ней ближе!.. Он схватил усатую женщину за плечо — и я знал, что произойдет дальше — одним движением, быстрее мысли, он перережет ей горло, а затем…