Василий Афонин - На пристани

• Название: На пристани
• Автор: Василий Афонин
• Жанр: Короткие истории

---

— Всеми этими вопросами, как вы понимаете, не ведаю.

— Послушайте, что происходит с нашей литературой? Десять тысяч членов, а читать почти нечего. Десятка два-три имен назвать можно и все. А остальные. Что делают остальные?

— Пишут.

— Стыдно, мне кажется, плохо писать, имея перед глазами полки с классикой. Стыдно плохо писать, когда рядом с тобой жил человек, написавший «Тихий Дон», жили рядом Булгаков и Казаков.

— Как видите, не стыдятся.

— А вы обратили внимание на фотографии юбиляров в «Литературной газете»? Нет, вы обратили внимание на то, как они сидят?

— Давно обратил.

— Они не просто сидят, они думают. Сидят с мыслью на челе. Подбородок подперт кулаком, взгляд устремлен в пространство. Зачем они так сидят, не знаете?

— Об этом надо бы у них самих спросить. Они ведь не просто живут, они постоянно озабочены раздумьями о судьбе отечества, народа, о котором пишут. Такие они в жизни, такие и на фотографиях — с высокой думой на челе. Что же это за мыслитель, ежели он будет сидеть абы как. Вот и позируют перед фотографом.

— А некоторые согнутым указательным пальцем поддерживают подбородок. Палец приставлен к подбородку…

— Кому как нравится.

— Уж вы, пожалуйста, не фотографируйтесь так.

— Обещаю.

— А что, очень удобно быть писателем? Уютно?

— В какой-то степени удобно. И тепло, да. Не надобно, скажем, где-то служить. Вставать затемно при любой погоде и ехать городским транспортом на завод, к станку. Или в контору какую. Можно спать до девяти, встать, пописать, позевывая, попить чаю. А не хочется — не пиши. Каково качество написанного — не важно, всегда найдутся сердобольные дяди и тети, которые что угодно протянут в любые редакции и издательства, да еще после всего и критику напишут хвалебную. Автору останется получить денежки.

— Но ведь это же бессовестно.

— Еще бы. Почему все так прямо и прут в литературу. Лезут. Она стала, в силу различных обстоятельств, очень доступной. Считается, чтобы стать скрипачом, либо пианистом, необходим талант. А писателем стать — нужно просто желание, любое образование, умение складывать слова в строки, умение рифмовать. И все. Пиши, неси…

Иные прячут свою беспомощность за высокие литературные должности, это помогает им существовать и случается, довольно длительное время. Другие стараются определиться на службу в редакции, издательства, тогда им гораздо легче публиковать и издавать свои сочинения. Печатают друг друга, издают…

— А часто вам приходится выступать перед читателями?

— Довольно часто. Это наша обязанность как бы.

— Я знаю, вы выступали в пединституте. Девчонки рассказывали. В это время была я на преддипломной практике. Интересно выступать?

— Интересно, если аудитория тебя тянет, а не ты ее.

— И какие же вопросы задают?

— Самые разные.

— О том, как вы зарабатываете, спрашивают?

— Этот вопрос — один из первых.

— Когда девчонки рассказывали о вашем выступлении, то об этом говорили более всего — о доходах писателя. Одна моя сокурсница, представляете, даже воскликнула с этакой восторженной завистью. Везет, дескать, дурам, что выходят замуж за писателей, артистов.

— Это мне знакомо. Моя жена, кстати, тоже думала поначалу так, до той поры, пока не стала моей женой. Теперь она думает совсем иное. Дело в том, что читатели по отношению к жизни писателей находятся в неведении. В счастливом заблуждении, что ли. Может, так оно и следует быть. Читателю кажется, что писатели прежде всего люди обеспеченные, жизнь их до удивления легка и красива, никакими бытовыми заботами писатель не стеснен, витает себе где-то в поднебесье. Подобные мысли и туманят головы молодым людям, жаждущим литературной жизни. Для них жизнь писателя — бесконечный праздник. Публикации и книги, семинары в Гаграх и Дубултах, поклонницы, аплодисменты, цветы, пряники. И попробуй разуверь их, что это совсем не так. Никто и не подумает, что писатель самый обыкновенный человек, только ему во много раз труднее. Что писательская работа — работа неимоверно тяжелая, если всерьез относиться к делу. Что средний заработок писателя по стране до смешного низок, что от публикаций и изданий он получает считанные проценты, остальные идут государству.

— Но ведь, сознайтесь, есть действительно люди обеспеченные. Ежели много издавать и толстые книги, как… — она назвала несколько фамилий, кто часто издавал свои собрания сочинений.

— Есть обеспеченные, верно. И таких довольно много. Во-первых, надо уметь писать толстые книги, во-вторых, надо уметь издавать их.

— Понятно. Сами вы не забогатели еще?

— Не забогател. Все думаю, как бы обрести материальную независимость лет на пять да написать книгу, что давно уже замышляю.

— О чем вы хотите написать?

— Не скажу.

— Вы печатаетесь и издаетесь в Москве?

— Преимущественно там. Издаюсь, во всяком случае.

— Но ведь это должно быть трудно. Там и своих хватает.

— Труднее не придумаешь.

— А нельзя ли переехать поближе к Москве?

— Можно.

— Что же вас останавливает?

— Многое.

— Жалко оставлять Сибирь? Родину?

— Жалко оставлять.

— Шегарку?

— Это прежде всего.

— Вы просто молодец!

— Спасибо.

— Как сильно вы любите свою Шегарку, так и я люблю Кеть, Кедровку, Озерную. Деревню свою. Все те наши края.

— Как же иначе.

— Вообще область наша удивительная, верно? Леса, реки и речки, озера, болота клюквенные, брусничные. Все есть. И город областной — один такой на всю Сибирь. Правда, я мало видела городов…

— Город хороший. Что же вы не остались в нем?

— Ну что вы. Я так скучала по маме, по избе своей, по деревне. По корове даже скучала, не поверите. Корова у нас красно-пестрая, рогатая, Зорькой зовут. По собаке скучала. Пес у меня Дымок, вот такой ростом. Лохматый, дымчатый. Друг мой. Я его щенком взяла, выходила. В лес с ним хожу, на сенокос. В малинники забреду — глушь, но с Дымком ничего не боюсь — защитит, домой выведет.

Остаться, говорите. Девчонки, что распределения боялись, повыходили на последнем курсе замуж, иные — за кого придется, лишь бы не ехать в деревню. А я дождаться не могла, пока диплом получу. Если бы вы только знали, как у нас там хорошо. Вокруг деревни кедрач, представляете?! Летом я ра-анехонько встану, корову доить. Возьму полотенце и к речке босиком, умываться. Изба наша на берегу, окнами на речку. Иду по луговине, по траве росной, а за мной след темно-зеленый тянется. Тиихо в деревне, одни петухи орут на разные голоса. Над речкой клочьями туман, а вода теплая, парная прямо. Сяду на мосток, с которого черпаем, опущу ноги в воду и сижу, болтаю ногами, как девчонка. Ограда от крыльца просторная, травкой поросла, цыплята по ограде ходят, травку учатся клевать. А возле крыльца самого куст рябиновый. Такой раскидистый. Листопад начнется, листья на ступени крыльца падают. А то и кисть сорвет…

С мамой мы дружим. Папу давно похоронили, вдвоем остались. Не расстаемся теперь. Советуемся по любому поводу. Мама меня всему научила. Я и косить умею. Сейчас руками редко косят. А я выйду за огород на берег, берег пологий в том месте, плавно загибается и весь травой зарастает, а трава высокая, густая. Сосед мне литовку насадит по руке, отобьет, а точу сама. Закошу от городьбы, и погнала ряд за рядом, и погнала. Такое наслаждение, косьба. И жалко, что отойдет совсем скоро такой-то труд, ручной труд, древний. Ведь это же сколько веков косили руками, представить страшно. Выкошу берег, сама сгребу, в копны сложу, потом уже в стожок.

А уж домашнюю работу любую своими руками делаю с охотой. У вас какое любимое время года? Весна, да? А я осень люблю. Случается, выпадают одна за другой такие осени — долгие, погожие. Ядреные, как говорит мама. Как удивительно в лесу тогда, полыхает все будто, красок не счесть. А спустя неделю-другую листопад зашуршит листьями. Ветер волнует деревья, кружит листву над полями. Птицы улетают, грустновато немного делается. Запасаемся на зиму грибами, ягодами. Брусника у нас моченая всегда до весны, грузди соленые, опята маринованные. Вот уже и в огороде убрано все, капуста порублена, засолена, огурцы засолены. А на дворе теплынь, осень продолжается, и конца-края не видно осени…

В зимние вечера любим мы с мамой сидеть подолгу, разговаривать. Вяжем что-то или просто сидим, сумерничаем. Мама рассказывает, как жили до войны, в войну, после. В избе у нас чисто, уютно, печка протоплена. Мамина кровать в передней, а моя в горнице. Цветов много в избе разных, по подоконникам цветы в горшках.

А перед сном раздумаюсь я о маме, что вот состарится она и умрет. И так лихо мне станет, до слез. Останусь одна, одной-то сиротливо будет, без мамы. Как представлю себе — ой-ой-ой. Иной раз и поплачу тихонечко, чтобы мама не слышала.