Леонид Васильев - Древний Китай. Том 2: Период Чуньцю (VIII-V вв. до н.э.)

• Название: Древний Китай. Том 2: Период Чуньцю (VIII-V вв. до н.э.)
• Автор: Леонид Васильев
• Издательство: Восточная литература
• Жанр: История
• Год: 2000
• ISBN: 5-02-018103-Х

Том 2 трехтомника «Древний Китай» посвящен событиям периода Чуньцю (8–5 вв. до н. э.). Основное внимание уделено характеристике структуры китайского общества, в частности проблемам древнекитайского феодализма и дефеодализации чжоуского Китая.

---

Если мы обратимся к термину тай, то обнаружим, что чаще всего он употреблялся в значении «башня» и лишь раз — в смысле «слуга» [189, с. 311]. Этот случай как раз и относится к схеме, показывающей, кто кому служит (если мы для нашего правителя не сделаем того-то, то будем плохими ему слугами, см. [114, 7-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 614 и 616]). Термин юй из той же схемы употреблялся для обозначения колесниц, колесничих и мелких служащих.

Словом, ни один из терминов, будто бы обозначавших именно рабов, на самом деле, если опираться на наиболее значимый для нас текст «Цзо-чжуань», к рабам прямого отношения не имел. Но этот вывод сталкивает нас с новой проблемой: так были ли рабы в период Чуньцю и если да, то как они обозначались, что делали?

Обратимся к тем немногочисленным фрагментам «Цзо-чжуань», в которых речь шла действительно о рабах. Их очень немного. Среди них есть один, заслуживающий особого внимания. Это рассказ о некоем рабе-ли по имени Фэй Бао, который был в услужении у цзиньского главного министра Фань Сюань-цзы. В драматический для Цзинь момент, когда столица царства в 550 г. до н. э. подверглась нападению со стороны мятежного Луань Ина, этот раб предложил своему хозяину убить главного силача из армии Луань Ина, которого все боялись, при условии, что будет сожжен так называемый «красный документ» (дань-шу), в который заносилось имя приговоренного к рабству, — видимо, за преступление [114, 23-й год Сян-гуна; 212, т. V, с. 497 и 501].

В столь драматический для царства момент Фань с готовностью согласился, а Фэй Бао выполнил обещанное, что сыграло свою роль в переломе характера сражения, завершившегося, как известно, неудачей мятежников. Однако для нас важно то, что Фэй был осужденным, т. е. обращенным в рабство, и что существовали даже специальные документы, в которых подобные ему были зафиксированы. О порабощении за преступления в Китае хорошо известно применительно к периоду Чжаньго — можно напомнить в этой связи о реформах Шан Яна в Цинь, где многое держалось на угрозе порабощения. Но на существование чего-то подобного в период Чуньцю специалисты обычно не обращали должного внимания. Между тем есть основания считать, что обращение в рабство за преступление было нормой и в Чуньцю.

Обратим еще раз внимание на фрагмент из «Цзо-чжуань» [212, т. V, с. 749 и 754], в котором шла речь о беседе вэйского правителя со служащим, исполнявшим жреческие функции при алтаре шэ. Правитель попросил этого служащего сделать нечто, что не входило в круг его обычных обязанностей (не случайно он перечислял их — нужно быть при алтаре и лишь в случае большого похода ехать в обозе с символом этого алтаря), и, отказываясь от выполнения просьбы правителя, служащий-ли ссылался на то, что, если он поступит не по правилам, он тем самым даст повод внести его имя в документ о наказаниях. Из речи слуги-ли видно, что документы, куда вносились провинившиеся, действительно существовали. Можно сослаться и еще на один из фрагментов, уже приводившихся выше. Командующий, приказавший казнить колесничего, который был братом цзиньского правителя, сам прислал правителю документ-шу, признавая свою вину и выражая готовность умереть за это. Вполне возможно, что такой документ был своего рода нормативным актом в соответствующей ситуации [212, т. V, с. 418 и 420].

Упоминания о документах, связанных с наказаниями за ту либо иную провинность, приводят к выводу о том, что существовали не только документы с фиксацией проступков и преступлений, но и люди, будь то слуги или даже просто обычные служащие, которые при драматическом стечении обстоятельств могли быть не только низведены до низшего уровня простолюдина, но и обращены в рабство. Видимо, многое здесь зависело именно от обстоятельств. Провинившегося командующего из аристократов высокого статуса это, похоже, не касалось — он свою вину, как положено рыцарю, готов был смыть кровью. Но вот мелкий чиновник-ли, обслуживавший алтарь шэ, явно боялся того, что его обвинят в нарушении служебного долга и накажут. Причем главным — если не единственным — видом наказания было именно обращение в рабство. Возможно, что и раб (слуга-ли) Фэй Бао, взявшийся уничтожить силача из воинства Луань Ина ради того, чтобы его амнистировали, в прошлом тоже был обычным слугой или даже чиновником. Показательно, что он в его новом статусе (будучи занесенным в красный документ) оставался где-то рядом с правящими верхами и мог в случае нужды предложить свои услуги[134].

Принимая во внимание, что кабальных рабов в период Чуньцю не только не было, но и не могло еще быть из-за неразвитости товарно-денежных отношений, достаточно поставить вопрос о возможных источниках рабства, чтобы проблема упомянутых документов о наказанных обрела вполне определенный смысл. В обществах того типа, с которым мы сталкиваемся в чжоуском Китае, могло быть лишь два источника рабства — рабы-пленные и рабы-преступники. Пленные из числа чжоусцев, насколько можно судить по описаниям войн, в рабов обычно не превращались. Во всяком случае, нет упоминаний о сколько-нибудь массовом явлении подобного рода, хотя войны шли практически непрерывно. Хорошо известен эпизод с Бай Ли-си, который был дафу при правителе княжества Юй и вместе со своим правителем оказался пленником цзиньского Сянь-гуна после того, как тот в 655 г. до н. э. аннексировал Юй. Бай Ли-си, однако, не только не был обращен в раба, но был отправлен в свите дочери Сянь-гуна в Цинь в качестве одного из сопровождающих невесту. Но по дороге Бай Ли-си бежал в Чу и затем был выкуплен у чусцев за пять бараньих шкур уже циньским Му-гуном, прослышавшим с его мудрости и сделавшим его своим ближайшим советником [103, гл. 5; 71, т. II, с. 23]. Иными словами, пленников выкупали, но не обращали в рабов. Видимо, так обстояло дело и с пленниками из числа варварских иноплеменных государств. Стало быть, единственным источником рабства в интересующее нас время было порабощение за преступление. Неизвестно, много или мало было таких преступников, да и вообще провинившихся, и как они использовались. Возможно, что их было сравнительно немного и проблема использования их труда (позже это были тяжелые каторжные работы) еще не вставала. Не исключено, что по отношению к ним и применялись в основном символические наказания.

Завершая рассказ о рабах и слугах как особой социальной группе, находившейся на нижней ступени социально-иерархической лестницы чжоуского Китая в период Чуньцю, важно еще раз обратить внимание на сложности, связанные с вычленением тех, кто реально принадлежал к этой группе, а не просто обозначался в текстах вводящими исследователя (но не современника событий!) в заблуждение терминами. Чаще всего рабами и слугами именовали себя как раз те, кто ими в действительности не был. В то же время не следует считать, что слуг и рабов в полном смысле этого слова не было или что их было мало. Напротив, они были, причем во вполне значительном количестве. Важно, однако, заметить, что никакой формально-юридической грани между рабами и слугами в богатых домах чаще всего не было. И обращались с ними одинаково, именно как с рабами и слугами. Порой их убивали просто так или за малейшую провинность. Это действительно были социальные низы общества, использовавшиеся в сфере обслуживания власть имущих. Они работали на кухне и в конюшне, поддерживали чистоту и порядок в домах и хозяйствах знати и были преданы своим хозяевам, служили им не за страх, а за совесть.

Образ жизни аристократических верхов

Вся титулованная феодальная знать (чжухоу, в том числе и сам ван, и всесильные ба), а также аристократы высшего ранга (цины) имели обширные владения, центром которых были либо столица, либо иной крупный город. В этом городе, как правило, они и жили, если только служба (это касалось главным образом цинов) не требовала их постоянного присутствия там, где была официальная резиденция сюзерена, чжухоу. Каждое влиятельное должностное лицо имело свое официальное помещение, усадьбу и весьма ревниво, судя по источникам, относилось ко всему тому, что было с ней связано.

Как рассказывает «Го юй», в годы правления луского Вэнь-гуна (626–609 гг. до н. э.) двум видным луским сановникам было предложено освободить занимаемые ими помещения, располагавшиеся неподалеку от дворца правителя. Оба предложения были встречены решительным отказом на том основании, что служебное помещение (оно представляло собой единый комплекс с жилыми покоями) давалось за службу, равно как и жалованье, одежда, пища и повозки. Менять эти порядки — значит поставить под сомнение добродетельность и чиновника, и правителя. Аргументы были приняты во внимание, и Вэнь-гун отступил от своего первоначального намерения [85, с. 57–58; 29, с. 87–88]. Из текста следует, что у сановников в столице была прочно закрепленная за ними обширная усадьба, часть которой одновременно была и их служебным помещением. Обе части усадьбы были отделены одна от другой. В рассказе о добродетельной луской даме, именуемой матерью Гунфу Вэнь-бо, сказано, что она, навещая луского министра из клана Цзи, не отвечала на его вопросы, пока находилась в служебном помещении, и заговорила с ним лишь тогда, когда достигла внутренних покоев, где женщине разрешалось вести приватные беседы [85, с. 69–70; 29, с. 102].