Михаил Первухин - Пугачев-победитель.

• Название: Пугачев-победитель.
• Автор: Михаил Первухин
• Издательство: КРОК-центр
• Жанр: Роман
• Год: 1994
• ISBN: 5-85779-079-4

По всей России, как гром, проносится весть о гибели императрицы Екатерины и наследника престола Павла Петровича во время морского смотра от бури. Пугачев побеждает, вступает в Москву и садится на древнем тронецарей московских и императоров всероссийских.

---

— Этого осатанелого казака надо заставить идти на Казань! — почти крикнул Курч. — Иначе, действительно, все пропало.

— Об этом и идет сейчас речь на их идиотском совещании! — промолвил итальянец. — Нам уже удалось убедить многих его самодельных генералов и министров, что все погибнет, если они не решатся уйти отсюда. Взятие Казани откроет дорогу на Москву.

— А что же Пугачев?

Бардзини пожевал фиолетовами губами, потом, оглянувшись по сторонам, шепотом выговорил;

— Дикий осел упирается. Н-ну, посмотрим. Ведь у него петля на шее. Ему придется или исполнить то, что мы от него требуем, или… Или уступить место другому, более смелому...

— Расстаться… с титулом императора? — слабо удивился швед.

— Расстаться... с жизнью! — сухо ответил иезуит.

— Ну, это не так-то легко и просто!

— Почему?

— Его оберегают... Хлопуша и Зацепа, как два цербера стерегут его и днем, и ночью. Шаповал пытался отравить его полгода назад, чтобы самому занять его место, но...

— Шаповал такой же дикарь, как и Пугачев! И притом дикарь очень уж глупый! — засмеялся Бардзини презрительно. — Ну, что же это, в самом деле, за отравитель? Добыл мышьяку, испек пирог и поднес…

— Но ведь говорят, попытка не удалась только по случайности; кто-то соблазнился пирогом и сожрал ломоть…

— Не совсем так! Кто-то подслушал перешептывание Шаповала с его стряпухой и предупредил Емельяна. А тот, приняв от Шаповала в дар отравленный пирог, заставил трех сыновей Шаповала съесть его. Мальчишки, разумеется, ничего не подозревая, накинулись на снедь и… И отравились ad patres… А Шаповал, как уличенный отравитель, был подвергнут пыткам, оговорил многих, а потом был казнен... Все это было отменно глупо! Если бы понадобилось устранить сего «императора» путем отравления, это дело можно было бы проделать, так сказать, научно.

— Да, но где же в этой дикой стране вы найдете таких артистов, как Рене-флорентинец, синьор? — спросил не без ехидства шевалье.

— О, мой бог! Я бы удовольствовался и такими, как ваши милые соотечественницы Бреннвилье и Вуазен! — не моргнув глазом, отпарировал итальянец. — Наука отправления лишних людей на тот свет применяется во Франции с неменьшим усердием, чем в Италии...

— Позвольте, господа! — вмешался швед. — Об устранении Пугачева у нас будет еще время позаботиться, если он откажется идти на Москву! Покуда же наш долг — охранять его драгоценную жизнь!

— Пожалуй! — вымолвил патер. — Посмотрим, к чему приведет нынешнее совещание...

ГЛАВА ВТОРАЯ

В той большой избе, где была «царская ставка», уже несколько часов подряд шло заседание «Верховного Совета»: решался вопрос, что делать.

Почти все время участники бешено орали друг на друга, сверкая глазами, замахиваясь и готовясь друг в друга вцепиться. Они разбились на несколько партий. Была партия Хлопуши Рваные Ноздри и партия его вечного противника Зацепы Резаны Уши, ставших врагами еще в дни пребывания на каторге. Была еще державшаяся отдельно и сравнительно спокойнее других партия Степы Рябова, донского казака, к которой примыкала и державшаяся совсем уже степенно партия Юшки Голобородьки — одного из сыновей чернятинского богача и главы «Пыфнутьевского согласия». Голобородьковцы больше слушали, переговаривались друг с другом шепотком, а потом Юшка от их имени говорил всего несколько веских многозначительных слов. Предметом общего внимания была совсем маленькая кучка близких к Пугачеву людей. Юрка Жлоба, Терешка Хмара да Борька Выходцев — все трое из яицких казаков. Они первыми примкнули к «анпиратору» почти полтора года назад, да так и держались, словно уцепившись за него.

Сам Пугачев, бледный, с трясущимися руками и блуждающим взором, страдая от тяжкой головной боли из-за вчерашней попойки, сидел в почетном углу под иконами на лавке, покрытой дорогим персидским ковром. Несмотря на то, что никто не курил, в избе дышалось тяжело, и воздух казался насыщенным какой-то кислятиной. Окна и двери были плотно притворены, чтобы никто не мог подслушать разговор «анпиратора» с его ближайшими советниками. Перед дверью и под окнами маячили вооруженные до зубов часовые.

— Нет, ты говори напрямки: что думаешь таперя делать? — приставал Хлопуша к Пугачеву.

— Да чего ты на меня пырскаешь? — сердито отвечал Пугачей — Надо-ть сообразить, как и что. Нельзя же, не спросясь броду, да лезть прямо в воду! Ты раньше посмотри в святцы, а тогда и бухай в колокол!

— Да ты не отлынивай! Каки таки еще «святцы»?! Ты прямо говори: обещал Москву вверх тормашками поставить?

— Ну, обещал! А дальше что?

— Обещал Катьке шею свернуть? Обещал еще весной Казань единым махом взять?

— Да чего ты ерепенишься?

— Почему засел в Чернятине, как паук в норке аль суслик лысый, да ничего и не делаешь?

— Время удобное выжидаю!

— Струсил ты, вот что! Никакого там время удобного тебе не надобно. Прищемил тебе Михельсонов хвост, так ты и не оглядываешься!

— А ты бы того... Полегше бы! Как смеешь в моем присутствии так выражаться? — огрызнулся Пугачев. — Я тебе кто? Разе я не твой анпиратор?

Хлопуша, неистово гундося, прошипел:

— Ой, убил! Ой, зарезал! Анпиратор, скажи пожалуйста! Чего ты передо мной ломаешься, как писаный пряник? Кто тебя и в анпираторы-то произвел, как не я с Мотькой покойным, которого михельсоновы гусары зарубили?

Зацепа, раздувая ноздри и сердясь, вмешался:

— Одначе, это все не порядок! Ты бы, Хлопуша, того... в сам деле, поосторожнее!

— А ты помалкивай! — прогундосил Хлопуша. — Я не с тобой разговариваю. Я тебя наскрозь вижу и понимаю. Залез в министры, а сам по сторонам глядишь, как бы стрекануть куда подальше. Думаешь, я того не знаю, что вы с анпиратором уж третьего гонца с цветными каменьями да с земчугом в Турцию переправили на всякий, мол, на случай?

— А хотя бы и переправили, твое какое дело? — возразил, покраснев, Зацепа. — У его царского величества и секретные дела бывают. Может, отправили мы гонцов к великому визирю, чтобы нам помочь от султана была!

— Байки! — засмеялся Хлопуша. — Ты, миляга, иди, морочь голову кому другому. А для кого две корчаги с червонцами в Бугровском бору зарыл? Может, к сатане скрозь землю червончики отправил, чтоб он, дьявол, тоже помочь прислал?

— Твои, что ль, червонцы были? — озлился Зацепа.

— Твои, твои. Да зачем ты их зарывал?

— А тебе-то что?

— А то, что лататы вы задать собираетесь! Врете, не удерете! Не выпустим!

Пугачев застучал кулаком по столу.

— Берегись, Хлопуша! — вымолвил он с угрозой. — Я, брат, не посмотрю на тебя. Ты меня знаешь!

— Тебя-то? Как облупленного! — засмеялся Хлопуша. — Все рубцы на твоей спинке, царское твое величество, и те знаю.

Голобородько, перешептывавшийся в это время со своими «пафнутьевцами», счел свои долгом вмешаться

— А кричать не полагается! — сказал он. — Первое дело, глотку порвать можно, а второе, криком печи не нагреешь. От крику-то только воздух портится, а вы бы, цари, да министры, да енаралы, да адмиралы, лучше бы толком говорили. Дело наше серьезное. Тут криком ничего не поделаешь.

На некоторое время в избе воцарился относительный покой. Потом Зацепа заговорил, подбирая слова:

— Оно, конечно, насчет, скажем, Казани... Ну, мол, надо-ть взять Казань, а потом того — шарахнуть и на Москву... Так было сговорено! — вставил Хлопуша.

— Что верно, то верно. Так и было сговорено! — согласился Зацепа. — Опять же полячишки оченно того добиваются. Можно, мол, Казань, как воробья, шапкой накрыть и все такое. Езовит тоже советует. Опять же перевертень этот, Полуботок, езовитский выученик: иди, мол, на Москву, а больше никаких, шпарь во все лопатки, по сторонам не оглядайся. Одно слово — на кульерских...

— Та-ак, дальше! — протянул насмешливо Хлоцуша. — Так выходит, что все это езовитские выдумки да затейки, а нам Москва ни к чему?

— Нет, ты постой! — загорячился Зацепа. — Так нельзя! Заладил одно — Москва да Москва и слухать ничего не хочешь. А того не соображаешь, с кем на Москву идти-то? С нашей-то, скажем, рванью зеленой… со сволочью, которую Михельсонов и в хвост, и в гриву дует, где только попадет?

— На Михельсонова мы управку найдем! Убрали же наши кулевые и Бибикова енарала, и Кобчикова. Ну, вышла осечка раз, вышла два, а в третий — в самую точку запалим. Не велика птица, Михельсонов!

— Всех наши кулевые не переморят, как тараканов! — заспорил Зацепа. — Суворов енарал почище Михельсонова будет. Мордвинов адмирал тоже не плох. Да и Потемка... Не перебьешь всех, говорю.

— Ты это к чему? — спросил Хлопуша.

— А я вот к чему. Без осторожности в лужу сядем. Дело-то мы уж больно большое затеяли, а силы-то у нас не бог знать сколько. Народу, это точно, видимо-невидимо, да только народ-то наш больно трухлявый.

— Трухлявый? Это наши-то?!

— Наши, наши! — ответил решительно Зацепа. — Что дурака валяешь? Не знаешь, что ли? Главное дело, разе они, дуроломы, в сам деле из-за земли, да воли, да правов поднялись? Х-ха! Ну, которые по старой вере вроде пафнутьевских да филипповцев аль еще каких-то, те кой-как держатся. Казачье — туды-сюды. Твои варнаки сибирские лутче прочих... А все остальные — труха. Куды ветер дует, туды ее и несет, чуть ветер повернулся, так она столбом взвилась да и рассыпалась. Не было, что ль, такого?