Рене-Виктор Пий - Обличитель

• Название: Обличитель
• Автор: Рене-Виктор Пий
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1984

В острогротескной форме автор сатирического романа-памфлета показывает систему внутренних связей и человеческих взаимоотношений в технократическом капиталистическом обществе. В основе сюжета — полудетективная, полуфантастическая история, происшедшая во французской фирме, являющейся филиалом могущественной транснациональной компании «Россериз и Митчелл».

---

— Здесь!

— Иритьери!

— Здесь!

— Селис!

— Здесь!

— Бриньон!

— Здесь!

— Шавеньяк!

— Здесь!

— Вассон!

— Здесь!

— Самюэрю!

— Здесь!

— Фурнье!

— Он умер! — крикнул Ронсон с вершины холма.

— Господин директор по проблемам человеческих взаимоотношений!

— Здесь, — сказал я.

— А, значит, и вы здесь, — пробормотал Макгэнтер, — ловко вы меня провели, мы еще поговорим с вами, когда выберемся из этой проклятой трясины.

— Рустэв!

— Здесь!

— Сен-Раме!

Последовало молчание.

— Сен-Раме, — повторил Макгэнтер. — Анри, где вы?

— Тут, — ответил голос, который я узнал с трудом, — я тут, Макгэнтер.

И генеральный директор показался из-за выступа, за которым скрывался.

— Помилуйте, Анри! — вскричал Макгэнтер, остолбенев от удивления. — Что вы там делали?

— Дорогой президент, представьте себе, я размышлял, — ответил Сен-Раме насмешливо, — я думал, что мне делать? Стрелять в них или положить конец этой гнусной комедии? Я выбрал второе.

И Сен-Раме бросил на землю пистолет. Ронсон, Аберо и два детектива спустились с холма и присоединились к нам. Мы замерли, ошеломленные, выстроившись в линейку, словно дети, перед Анри Сен-Раме, генеральным директором «Россериз и Митчелл-Франс», уроженцем Пулиньи, что в департаменте Эндр, окончившим Парижский институт политических наук, выпускником Школы администраторов в Гарварде, магистром науки и техники Массачусетского института, кавалером ордена «За заслуги».

Первым опомнился Макгэнтер.

— Анри, — сказал он, — дело скверное, видимо, наш ночной поход, долгое и мучительное ползание, неожиданная смерть одного из ваших сотрудников повредили ваш рассудок. Вы не тот, кого мы ищем. В противном случае, Анри, я жду, чтобы вы убедили меня в обратном и, главное, чтобы вы мне все объяснили. Мы не выйдем отсюда, пока вы не объясните мне ваше поведение от начала до конца, пока я во всем этом не разберусь.

— Дорогой Макгэнтер, — возразил Сен-Раме, и мне показалось, будто светлый луч рассеял зловонный мрак, — в таком случае, боюсь, мы надолго задержимся здесь, а это становится опасным, так как здание «Россериз и Митчелл-Франс» вот-вот обвалится. Быть может, оно не рухнет целиком, однако можно ожидать целой серии мелких обвалов, и мы рискуем закончить свои мрачные дни в этом подземелье, точно крысы, попавшие в ловушку. Я не отказываюсь объяснить вам что бы то ни было, только ни вы, ни кто-либо другой никогда меня не поймете — за исключением, возможно, одного человека, и я глубоко огорчен, что вижу его здесь; я сделал все, что мог, чтобы помешать ему спуститься сюда этой ночью, в частности я намекал на него Макгэнтеру в своих отчетах, говоря о виновном; я подумал, что, зная, какое на нем лежит подозрение, он не пойдет сегодня с нами, но он решил иначе; увы, я не решился и далее отговаривать его, боясь навлечь на себя подозрение. Ронсон и Аберо уже приближались к цели, я спешил закончить свое дело — позже, если вы пожелаете, я вам скажу, какое именно. Единственный человек, который, быть может, поймет мои доводы и объяснения, — это директор по проблемам человеческих взаимоотношений, человек мужественный, честный и мягкосердечный; он изменил себе, оказавшись в наших рядах.

— Ну знаете, Сен-Раме! Над кем вы издеваетесь? — взревел Макгэнтер. — Востер, держите его!

Сен-Раме дал себя схватить без сопротивления.

— С некоторых пор я стал подозревать вас, Сен-Раме, — сказал Ронсон дрожащим от злобы голосом, — и один из присутствующих здесь это понял; но это вовсе не директор по проблемам человеческих взаимоотношений — самый ценный и самый умный из ваших сотрудников, а заместитель директора по прогнозированию Аберо.

— Я тоже, — тявкнул Ле Рантек, который, очевидно, испугался, что его холдинг-компания оказалась под угрозой, — я тоже его подозревал; только он и мог так хорошо подражать собственному голосу.

— Видно, вы до конца жизни останетесь идиотом, подхалимом и трусом, мой бедный Ле Рантек, — сказал Сен-Раме. — Желаю вашей партии революционных социалистов, чтобы вы были единственным в своем роде.

— Вам не давали слова! — рявкнул вышедший из себя Макгэнтер. — Вы правы, Ронсон: мы будем его судить! Назначим трибунал! Где мы можем расположиться?

— Я думаю, площадка на склоне холма, где мы стояли с Востером, нас вполне устроит; она находится как раз над подземными коридорами, по которым мы шли. Создадим трибунал: вы, Ральф, естественно, будете председателем, а дальше — выбор за вами.

— Ну что ж, это дело много времени не займет, — заявил Макгэнтер. — Вы, Ронсон, и вы, Адамс, будете заместителями председателя, Аберо — первым заседателем, Бриньон, с его машиной из Канзаса, — вторым заседателем. Востер и его коллега будут следить за порядком, директор по проблемам человеческих взаимоотношений возьмет на себя обязанности защитника Сен-Раме. Мы, американцы, любим справедливость и считаем, что обвиняемый тоже имеет права, нельзя судить человека, отбросив законный порядок. Сдержим нашу справедливую ярость, чтобы совершить правосудие, дадим адвоката этому предателю, ибо мы еще не знаем, действительно ли он виновен! Мы не опозорим Америку! Все остальные будут членами суда. И поспешим: ведь уже почти три часа утра!

Итак, мы перебрались на площадку на склоне холма. Мы полагали, что она находится над подземными ходами, но это было невозможно проверить в темноте. У наших ног была черная бездна, а фонарики выхватывали из мрака только эту площадку. Мы подтащили большой камень, и Макгэнтер занял председательское место, Мастерфайс и Ронсон сели прямо на землю — один справа, другой слева от председателя. Остальные расположились полукругом, усевшись по-турецки по обе стороны от председательского камня. Кинг Востер и его коллега подвели Сен-Раме и заставили его стать на колени. Тут я заметил, что у него связаны руки и ноги. Я стал справа от обвиняемого. Ронсон велел каждому из нас направить свет на Сен-Раме, а ему приказал держать фонарь обеими руками, чтобы освещать лицо.

— Мы должны все время видеть лицо этого негодяя, — сказал Ронсон.

Это освещенное снизу лицо производило странное впечатление. Порой казалось, будто из темноты выступает желтый изможденный лик привидения. «Процесс» Анри Сен-Раме начался. Пока шли приготовления, ни один из нас не произнес ни слова, если не считать Ле Рантека, который, как оказалось, был поглощен своими экономическими и политическими перспективами больше, чем я мог вообразить. Все происшедшее ни на минуту не могло заставить его забыть о холдинг-компании, обещанной ему Макгэнтером. Однако остальных поведение Сен-Раме привело в полное замешательство; я и сегодня убежден, что большинство из них в начале этой чудовищной комедии были уверены, что они чего-то не понимают, а их генеральный директор в угоду парижской, а может быть, и европейской технократии выполняет один из тех маневров, секретом которых он так хорошо владел, если не предположить худшее — что усталость ог двух ночных экспедиций, смерть Фурнье и два дня изнурительной работы расстроили хваленые крепкие нервы любимого ученика великих американских менеджеров. Только Ронсон и Аберо моментально пришли в себя после первых минут изумления и теперь кипели от злобы, ненависти и жажды мщения, которых они даже не скрывали. Макгэнтер, обычно соображавший довольно быстро и безгранично доверявший Ронсону, горел желанием разделаться с виновным. Но прежде всего и те и другие хотели непременно все узнать, все понять, а затем сокрушить аргументы, которые, без сомнения, заготовил Сен-Раме. Этой ночью я увидел в действии позорную механику, прославленную инквизицией и деспотическими режимами. Самое главное было любыми средствами доказать, что подсудимый виновен, а не физически уничтожить его.

«Отрекитесь! — орали палачи своим жертвам. — Отрекитесь, и вы спасете свою жизнь! Признайте свои ошибки, расскажите о своих преступлениях, и тогда виселицу вам заменят каторгой».

А Сен-Раме они твердили:

— Признайтесь, что чрезмерное напряжение на работе повредило вам рассудок; скажите, что под давлением Рустэва, угрожавшего выжить вас, вы решили восстановить свое положение в фирме, сея смуту среди ваших сотрудников, не затрагивая при этом ни заводов, ни торговых предприятий. Подтвердите то или другое, и тогда вы вернетесь с нами наверх, при условии, разумеется, что вы немедленно подадите в отставку под предлогом болезни. Ну говорите же, Сен-Раме, какого черта! Вы боялись Рустэва или нет? А может, с некоторых пор вы стали замечать у себя провалы в памяти, какие-то странные ощущения, головокружения? Когда вы говорили с персоналом, держа перед собой рупор Рюмена, разве вы не употребляли странных выражений и оборотов? Правда, Аберо? Расскажите-ка нам, Аберо! Господин заместитель директора по прогнозированию, клянитесь говорить правду, всю правду и только правду, поднимите фонарь и скажите: «Клянусь». Итак, вы признаете, что речь Сен-Раме в тот день была совершенно бессмысленна? А на кладбище, вы помните, Ле Рантек, что произошло над могилой покойного Арангрюда? Подойдите сюда, господин секретарь генеральной дирекции, и дайте присягу — вы тоже поднимите фонарь и расскажите нам, как Сен-Раме ссылался на Толстого — и это на могиле директора по «маркетингу»! Какой бред! Неужели человек, создавший во Франции «маркетинг» для колбасных изделий в целлофановой упаковке, каждой год в отпуске перечитывал этот толстый классический роман? И к тому же еще интересовался молодыми неизвестными поэтами? Бред! Что может быть общего между вздохами Анны Карениной и окороками Корвебона? Сущий бред! Верно, Ле Рантек? К тому же все это вранье, любой может подтвердить, что это ложь, правда, Вассон? Дайте присягу, Вассон, клянитесь говорить правду во имя Соединенных Штатов Америки, оплота поруганных свобод; поднимите фонарь и скажите: «Клянусь!» Ну же, Вассон! Вы хорошо знаете семью Арангрюда? Сколько раз вы переспали с его женой? Шесть? Спасибо, Вассон!