Леонид Жуховицкий - Женщина до весны

• Название: Женщина до весны
• Автор: Леонид Жуховицкий
• Издательство: Издательство ЦК КПСС "Правда"
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1990

---

Потом отец уехал на полгода, с весны до зимы, вернулся гордый, с деньгами. Через неделю пришли плотники, двое, и вместе с отцом стали рядом с домом строить новый. Работали быстро, с каждым днем наращивая сруб. И мать помогала, и он, Славик, паклю подавал.

Тогда он не понял, почему все разом вдруг взорвалось и развалилось, потом уж объяснили добрые люди. А запомнилось — ночь, густой, злобный крик отца, звон, стук двери, странный, шепотом, вопль матери… Вроде утихло, и он уснул. Утром спросил, где мать. Отец сказал, что уехала в гости, а на сколько, будет видно.

Мать гостила долго, года четыре. Сперва изредка наведывалась, ловила у школы, целовала, кормила вкусным, но с собой не звала. Потом приехала толстая, сказала, что все лето будет занята. И больше не приезжала.

Дом отец все же достроил. Но жизнь не заладилась. Снова жениться он не хотел, а временные мачехи не задерживались. Когда Батракову было двенадцать, отец разбился — не удержал самосвал на скользкой февральской шоссейке.

Через неделю после похорон приехала мать. Соседки встретили ее жестко, бегали в собес, подучивали мальчишку, где и что говорить. Но оказалось, мать с отцом не разводилась, с новым своим жила без записи, так что домой вернулась вполне законно. Батраков, тогда уже не Славик, а Батрак, уперся, на вопросы важных теток из собеса не отвечал, бормотал, что ничего не знает: тетки были чужие, а мать своя. Он спросил ее, где новый ребенок. Ответила, не повезло, родила слабенького, так и не выходила, слава богу, сказала, ты есть, ласточка мой, Славик, сыночек. Он был рад, что мать вернулась, что соседки больше не будут хозяйничать в доме и жалеть.

Но вскоре оказалось, что пять лет слишком большой срок — оба отвыкли. Мать кормила куда вкусней, зато при отце была воля, а мать все допытывалась, куда, да с кем, да зачем, командовала, с кем дружить, с кем нет. Отец не ругал за рваное, вдвоем зашивали кое-как да еще смеялись. Мать же кричала, что она деньги не ворует и миллионов у нее нет, лезла драться. В отместку Батрак злобно ощетинился против первого же отчима. Мать пошла на принцип, но тут уже соседки горой встали за бедного сироту. Когда убегал в училище, была даже мстительная идея поджечь дом — слава богу, рука не поднялась. С годами и долгими отлучками все кое-как утряслось, но и по сию пору жили напряженно. И везти Марину к матери не хотелось. Однако иной возможности пока что не было…

Она пришла от Аллы Константиновны понурая. Батраков не спал, ждал.

— Переживает девушка, — сказала Марина.

— А чего говорит?

— Ничего не говорит. Плачет. — Помолчала, повздыхала и спросила негромко: — Не устал?

— Да нет… С чего?

— Пойди, успокой.

Батраков удивился:

— А как я ее успокою?

Она хмыкнула с досадой:

— Не знаешь, как баб успокаивают?

Он растерялся.

— Ну, иди, говорю. Иди! Я же ее лучше знаю.

Батраков прошел в соседнюю комнату. Алла Константиновна лежала, укрывшись с головой. Он осторожно откинул угол одеяла.

— Ну что ты? — сказал он и сел на край койки. — Подумаешь… — Погладил по щеке, щека была мокрая. — Да ладно, — уговаривал он, — брось…

Она не ответила, но подвинулась в койке.

Успокаивать Аллу Константиновну оказалось легко. Едва дотронулся до нее, задрожала. И чуть не каждую минуту ее начинала бить та же стонущая, судорожная дрожь.

Бедная баба, думал он, бедная баба…

День спустя компания распалась: Алла Константиновна поехала автобусом в Курск, а невесту Батраков повез к себе. К матери. Для уверенности так про себя и думал: невесту везу.

Дорога была не длинная, километров полтораста, но с пересадкой полдня ушло. Уже на станции, когда вышли, невеста вдруг сказала:

— Постой.

— Чего?

— Дело одно.

— Ну? — приготовился слушать Батраков, и что-то в нем трепыхнулось: как ни гладко складывалось, а все-таки ждал неприятности.

— Да ничего страшного, — улыбнувшись, успокоила она. — Просто сказать хотела… В общем, я не Марина, а Татьяна, так и зови.

— Ладно, — согласился он, — а Марина зачем?

— Партизанская кличка, — усмехнулась она.

Он спросил не сразу:

— А Татьяна — это точно?

Она привстала на цыпочки, тронула губами его щеку:

— Дурачок, сейчас-то мне зачем тебя обманывать?

— Танюшка, значит, — попробовал он новое имя на слух, — Танюшка…

Ничего звучало, красиво. Не хуже прежнего.

Мать встретила сухо, но вежливо, — и на том спасибо. Только в дверях, прежде чем впустить, переспросила, будто проверила:

— Татьяна, значит?

— Татьяна, — поторопился Батраков.

— Гостья вроде бы и сама не немая, — даже не повернулась к нему мать, и невеста повторила:

— Татьяна.

Под прямым и долгим материным взглядом она сжалась и напряглась.

Мать соблюла все приличия, провела в комнату, усадила и, даже не спросив, голодны ли с дороги, пошла накрывать на стол. Татьяна сунулась было помочь, но тут уж материн характер проявился, бросила со смыслом:

— Ни к чему, в одном доме двум хозяйкам только тесно. Батраков тронул невесту за руку, успокаивая, но она, похоже, не обиделась, еще его утешила шепотом:

— Не переживай, мать — она мать и есть. Имеет право. Накормила мать хорошо и посуду выставила гостевую. Суп

ели молча, а за картошкой мать спросила:

— Ну, и кто же вы Станиславу будете? Сослуживица или как? И опять Батраков опередил Татьяну, но тут уж твердо:

— Невеста.

Мать как бы не слишком и удивилась:

— Невеста? Что ж, дело хорошее.

Неужели примет? — не верил Батраков.

Мать держалась так, будто и в самом деле приняла. К чаю варенье выставила в двух баночках, на выбор, потом допустила мыть посуду, за телевизором усадила рядом с собой. Перед сном поинтересовалась нейтрально:

— Вам как стелить-то? Отдельно, вместе?

— Отдельно, — быстро ответила Татьяна.

— Дело хозяйское, — сказала мать, понять ее можно было и так и эдак.

Как повернется дальше, Батраков не загадывал — ожидать можно было всего. Он и был готов ко всему.

Последние годы мать жила одна. Стройная, крепкая, густоволосая, она несла одиночество надменно, как дорогую шубу. Вечерами сидела у телевизора, усмехаясь и ничему не веря. Батраков кожей чувствовал, как копится в ней сухая жесткая злость. Бывали у них с матерью и примирения, разговоры. Но она тут же начинала учить и давить, он тут же упирался, и постепенно оба поняли, что лучше держаться на дистанции — спокойней.

Вот и теперь Батракова не слишком тревожило, как рассудит мать. Жизнь его, и важно, как рассудит он. А он свое решение уже принял…

Татьяне мать постелила на застекленной верандочке. Доставая белье, спросила походя:

— А вещи невесты где же?

— Там, — показала взглядом Татьяна и покраснела.

— Узелок, что ли?

— Сумка,

— Ну, ну, — сказала мать.

Утром она подала завтрак, сама же после прибрала, а потом обратилась к Татьяне:

— Ну вот что, гостья дорогая. Невесты, на зиму глядя, в летнем не ходят. Ничего против вас не имею, как хотите, так и живите. Только я не слепая. Какую Станислав невесту выберет, это его дело. А вот мне в моем доме такая невестка не нужна.

— Подожди на улице, — велел Батраков Татьяне и пошел собирать чемодан.

— Насовсем, что ли? — усмехнулась мать.

— Зачем насовсем, — отозвался Батраков, — у меня дом есть.

— Дурак ты, — сказала мать, — думаешь, ты ей нужен? Ей зимовать негде.

Батраков молча толкнул дверь. Спорить он не собирался — мать переговорит. А вот как ему жить, это уж его дело.

Что с Татьяной надежно только до весны, это он и сам понимал. Но весна когда еще! До тепла полгода, а то и больше, целая жизнь. А там видно будет. Полгода срок большой, а люди друг к другу быстро привыкают. Сам он, когда впервые у Галии остался, тоже думал — случай, на одну ночь, выпала возможность, чего не попользоваться. А вышло… Если бы не пила она, да ладно, пусть бы пила, но при нем… Обидно, что далеко, даже на могилу так просто не сгоняешь. Да и кладбище там — слабая, гнилая мерзлота, летом вовсе болото, рыжая грязь, а кругом, как жженые спички, выгоревший низкорослый ельник. Западней, говорят, красота, корабельные сосны, а на их участке природа попалась бедная. Что же поделать, красоты, как и колбасы, на всех не хватает. Зато народ подобрался хороший, и Галию, вон, встретил…

Батраков укладывал чемодан с легким сердцем, знал, что на улице не останется. И в самом деле, друг, школьный еще однокашник, пустил без проблем, поместив в чердачной комнатке с маленьким окном и широченной железной кроватью, неудобной для сна, но сильно располагавшей к любви: в древнем матраце пружины держались лишь по краям, весь центр был продавлен, и отодвинуться друг от друга не было никакой возможности — они с Танюшкой тут же скатывались в середку, как в овраг.