Отто Гофман - Опасности диких стран

• Название: Опасности диких стран
• Автор: Отто Гофман
• Издательство: Печатное дело
• Жанр: Приключения про индейцев
• Год: 1996
• ISBN: 5-88762-015-3

Очередной сборник серии «Библиотека приключений продолжается…» предоставляет читателю удивительную и счастливую возможность встречи с остросюжетными произведениями великолепного детского писателя Отто Гофмана, произведениями которого зачитывалось не одно поколение юношей Европы и дореволюционной России. Сборник включает все значительные произведения автора, написанные в приключенческом жанре: «Опасности диких стран», «Афрайя — герой лапландцев», «На дальнем западе» и «Лазутчик».

---

— А что скажет Ильда? — перебил Стуре.

— Все мы о тебе скучали, Генрих, — отвечала Ильда, — а теперь, когда ты снова у нас, мы не отпустим тебя до тех пор, пока это будет возможно.

Глава восьмая ЭГЕДЕ ВИНГЕБОРГ

Какие чудные дни проживал теперь Стуре в уединенном гаарде! На другое утро он проснулся, когда первые солнечные лучи проникли в комнату, в ту же самую, где он жил уже и прежде. Как все было опрятно, светло и приветливо, как тихо было в доме и его окрестностях; как заманчиво блестела зеленая лужайка перед домом, окаймленная молодыми березками. Долго стоял он у маленького окна, и никогда еще одинокое поселение это не казалось ему таким прекрасным. Он увидел Ильду; она выходила из дома, и почти в ту же минуту золотое дневное светило поднялось над разрозненными скалами и осветило садик, цветы и девушку, которая набожно сложила руки, подняв глаза к солнцу. Но серьезное выражение лица быстро сменилось шаловливой улыбкой, она поспешно нарвала пестрых цветов и составила из них букет. Через несколько минут она опять скрылась в доме, на лестнице послышались легкие шаги; кто-то прошел в соседнюю комнату, и когда Стуре, немного погодя, отворил дверь, он нашел на столе стакан с благоухавшим разноцветным букетом.

Он рассматривал его растроганным взором. Тут были гвоздика и резеда, темно-красные левкои и астры, а посредине пучок небесно-голубых незабудок. Он нагнулся к ним и жадно вдыхал их аромат. Потом весело сошел с лестницы, решившись оправдать дружбу девушки, заслужить всеобщее уважение страны.

Пять раз всходило солнце, чередуясь с вернувшейся короткой ночью, так как был уже август; но дни стояли еще теплые, как летом, а когда над фиордом расстилался мрак, над темной вершиной Кильписа поднимался месяц и освещал своими серебряными лучами черную морскую бухту.

В такой прекрасный теплый вечер Генрих плыл с Ильдой по фиорду в маленькой лодке. Они направлялись к страшной пучине, где вода образовала водоворот, терявшийся в расселине скалы. Глухие стоны вырывались из пещеры, то росли и слышались, как раскаты грома, то ослабевали до легкого журчания, перемешанного с нежными, жалобными звуками. Всюду царствовала безмолвная тишина, только таинственный свет месяца обливал скалы, стоявшие здесь уже целые тысячелетия.

Генрих положил весла, сел возле Ильды, и оба они внимали чудным звукам, долетавшим до их слуха.

— Я припоминаю, — сказал, наконец, Генрих, — что слышал когда-то сказание об этой пещере. Кажется, там стонет и плачет несчастная морская царевна?

— Да, прекрасная фея, которая путешествует в несокрушимых цепях, — отвечала Ильда.

— Теперь я вспомнил. Исполин похитил фею. Он был дикий, коварный малый, могуществен и велик, король глубокого подземного царства великанов. Иногда он позволял ей выходить из пещеры, состав-лявшеи вход в его дворец, сделанный из хрусталя и золота. Тогда она садилась при свете месяца на скалу, плела венки из травы и цветов и пела сладкие песни: когда же мрачный супруг трубил в рог, она должна была снова печально спускаться вниз. Случилось, что ее увидел молодой рыбак, и каждую ночь, когда прекрасная королева поднималась на скалу, он садился рядом с ней, смотрел в ее нежные, ясные очи и с любовью улыбался ей. Он не говорил ей ни слова о том, что наполняло его сердце, но она и сама все знала.

— Тогда случилось, — тихо прервала Ильда, — что они за своими задушевными разговорами прослушали звук рога. Когда рог напрасно прозвучал и в третий раз, огромная рука высунулась из пещеры, а за ней показалась и громадная голова. Исполин встал во весь свой рост, голова его возвышалась надо всеми скалами; одним пальцем раздавил он рыбака, а фею потянул за собой в черную пропасть.

— Это случилось, — сказал Генрих, — только потому, что фея не могла решиться стать свободной и счастливой. Иди за мной, шептал ей юноша. Видишь ли ты там серую полосу на востоке? Скоро она станет багряной; скоро появится солнце; тогда дети ночи не будут больше иметь власти над тобой. Доверься мне, у меня сильные руки, я унесу тебя; будем жить счастливо! Но она думала о клятве, которую дала злому духу, она колебалась, и вот ее схватила черная рука, и теперь она лежит в цепях, и адский великан насмехается над ней.

— Пусть она и плачет, и жалуется в тишине, — твердо сказала Ильда, — все-таки ее должно утешать сознание, что она не нарушила клятвы.

Потом Ильда прибавила, возвыся голос и с укором взглянув на своего спутника:

— Пора тебе, Генрих, взяться за весла, иначе мы попадем в пучину и погибнем.

— Для меня смерть не страшна, — горько сказал Стуре.

— И для меня тоже, — кротко отвечала Ильда, — но я хочу жить, потому что это мой долг; мне дарована жизнь для добрых дел, и я не хочу взять греха на душу.

С мольбой, достоинством и утешением взглянула она на него; он не успел еще ответить ей на ее последние слова, как вдруг над головами их послышался смех, потрясший Стуре до глубины души.

— Святой Олаф! — воскликнул кто-то со скалы. — Это ведь Ильда плавает около заколдованной пещеры. Сюда, Густав, иди наверх! А это кто? Господин Стуре, жизнью клянусь, что это он!

— Это ты, Павел, — закричала ему Ильда. — Откуда ты? Где ваша шлюпка?

— Она едет за нами, — отвечал писец. — Мы вышли в Маурзунде на берег, потому что езда в затишье оказалась слишком скучной. Пожалуйста, господин Стуре, причальте там в бухте и возьмите меня с собой. Густав бежит вперед, как ласка, а я до смерти устал.

Стуре послушно направил лодку к означенному месту, писец легко вскочил в нее; потом он сбросил ружье и ягдташ, сел подле Ильды и обменялся приветствиями со своей невестой и со Стуре. Ильда расспрашивала об исходе путешествия и об их пребывании на Лоппене, а молодой датчанин усердно греб.

— Была ли ты когда-нибудь на этом острове? — спросил Павел девушку.

— Нет, я его не знаю.

— Клянусь небом, это благословенное местечко! Высокие, крутые скалы, о которые разбивается страшное море. Только в одном месте можно пристать, а внутри острова скалы полны расселин и пропастей. В этих пещерах и пропастях можно бы десять лет скрывать человека, и никто бы его не нашел.

Общество скоро достигло лестницы у амбара. Когда все они собрались в комнате, Петерсен должен был подробно рассказать о поездке. Густав был мрачен, как всегда, и весь погружен в себя. Он даже не спросил Стуре о цели посещения и небрежно с ним поздоровался. По словам Петерсена, шлюпка была наполнена мешками с пухом, так как в нынешнем году ловля была особенно удачна. Большие чайки, чистики, многие породы уток, зимородки, северные пеликаны, бесчисленные нырки, ласточки, кайры доставили им богатую добычу. Павел оживленно рассказывал об опасной ловле птиц на высоких отвесных утесах, где они ощипывали птенцов в самих гнездах, из которых тоже обирали мягкую пуховую подстилку, и палками убивали целые тысячи старых птиц, кружившихся в воздухе.

— Эти бестолковые существа так глупы, — сказал Павел, — что с громкими криками целыми тучами кружатся над своими гнездами вместо того, чтобы благоразумно спастись в безопасном месте.

— В сущности, это бесславная бойня, — сказал Стуре, — я бы не мог найти в этом удовольствия. Мужчине приличнее испытывать свою ловкость и силу в охоте на волка, на рысь, на быстроногого оленя или на медведя.

Стуре сделал это замечание безо всякого предвзятого намерения; но все общество приняло его слова за намек на приключение Петерсена с медведем и разразилось веселым хохотом. Писец благоразумно присоединился к общему смеху на его счет; но в его коварных глазах заблестела затаенная злоба, так как он предполагал в словах Стуре насмешку.

— Так, в следующий раз уж мы пошлем вас в Лоппен, храбрый господин, для того, чтобы вы научились превозмогать свое отвращение к северным охотам на птиц. Там вы достаточно найдете случаев выказывать свою храбрость и хладнокровие, кроме того, даром можете насладиться гостеприимством храброго Эгеде Вингеборга и его жены Анги.

— Кто такая Анга и кто такой Вингеборг? — спросил Стуре, желая замять разговор, чтобы не вызвать еще больших неприятностей.

— Вингеборг зайтра сам предстанет пред вами, когда прибудет шлюпка. Гельгештад сделал его на Лоппене единственным хозяином, а я, без сомнения, ему обязан жизнью и без него, наверное, разбился бы о камни.

— Так ты был в опасности? — спросила Ильда.

— Немного, но Эгеде оказался вблизи. Ты знаешь, — продолжал он, — что кайры гнездятся в расщелинах скал, в отвесных стенах, часто на расстоянии тысячи футов от вершины утеса и в тысяче же футах от уровня моря. Там они сидят в глубоких щелях целыми дюжинами. Если поймать одну, то и все будут в руках; одна схватит другую за хвост, и таким образом можно вытянуть их всех. Такая ловля восхитительна. Сверху с утеса спускают на блоке канат в тысячу двести футов длины. Нечто вроде чурбана служит сиденьем для охотника, под ним висит корзина, куда он бросает птиц. Шесть или восемь человек спускают его до тех пор, пока он достигнет гнезд. Если он не может достать птиц рукою, то в корзинке сидит собачка; он посылает ее в расселину скалы, она хватает первую птицу и тащит ее наружу. Вот и все. Охотник тащит собаку, зубы собаки впиваются в шею птицы, остальное совершается само собою. Но, конечно, не обходится и без опасностей. Люди наверху, разумеется, не так-то легко отпустят канат, хотя и это случалось; охотник умеет удержаться на своем чурбане, хотя случалось иногда, что тот или другой терял равновесие и ломал себе шею; но всего хуже, если канат начинает вертеться, и охотник вращается в воздухе, как волчок; тогда у него делается головокружение, он теряет сознание и падает вниз, или же разбивает голову о какой-нибудь утес. Это и было бы моею участью, если бы не поддержал меня Эгеде. Я висел на канате в семьсот футов длины; подо мной могли бы уместиться десять мачт; как вдруг налетел порыв ветра, и я начал кружиться. Сперва я смеялся, потом рассердился, потом закричал в смертном страхе, потому что вокруг меня стало темно. Вдруг по канату спустился ко мне человек, встал на чурбан справа и слева ногами, вырвал у меня из рук палку с крючком, уперся острием в расселину скалы и одним прыжком вскочил на выступ ее, шириною в руку. В одно мгновение он притянул к себе канат и удержал его, потом осторожно раскрутил его и грубо засмеялся. Через минуту я и сам не знаю как стоял уже подле него. Мы шли по ребру, и оно стало расширяться. Над нами висела разрушенная стена, под нами блестело море; над нашими головами кружились стаи кричавших птиц, которые бешено били нас своими крыльями и клювами; оба мы, забрызганные кровью, ловили и убивали, до тех пор, пока все затихло.