Белькампо - Современная нидерландская новелла

• Название: Современная нидерландская новелла
• Автор: Белькампо
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Рассказы
• Год: 1981

В книге представлена новеллистика крупнейших нидерландских прозаиков, таких, как В. Херманс, Я. Волкерс, С. Кармиггелт, Г. Мюлиш, а также произведения молодых писателей, недавно начавших свой путь в литературе.

Грустные воспоминания о военном и послевоенном детстве, тема одиночества человека — вот только некоторые аспекты, затронутые в этих новеллах.

---

Все это творилось при ярком солнце ранним утром, в половине восьмого.

Улица подо мной тоже кишела существами: одни ползали, другие потихоньку текли вперед, а третьи неподвижно сидели на ступеньках, подоконниках или просто у стен, непоколебимо, устрашающе уверенные в себе, как хозяева.

Нет, мир уже не принадлежал нам. Рейссен не принадлежал больше своим жителям.

А сами жители? Я впервые обратил внимание на них. Они вели себя как ни в чем не бывало. Зеленщик де Ланге со своей тележкой уже звонил у моих дверей; напротив, у Эфтинка, Натье протирала окна; еще через несколько домов служанка господина Вингердхофа скребла тротуар, и я увидел, как осторожно она обошла зеленое, похожее на кошку, животное. Значит, другие люди тоже все замечали.

Где же тогда они черпали силы для спокойного продолжения будничных дел, словно ничего вокруг не изменилось? В собственном страхе. Страх держал их в узде. Один вопль — и начнется суматоха, они это чувствовали и потому не хотели ничего замечать, я был убежден, что никто слова не сказал соседям по поводу увиденного, будничная жизнь поддерживалась грубой силой. Все это, как мне казалось, можно было прочитать сверху на их напряженных лицах.

Я быстро оделся и поспешил к Хендриксу. Мы с ним были не такими.

Войдя в комнаты, я ничего особенного не приметил — видимо, диковинные существа еще не проникали внутрь домов.

Хендрикс уже побывал в городе.

— На улице Бомкамп образовалась трещина метров пять шириной и такая глубокая, что дна не видно. Чтобы попасть на вокзал, приходится идти по улице Хаар, а затем огибать газовый завод. Виллем Вестринк, директор местной фабрички, которому по делам нужно было первым поездом выехать в Амстердам, на полной скорости рухнул в трещину вместе с машиной и уже никогда оттуда не выберется. Теперь там поставили ограждение.

Хендрикс был бледен, его трясло. Я поделился с ним результатами своих вчерашних размышлений, но мой рассказ не произвел на него никакого впечатления.

— Я чувствую себя потерянным, — сказал он, — как лист, оторвавшийся от дерева.

Чтобы отвлечь Хендрикса, я показал ему существо, чей язык был похож на школьную доску с таблицей умножения; оно сидело под окном и что-то вычисляло при помощи своего языка, с которого на крупный плоский булыжник сбегали итоги сложений и вычитаний. Кабинет редкостей полностью утратил теперь свою ценность — где уж ему тягаться с такими фокусами. Осознав это, Хендрикс опечалился.

Я вышел на улицу посмотреть, что там делается. Повсюду одинаковые человеческие лица. Челюсти плотно сжаты, взгляд неподвижный, как бы говорящий: ради бога, ни слова. И повсюду странные существа. Под некоторыми уже образовались солидные кучи дерьма — эти явно все время сидели на одном месте. Я ни разу не видел, чтобы существа мешали людям, лишь их количество непрерывно росло. Я наведался и к трещине на улице Бомкамп, почва там действительно была разорвана на большом протяжении. Едва я осторожно нагнулся, чтобы заглянуть вглубь, оттуда выползла гигантская саламандра. На голове у нее, между двумя преданными голубыми глазами, красовалась шишка, но, присмотревшись, я понял, что это маленькая модель «шевроле», точь-в-точь как та машина, которая принадлежала Вестринку. А может, это был он сам, в своем истинном обличье? Брюхо его сплошь покрывали нанизанные на проволочки монеты, при каждом движении они касались земли и, задевая друг о друга, бренчали и звякали.

Не в пример другим рейссенцам я и не думал приниматься за обычную работу, мое вчерашнее решение оставалось неизменным; среди знакомых мне людей я меньше всего был подвержен влиянию привычной рутины, и мой страх в той или иной степени уравновешивался какой-то дьявольской радостью от того, что наконец-то все идет не так, как хотел бы добропорядочный бюргер. Конечно, мной овладело чрезвычайное любопытство, и я решил выбраться за город, чтобы посмотреть, не покрыты ли поля и луга теми же странными пришельцами — если нет, тогда, значит, все началось с мест скопления людей.

Я хотел выйти со стороны Лихтенбергердик, но на улице Хаар, самой широкой въездной магистрали Рейссена, где дома — почти сплошь маленькие — отстоят от проезжей части так далеко, что перед ними образуются как бы площади, я столкнулся с первым проявлением силы. Раздался свист, небо потемнело от поднятой где-то далеко пыли, воздух всколыхнулся — и внезапно я очутился в вихре звуков. Затем что-то, вначале похожее на мчащийся ком, обогнуло угол булочной. Я отскочил в сторону, и в тот же миг это что-то стремительно пронеслось мимо меня, оставляя за собой стоны задетых копытами или лезвием меча. Ибо при вспышке молнии я успел разглядеть, что это был не ком, а смешение красок и форм, всадники, слитые воедино бешеной скачкой, — высокие, могучие всадники. Не сверхъестественно высокие, а вполне похожие на людей. Один всадник наносил во всех направлениях удары мечом, а второй вращал над головой какой-то большой желтый предмет, оказавшийся чашей весов.

Копыта не стучали по мостовой, они ее не касались. Один из коней был кроваво-красным.

Потрясенный, я застыл на месте, потрясенный, подковылял к дереву, потрясенный, прислонился к стволу.

Я все понял. Это были апокалиптические всадники! Наступало утро Судного дня.

Свершилось!

Значит, они все-таки были правы, мужчины в островерхих шляпах и крахмальных воротничках, с иссохшими лицами, уже много веков возвещавшие об этом дне с церковных кафедр. Это уж чересчур. Такого я никак не ожидал. Но сомнений не было — все небесное устройство пришло в движение.

Настал мой черед дрожать от страха, к чему я абсолютно не был готов. С высшими силами природы, которые я всегда считал реальными, я старался не портить отношений, но на то, что проповедовалось в церквах, не обращал ни малейшего внимания. Большинство рейссенцев вдруг оказалось в гораздо лучшем положении, чем я, не говоря уже о тех, кто мог встретить этот день со спокойной душой и с высоко поднятой головой, как, например, Ганзнбур, Квинтндикс, Еннеке ван Янсгезе, всю свою жизнь посвятившие подготовке к нему.

Нас вот-вот одного за другим арестуют и призовут к ответу, а что делать мне, когда придет моя очередь? Чем я оправдаюсь, на что сошлюсь? На то, что больше других наслаждался хорошей погодой? Меня наверняка отправят в обитель слез и скрежета зубовного. О, как мне сейчас было стыдно за свое высокомерие, за надежду, что мой здравый смысл или здоровое мироощущение сумеют в одиночку противостоять столь всеобъемлющей силе, каковой является вера в евангелие. Я решил вернуться домой и там ожидать своей судьбы.

Слухи о происходящем начали распространяться среди населения, другие тоже узнали свирепых всадников и рассказали об этом. Распространялись слухи до тех пор, пока привычный образ жизни не был разрушен окончательно. Всем стало не до этого.

Диковинные существа, первое время совершенно пассивные и даже позволявшие собакам обнюхивать себя, мало-помалу зашевелились, хотя особой агрессивности еще не проявляли. Некоторые стали довольно быстро вращаться вокруг собственной оси наподобие волчка, периодически выпуская вверх струи жидкости, которая, попав на кого-нибудь, издавала резкий запах; другие приближались к домам и заглядывали в окна. То ли хотели напугать жителей, сидящих дома, то ли хотели посмотреть, как ведут себя в этот час разные люди.

Что ж, посмотреть на это стоило. Если люди когда-либо демонстрировали свой подлинный характер, то именно теперь. Достойно держались как раз те, от кого никто этого не ожидал. Вот, например, Стутндерк, керосинщик, кричавший, что ему нечего опасаться: в то время как солидные, всеми уважаемые граждане метались взад и вперед, ища спасения в чистке своей одежды или в пожирании лакомств, он подхватил раненого апокалиптическим мечом и отнес его в лавку. Да и сам я, куда девалась моя выдержка? Стутндерк глядел на меня, и в его взгляде отражались презрение и жалость. А старый Ян Фос, садовник, чей крючковатый нос еще больше выделялся благодаря висевшей под ним капле и почему-то всегда казался продолжением согнутой спины, подошел ко мне, подняв кверху такой же крючковатый палец:

— Ну, вот и свершилось, менеер, а ведь нас долго предупреждали. И вас — тоже! — И злорадство вспыхнуло в его язвительных глазках.

В доме Пейе я увидел в окно целую семью, они спокойно сидели за столом и слушали твердый, мужественный голос честного каретника, что-то читавшего вслух. Я остановился.

— «…и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь, и звезды небесные пали на землю…»

Он читал из Откровения.

Дальше по улице стоял невообразимый языческий гвалт. Доносился он из дома Зандконинга, чей прадед был бродячим цыганом, и теперь цыганская кровь занималась уничтожением домашнего скарба. С песнями и воплями вся семья плясала средь летающей посуды и падающей мебели. Старый Зандконинг бил топором по ножкам огромного шкафа и вопил: