Далия Трускиновская - Единственные

• Название: Единственные
• Автор: Далия Трускиновская
• Жанр: Любовно-фантастические романы
• Год: 2015

Роман «Единственные» – это сага, действие которой начинается в 1976 году. Его герои – люди, ангелы, демоны, Любовь и Смерть. Три семьи живут в этой саге, и в каждой по-своему присутствует или отсутствует Любовь. А знаете, что случается с любовью, которая не находит себе применения? Знаете, каково держать ответ за страх полюбить, за неумение любить? Герои, на первых страницах – молодые и полные сил, сорок лет спустя подводят итоги. И оказывается, что у одной из героинь еще есть шанс…

---

Меж тем у подъезда остановилась машина – дорогой внедорожник, порядком забрызганный, видно, шатался по проселочным дорогам. Он встал именно так, как позволено парковаться. Из внедорожника вышел дедок, достал из багажника две большие сумки и поволок их к дверям. Лидия Константиновна увидела сверху знакомую лысину, на которую зачесана длинная седая прядь, и выругалась так, как воспитанной женщине вроде не полагается. Но она уже давно не была воспитанной женщиной.

– Ксюша! – крикнула она. – Там этот старый хрен опять с помидорами притащился! Будет звонить – не открывай!

– Не открою! – отозвалась с кухни дочь.

* * *

Ну вот, вроде все в сборе.

Лидия Константиновна – в окошке. Ксюша – на кухне. Борис Петрович с сумками – еще на улице. Анна Ильинишна… как бы объяснить, где Анна Ильинична? Дверь возле холодильника снаружи не видна, видна только изнутри, из каморки. И тот, кто играет с ней в непонятную игру, тоже на месте. Сидит, ухмыляется. И ведь как сидит? Табурет словно бы разрезан пополам стеной, две ножки – в конурке, две – еще где-то. И мужчина, похожий на молодого бойца, тоже разрезан – грудь, плечи, руки, голова, коленки – тут, а где спина – непонятно.

Регина – в аптеке. И аптекарши на нее уже косятся. На воровку вроде не похожа, но чего же она застряла у витрины?

Машуня, Ксюшина дочка, на занятиях, хочет поступать в институт, без дополнительных занятий – никак. А она девочка с характером, ей нужно получить хорошее образование. Вот и слава богу, что с характером!

Кто еще?

Илона. Перешла улицу и глядится в витрину, поправляет волосы. Они у нее все еще длинные, но теперь крепко поседели и собраны в узел. Галочка и Толик. Они успели к базарчику на Матвеевской, пока не ушла знакомая торговка, и грузят Толику в рюкзак банку деревенского меда, морковь и чеснок, очень хороший крепкий чеснок и почти чистую морковь. Роман. Роман спешит домой. Но сперва нужно заехать к сестре, потому что обещал посидеть часа полтора с младшими племянниками, дать сестре возможность сходить к стоматологу. Одна из коробок «Лего» – как раз для них. Но сегодня или завтра? Роман закидывает покупки в багажник «тойоты», снимает и кладет на заднее сиденье фирменный рюкзачок, в рюкзачке дорогой ноутбук. Сев за руль, он достает смартфон и говорит:

– Солнышко, ты не помнишь, я когда обещал заехать к Наташе? Ф-фу, думал, совсем крыша поехала. Сметану и коробку яиц? Это можно…

Олег… Олег едет по Московскому проспекту и улыбается. Он четверть века за рулем, он классно водит машину, машина его слушается безупречно. Он едет и думает, что надо бы завернуть в «Стройдом», побродить вдоль полок, все потрогать, ко всему прицениться. Потому что Интернет – это картинка, а трогать нужно руками. Олегу предстоят радостные хлопоты, хотя он будет ворчать и даже ругаться. Но повод для ремонта у него завидный… При размене жилья ему досталась однокомнатная квартирка. Не густо, но для начала хватит. У него будет дом, и в этот дом придет хозяйка!

Все, что ли?

Да – Андрей Буревой! Главного забыли, будь он неладен, с него-то ведь и началось… Помните Андрея Буревого? Говорят, спился.

Нет?

Надо же – никто, совсем никто не помнит Андрея Буревого…

* * *

Портрет был вырезан из журнала и вклеен в блокнот – именно вклеен, чтобы не вывалился. Блокнот когда-нибудь кончится и будет упрятан в нижний ящик письменного стола – весь, кроме этой страницы; ее вместе с портретом нужно будет переместить в новый блокнот. Не так часто попадаются цветные портреты Буревого. В газетах снимки публикуют, да, но они же там черно-белые и такие мутные, что даже лица не разобрать. А этот – журнальный, из «Советского экрана».

У Илоны хранились вырезки из заводской многотиражки. Более того – Ира, корреспондентка, подарила ей металлическое клише, стянув из типографии; все равно бы его после выхода газеты выкинули в ящик с металлом. Было фото из городской газеты, тоже черно-белое. Когда Ленька после премьеры «Коммунаров» всех фотографировал, то подарил два больших снимка, но на снимках – весь коллектив, и Буревой стоит во втором ряду, обняв за плечи длинную Наташку и Вурдалака Фредди.

Как хорошо смотреть на цветной портрет и шептать:

– Вся жизнь моя была залогом свиданья верного с тобой…

Может, если всю душу вложить в эти слова и даже зажмуриться, чтобы сильнее получилось, он услышит? Бывают же чудеса на свете?

– Мам, дай шесть копеек, – попросила Илона.

– Именно шесть? На что тебе?

– На трамвай.

– Опять?!

Мать, придя с работы, распаковывала сумку. Она дважды в неделю затоваривалась в столе заказов. Конечно, продукты не те, что у отца на ткацком комбинате, но палка хорошей колбасы, две банки майонеза, брикет сливочного масла всегда присутствовали. А отец приносил кур, котлетный фарш, консервированные помидоры, горошек в банках, растворимый кофе, сгущенку. Жили, в общем, не хуже других, и на новогоднем столе всегда имелась баночка красной икры.

– Да, опять! – отрубила Илона.

После того, как она вылетела со второго курса педагогического, случился дикий, дичайший скандал, мать чуть не прокляла лентяйку, однако деваться некуда – приходилось кормить.

– Будешь работать, – сказал отец. Но где работать? Не за конвейер же сажать единственную дочь, хотя не помешало бы. Стали искать место канцелярской крысы. Поиски затянулись. Семейная педагогика свелась к урезанию всех расходов ребенка.

– Тебе шести копеек жалко?

– Мне шести копеек не жалко! Мне тебя жалко! На что ты время тратишь?!

Илона понимала, что нужно устраиваться на работу, хоть на какую. Желательно – необременительную. Если только такие есть в природе. Но к работе предъявлялись особые требования! Чтобы не приходилось тащиться туда рано утром – это главное. Илона так и сказала родителям. Они прекрасно понимали, в чем дело: репетиции «Аншлага» раньше девяти не начинались, могли затянуться до полуночи, а потом еще ехать последним трамваем через весь город. Если бы удалось как-то отвадить дочь от «Аншлага», родители бы пошли в церковь ставить свечки ко всем образам. Но никак не получалось, и безнадежно было дразнить доченьку «актрисой погорелого театра». Она делала вид, будто не слышит.

Ее жизнь имела смысл, для родителей непостижимый. Назывался этот смысл «Андрей Буревой».

Началось с кино. Фильм был дурацкий, и попала на него Илона совершенно случайно, еще на первом курсе. Она опоздала на лекцию, лил дождь, нужно было где-то пересидеть почти полтора часа, а в кинотеатре по соседству сеансы начинались в восемь пятьдесят, она как раз успевала. Заплатив десять копеек за билет, Илона уселась в зале с твердым намерением запомнить все благоглупости революционной киноленты, чтобы было чем посмешить однокурсниц. По экрану понеслись тачанки, крупным планом показали вдохновенные лица героев – и она увидела Буревого в роли молодого комиссара.

Потом она рассказала девчонкам о красавце-актере, и главная интеллектуалка группы, Альбина, не пропускавшая ни одной премьеры, свысока объяснила ей, что комиссар играет в городском драматическом театре, и даже странно, что Илона его там не заметила. Тогда Илона пошла в театр. В тот вечер Буревой играл Герцога в шекспировской «Двенадцатой ночи». Его как раз за острую, отточенную, сверкающую красоту, за русую гриву, за широкие плечи и тонкий стан взяли в герцоги – он, появившись, должен был вызывать у всего зала любовь с первого взгляда. Комиссар и шекспировский аристократ как-то сплавились вместе, Илона влюбилась, и это была настоящая страсть, с бессонными ночами, попытками стихосложения, еженедельными походами в театр, бешеными мечтами и полнейшим склерозом во всех бытовых делах.

А тут еще и Яр…

Откуда взялся Яр – она так и не поняла.

Педагогический институт дружил с танковым училищем. Дружба была очень практическая – к пятому курсу студентки уже хорошо понимали, что по распределению попадут преподавателями в такую глушь, куда тремя транспортами сутки добираться. И погубят в этой глуши свои лучшие годы. От распределения хорошо спасал брак с лейтенантом-танкистом. Правда, приходилось ехать вместе с мужем в далекий гарнизон и там трудоустраиваться хоть кем – кассиршей в магазине, секретаршей на свечном заводике. Но все лучше, чем в деревенскую школу! А танкисты тоже понимали – разумнее везти с собой молодую и хорошенькую жену, чем в несусветной глуши перебиваться случайными любовными утехами. Поэтому несколько раз в год будущие учительницы и курсанты устраивали совместные вечера отдыха.

Илона пошла на тот вечер, чтобы подружка Алла не чувствовала себя совсем одинокой. Аллу почему-то никогда не приглашали танцевать, а она очень хотела кому-нибудь понравиться.