Лада Акимова - Загадочная Шмыга

• Название: Загадочная Шмыга
• Автор: Лада Акимова
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-905667-16-9

Она ушла, оставив за собой едва уловимый запах любимых духов «Мадам Роша». Ушла, оставив нам на память очаровательную улыбку, прищур чуть раскосых глаз, уникальный полетный голос, звонкий смех, гибкую фигуру, летящую походку, легкий стук каблучков, шарм, едва уловимый акцент, искусство быть Женщиной, неповторимую «Карамболину», потрясающее «хрюканье» Элизы Дулитл, неподражаемого Чарли Чаплина, роскошную Диану, озорную Катрин, трогательную Джейн, великую Джулию Ламберт…

Ушла, оставшись на этой грешной земле уникальной актрисой — единственной королевой в своем королевстве, имя которому — Оперетта!

---

Она улыбнулась. Насчет равных, это, пожалуй, Рубен Николаевич преувеличивает, а вот то, что она хорошо знает романсовую литературу, — это правда. И очень любит романсы. Ведь еще будучи студенткой училища, перепела, пожалуй, все романсы: и Рахманинова, и Чайковского, и Шуберта… Кюи, Дворжак, Франк — она купалась в материале. Наверное, все-таки не случайно, когда передумала становиться адвокатом и решила учиться музыке, захотела стать камерной певицей. Как ее любимая Нина Дорлиак.

— А как же Нина Львовна? — задала она наивный вопрос.

— Танечка, я же имею в виду исполнителей вашей возрастной категории. Уж поверьте мне, старику.

— Таня, Таня… — это уже дома Владимир Аркадьевич. — Откуда такие сомнения? Неужели после Чайковского и Рахманинова ты опасаешься, что не хватит голоса на «В час роковой»…

— А «Шалмаверсты»?

— Тебя смущает «цыганщина»? Сомневаюсь, что Рубен допустит ее на сцене.

— Вахтанговской сцене, понимаешь, Володя, — в-а-х-т-а-н-г-о-в-с-к-о-й! Я буду зажиматься, чувствовать себя скованно. Ведь кто, как не ты, должен знать, что моя стихия — музыка и комфортно я себя чувствую только лишь на сцене родного театра… Ведь музыка так много может рассказать.

Через несколько дней в кабинете Симонова она честно скажет, что любит «играть музыку». Он все правильно понял — мудрый Рубен Николаевич.

И уже позже, дома, услышит от мужа тихое «спасибо». И многое поймет. В тот период они еще понимали друг друга без всяких слов.

А через какое-то время в их квартире вновь раздастся телефонный звонок.

Звонили из Ленинграда от Леонида Сергеевича Вивьена — главного режиссера знаменитой Александринки, впрочем, в то время театр назывался Академический театр драмы имени А. С. Пушкина.

— Здравствуйте, Татьяна Ивановна! — услышала она на том конце провода. — Как вы посмотрите на то, чтобы приехать в Ленинград и переговорить с руководством нашего театра?

Она поблагодарила за приглашение и… отказалась, прекрасно понимая, о чем именно может пойти разговор, хотя по телефону никто ей никаких конкретных предложений не делал. Любимый Театр оперетты перевесил все заманчивые перспективы выходить на сцену столь престижного в те времена театра.

«Бог дал голос, — скажет она спустя много лет в одном из своих интервью, — и, наверное, было бы неправильным не использовать этот дар свыше в полной мере. Во всяком случае, я считаю именно так».

В 1964 году она начала репетировать роль Элизы Дулитл в мюзикле «Моя прекрасная леди». Режиссером был Сергей Львович Штейн — она его обожала и работала с удовольствием. Каждая репетиция превращалась в праздник с шутками, юмором неповторимого Сергея Львовича. Он боготворил актеров, они платили ему взаимностью.

Увлеченная работой над новой ролью, она не сразу заметила, что муж изменился, замкнулся в себе. Однажды она спросила его, но в ответ ничего вразумительного не услышала. В то время Владимир Аркадьевич работал над новой постановкой — опереттой «Великолепная тройка». И она списывала изменение в поведении мужа на то, что у него что-то не клеится с постановкой. Театр — специфический организм, а оперетта — вдвойне. То, что «Великолепная тройка» не станет шедевром, было понятно с первых репетиций — обычная советская оперетта, уж сколько таких было в этом театре. И до Канделаки, и при нем. Что поделать, если не каждый спектакль становится шедевром. Помимо творчества в каждом театре есть план постановок, а уж сколько указаний сверху порой спускалось, особенно в советскую пору, и говорить не стоит. Ставились оперетты и на злобу дня. Остряки шутили: утром в газете, вечером — в оперетте. Что поделать, если тогда были такие времена. Канделаки пытался бороться с подобным, но он не был столь уж всесильным, и ему приходилось подчиняться руководству — в данном случае министру культуры СССР.

…Тот день она помнит до мельчайших подробностей. Она пришла домой после репетиции, вечером у нее был спектакль. Открыв дверь, вдруг обнаружила дома Владимира Аркадьевича. На нем в самом прямом смысле слова не было лица.

— Что случилось? — бросилась она к мужу.

— Фурцева только что подписала приказ о моем освобождении от занимаемой должности.

Она подумала, что ослышалась. Екатерина Алексеевна Фурцева — министр культуры СССР того времени — десять лет назад сама же чуть ли не умоляла Канделаки возглавить Театр оперетты. Тогда она была первым секретарем Московского городского комитета партии, а по сути самым главным человеком в городе. И тогда даже пошла на его условия: несмотря на то что он главный режиссер театра, он будет продолжать выступать на сцене Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко. В противном случае он откажется.

Фурцева тогда была готова, пожалуй, на что угодно, лишь бы Канделаки согласился. Театр напоминал тонущий корабль, и Екатерина Алексеевна прекрасно понимала, что кроме Канделаки эту пробоину никто не заткнет. Когда он не соглашался, она грозила партбилетом. Знала, на что давить. Но и Канделаки внакладе не остался — либо действующий актер своего театра, либо… Сейчас даже трудно поверить в то, что со всесильной Фурцевой можно было вести себя подобным образом. Но Канделаки именно так себя и повел. Сразу расставив все точки над i. Я соглашаюсь на ваши условия, а вы выполняете мои…

Он заткнул пробоину. Практически в одиночку. Оперетты «Белая акация» и «Поцелуй Чаниты» имели столь оглушительный успех, что поначалу мало кто что понял. Еще вчера корабль буквально шел ко дну, а сегодня бороздит просторы океана. Пришлось Канделаки признать командиром корабля. И даже те, кто его недолюбливал, вынуждены были вежливо улыбаться. Конфликтовать с ним в открытую опасались. Но за спиной шипели, мол, почему это главный режиссер «перебегает дорогу» другим актерам и сам играет роль Чезаре в собственной же постановке. И совсем при этом забывали о том, что спектакль «Поцелуй Чаниты» ставили Сергей Штейн и Галина Шаховская.

Но, несмотря ни на что, на протяжении десяти лет Канделаки стоял во главе театра.

— Как — подписала указ? — Услышанное все еще не укладывалось у нее в голове. — Да что случилось?

А случилось вот что. Об этом она узнала чуть позже.

Рано утром Фурцева, придя на работу, обнаружила возле дверей своей приемной группу актеров Театра оперетты.

— Екатерина Алексеевна, — начал один из них с самой высокой ноты, — мы пришли к вам по поводу Канделаки.

— А что случилось с Владимиром Аркадьевичем? — удивленно приподняла бровь министр культуры.

От услышанного даже много повидавшая на своем веку Фурцева на секунду онемела.

Канделаки обвиняли в том, что он слишком неразборчив в выборе произведений для репертуара театра, что с ним невозможно работать, потому что он требует от актеров… «мхатовских пауз». Припомнили ему и еще один грех — мол, он «переходит дорогу» некоторым актерам театра, сам выходя на сцену. А ведь у него есть сцена в Музыкальном театре, вот пусть на ней и выступает. И вообще с ним невозможно работать, он часто грубит актерам на репетициях.

«Выступление» группы актеров легло на благодатную почву — как раз в это время Фурцева мучительно думала, куда же ей пристроить Георгия Ансимова, — по ее понятиям, он способный режиссер, но вот только у него начались трения в Большом театре, где он на тот момент работал. И она, даже не поговорив с Канделаки, просто подписала приказ о его освобождении от занимаемой должности. А на его место назначила Георгия Павловича. В конце концов, какая разница — опера, оперетта. Большой театр, Театр оперетты. Музыка и там, и тут, балет и там, и тут. И везде актеры поют. А что именно — не так уж и важно.

Но об этом она узнает чуть позже. А в тот день она пришла в ужас. Обида захлестнула ее. Не за себя. За мужа. Как же так можно, не поговорить с человеком, не выслушать его… Хотя чему удивляться? В отличие от Владимира Аркадьевича, который хорошо относился к Екатерине Алексеевне, у нее было иное мнение об этой женщине.

Почему-то вспомнилось, как однажды Фурцева подошла на приеме к Канделаки и вкрадчиво так поинтересовалась: «Где же ваша жена?» — «Дома, — честно ответил Владимир Аркадьевич, — у нее сегодня был спектакль». — «А почему она вообще никогда не бывает на наших приемах? Вы ей передайте, что мы больше не будем ее приглашать».

Когда муж передал ей указание Фурцевой, она лишь звонко рассмеялась в ответ. Не будет приглашать — и слава богу. Она терпеть не могла все эти правительственные концерты. Что касается любви сильных мира сего, так у нее никогда и не было никаких великих покровителей. Она не была близка к «верхам», скорее, наоборот: после первого же правительственного концерта, который проходил в Георгиевском зале Кремля, где все сидели за столами и пили-ели, сказала, чтобы ее туда больше не приглашали.