Жасмин Варга - Мое сердце и другие черные дыры

• Название: Мое сердце и другие черные дыры
• Автор: Жасмин Варга
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-091579-8

Одиночество и чувство вины за преступление, совершенное ее отцом, вынуждает шестнадцатилетнюю Айзел задуматься о самоубийстве.

Но у нее самой не хватает смелости совершить этот шаг. На сайте «Уйти легко» она встречает юношу, который также принял решение расстаться с жизнью.

Но чем больше времени они проводят вместе, обсуждая, где и как наступит их конец, тем больше девушке хочется остаться в живых. Сумеет ли она уговорить и Романа выбрать жизнь, а не смерть?

---

Депрессия – это тяжесть, от которой невозможно избавиться, от которой невозможно убежать. Она разъедает тебя, лишая сил, и любое ерундовое дело – даже шнурки завязать или бутерброд съесть – превращается в подвиг, словно покоряешь Эверест.

Депрессия становится тобой. Она в костях и в крови. И если я что-то успела узнать о ней, то именно это: убежать от нее невозможно.

И я уж точно разбираюсь в этом куда больше своих одноклассников. Противно слушать, как они разглагольствуют о том, о чем и понятия не имеют, тыкаясь туда-сюда, как слепые котята. Миссис Маркс предлагает: «Давайте разберем эту строчку. Джон Берримен{ Джон Берримен (англ. John Berryman, 1914–1972) – американский поэт. – Прим. ред.} говорит: “Жизнь, друзья, скучна”. Как вы думаете, что он имеет в виду?»

В классе поднимается шум: «Ему не с кем пойти на свидание в субботу вечером» или «Футбольный сезон закончился, и по телику нет ничего хорошего». Вот бред.

Нужны адовы усилия, чтобы не встать и не крикнуть: «Ему было чертовски грустно. Вот и все. Он знал, что в его жизни никогда ничего не изменится. Спасения нет, и эта блевотная жизнь будет тянуться бесконечно, однообразно и невыносимо. Смертельная скука, грусть, тоска, тлен и безысходность. Он просто хочет, чтобы это закончилось». Но для этого мне нужно заговорить, а это против моих правил. Я не высовываюсь. Почему? Потому что мне чертовски грустно. Миссис Маркс иногда так смотрит на меня, словно знает: я понимаю Джона Берримена, – но никогда меня не спрашивает.

На физике, по крайней мере, не нужно стараться изо всех сил усложнять простые вещи. Наоборот, физика превращает сложное в простое.

Мистер Скотт пишет на доске уравнение. Мы изучаем движение брошенного тела, рассматриваем, как оно ведет себя под действием силы тяжести. В задаче полно параметров, например угол, под которым тело было запущено, его начальная скорость.

Я впадаю в транс. Цифр слишком много. Мысли уносятся к проблеме земного притяжения. Иногда я думаю, что это действительно проблема. Притяжение создает у нас ложное чувство устойчивости, хотя на самом деле мы всего лишь движущиеся тела. Сила тяготения удерживает нас на Земле, не дает кувыркаться в пространстве, беспорядочно сталкиваясь друг с другом и превращаясь в кровавое месиво.

Хотела бы я, чтобы тяготение исчезло и все бы в месиво и превратилось.

К несчастью, грезы наяву не ответ на вопрос мистера Скотта.

– Айсел, какой высоты достигнет мяч?

Я даже не знала, что речь в задаче шла о мяче. Остается только хлопать глазами.

– Айсел… – Мистер Скотт все еще надеется получить ответ. Он произносит мое имя с испанским акцентом, усвоенным, видимо, лет сто тому назад в университете. Но мое имя не испанское – оно турецкое. Мистер Скотт, пора бы уже сложить этот пазл…

– Ну…

– Мисс Серан, «ну» – это не численное значение. – В ожидании он прислонился спиной к доске.

Класс начинает ржать. Физик предупреждающе покашливает, но это не помогает – контроль уже потерян. По партам пробегает шепоток, сливающийся в издевательское змеиное шипение. Но мне все равно: что бы они ни сказали, это не может быть хуже бессонных ночей, когда только и мечтаешь выдрать из каждой своей клетки гены с их проклятой наследственностью.

Звонок. Мистер Скотт торопится дать нам домашнее задание, но почти все сбегают, даже не записав. Я остаюсь и старательно отмечаю номера задач в тетради. Учитель наблюдает за мной, грустно улыбаясь. Интересно, будет ли он скучать по мне после… того?

Когда класс пустеет, я наконец поднимаюсь и бреду по коридору, не отрывая глаз от грязного пола. Потом заставляю себя переставлять ноги чаще; хуже самого урока физкультуры – только опоздание на него. А я не в настроении бегать штрафные круги.

Наш тренер, мистер Саммерс, твердит, что бег очень полезен для сердца и продлевает жизнь. Только не мне.

Это самая отвратительная часть дня. Нет, дело не в приседаниях и упражнениях с мячом. Я ненавижу проходить мимо из-за мемориальной доски – монументального свидетельства преступления моего отца. Каждый раз убеждаю себя не смотреть, опустить голову, срезать угол. Но против воли обязательно поднимаю глаза и чувствую, как перехватывает дыхание. Огромная, сверкающая серебром доска в память о Тимоти Джексоне, чемпионе штата в беге на 400 метров, висит на стене прямо перед физкультурным залом и напоминает всем и каждому, что Тимоти Джексон мог бы стать первым олимпийцем из Лэнгстона, если бы трагически не погиб в возрасте восемнадцати лет.

О том, что это мой отец разбил олимпийские мечты целого города, на доске нет ни слова – хотя они могли бы там быть. Каждый год в день рождения Тимоти новости пестрят специальными репортажами, чтобы никто, не дай бог, не забыл. Никто и не думал забывать, хотя со смерти Тимоти прошло три года. Особенно теперь, когда Брайан Джексон готовится выступить в забеге на 400 метров. Да-да, в том же виде спорта. Исполняет мечту старшего брата… Ну разве могут местные журналисты упустить такую историю? И школьным коридорам без нее, понятное дело, не обойтись…

Я заставляю себя быстрее миновать сияющую доску и, прижав сжатые кулаки к бокам, вхожу в зал. Солнце отражается в полированном полу, а я раздумываю: что же мои одноклассники станут делать со своими ненавистью и страхом, когда меня здесь не будет? Не могу дождаться этого чудного мгновения.

Среда, 13 марта

Осталось 25 дней

Дома я застаю маму за кухонным столом. Кухня у нас крошечная и узкая – вытянув руки, можно упереться ладонями в стены цвета мяты.

Мама сосредоточенно разбирает счета, но услышав, как хлопает дверь, поворачивается ко мне. Опять то же выражение лица, каким она приветствует меня последние три года: будто морщится и хмурится одновременно.

Раньше я проводила всю неделю с отцом, а выходные с мамой. Но когда отца увезли в тюрьму, у мамы не осталось выбора, и я стала жить с нею и Стивом.

До этого мать смотрела на меня со смесью любви и грусти – я была окном в ее прошлую жизнь, в ее сладкие с горчинкой воспоминания. Темные миндалевидные глаза туманились, голова клонилась вперед, темно-русые волосы падали на плечи, и она крепко стискивала мои руки, словно так я могла перенести ее во времени назад. Я была для нее словно зажившая рана: уже не болит – так, слегка саднит, напоминая о прежних днях. И мне втайне нравилось быть ее проводником в прошлое, ее связью с Турцией, с моим отцом, с молодостью.

Все изменилось три года назад. Теперь я живу с нею, Стивом, Джорджией и Майком. В их счастливом доме я чувствую себя незваной гостьей, хотя знаю, что мама меня никогда не попрекнет. И я кажусь себе уже не малозаметным шрамом, а открытым гнойником. Не все меняется к лучшему.

Наконец она произносит:

– Ты сегодня рано…

С каждым днем в ее речи все меньше и меньше турецкого и все больше южного. Нет, «южный» – не совсем правильное слово. В Кентукки говорят не с очаровательным акцентом «Унесенных ветром», а скорее в стиле блюграсс{ Разновидность музыки кантри.} или Полковника Сандерса{ Основатель сети закусочных KFC, изображенный на ее логотипе.}. Я всегда очень старалась, чтобы у меня такой не появился. Но теперь думаю: если мне все равно не дожить до семнадцати, зачем учиться говорить правильно?

– А мне сегодня не нужно на работу, – заявляю я, умолчав о «неудобстве», которое, по мнению мистера Палмера, доставлю клиентам. Мистер Палмер – король эвфемизмов. Они бы прекрасно поладили с мамой, учитывая, что содеянное отцом она называет не иначе как «тот несчастный случай». С недавнего времени она делает вид, что вообще ничего не произошло. Как будто, если не упоминать о чем-то, все само собой сотрется. Срочно в номер: не сотрется! Уж газетчики постараются.

В кухне появляется Джорджия. Помпоны чирлидера она швыряет на поцарапанный деревянный стол. Медового цвета волосы собраны в высокий хвост.

– Ты ведь придешь на игру сегодня вечером?

Она спрашивает маму, не меня. Я для нее не существую.

Джорджия – моя сводная сестра по матери, но, глядя на нас, этого никогда не скажешь.

– Сделаю все возможное, – отвечает мама. Перевожу: скорее ад замерзнет, чем мама не придет посмотреть, как ее Джорджия поддерживает баскетболистов средней школы Лэнгстона. Хотя она и новичок, ее уже приняли в команду чирлидеров. Большое дело. Правда, такое ощущение, что в отличие от других видов спорта в чирлидинге отбор проводят по размеру груди.

– Это финальная игра, – еще раз напоминает Джорджия все тем же уверенным голосом человека, который привык добиваться своего. У нее это здорово получается. Сестра всегда была мастером манипуляций. Когда случилась эта история с моим отцом, ей тоже пришлось не сладко, но она почему-то сумела все повернуть себе на пользу.