Саймон Монтефиоре - Потемкин

• Название: Потемкин
• Автор: Саймон Монтефиоре
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-9560-0123-2

Книга английского историка С.Себага-Монтефиоре - первая подробная биография светлейшего князя Григория Александровича Потемкина (1739 - 1791), великого российского исторического деятеля XVIII века. Превращение мелкопоместного, безвестного гвардейского офицера в могущественного фаворита, фактически соправителя императрицы Екатерины II, их многолетняя любовь, ставшая основой невероятной власти Потемкина, присоединение Крыма к России, создание Черноморского флота, строительство новых городов, заселение южнороссийских земель, победы в русско-турецких войнах, частная жизнь светлейшего князя, его любовные связи и политические интриги - все это основано на документальных источниках, но изложено с таким мастерством беллетриста, что книгу с интересом прочтут историки и политики, студенты и школьники, а также просто любители занимательной литературы.

---

Потемкин сделался настоящим героем дня, переходя «от победы к победе», как писала Екатерина де Линю: теперь он полностью отвоевал Днестр, Буг и территорию между ними. Но оставался вопрос о том, как строить отношения с Пруссией. Екатерина уверяла князя, что следует его совету «мы пруссаков ласкаем», — но жаловалась: «каково на сердце терпеть их грубости и ругательством наполненные слова и поступки...»[864]

Тем временем главная австрийская армия, под командованием героя Семилетней войны, старика фельдмаршала Лаудона, 19 сентября заняла Белград Балканский, в то время как Кобург взял Бухарест.

В российской столице складывался настоящий культ Потемкина-Марса, бога войны. В честь очаковской победы была выбита медаль с его профилем; скульптор Шубин работал над его бюстом. Но Екатерина наставляла его, как благоразумная мать: «прошу тебя не спесивься, не возгордися, но покажи свету великость твоей души». Потемкин всерьез обиделся — на одну строчку письма императрицы ответил обстоятельным посланием, в котором снова угрожал посвятить себя церкви. «Епископской митры вы никогда от меня не получите, — возражала Екатерина, — монастырь — не место для того, чье имя гремит по всей Азии и Европе».[865]

В Вене имя Потемкина звучало с театральных подмостков, женщины носили его изображение на поясах и кольцах. Он не мог не похвастаться Екатерине и послал ей один из таких перстней, но после ее выговора стал осторожней: «Как я твой, то и успехи мои принадлежат прямо тебе».[866]

Язвленный удачами Потемкина, австрийский император просил его заключить мир, который делали еще более насущным «злые намерения наших общих врагов» — то есть Пруссии.[867] В готовности турок к подписанию мира сомневаться не приходилось. Потемкин учредил свой двор в Яссах, молдавской столице. Ему принадлежала неограниченная власть над южной Россией и вновь завоеванными областями. Он жил в турецких дворцах; его свита стала еще более экзотичной; его наложницы вели себя как одалиски. Палящее солнце, огромное расстояние от Петербурга, годы, проведенные вдали от столицы, изменили его. Враги начали сравнивать его с полумифическим ассирийским тираном, прославившимся военными победами и изощренной любовью к роскоши, — Сарданапалом.

29. САРДАНАПАЛ

То, возмечтав, что я султан,
 Вселенну устрашаю взглядом...
Г.Р. Державин. Водопад

Не только там тиранство,
Где кровь и цепи. Деспотизм порока,
Бессилье и безнравственность излишеств,
Безделье, безразличье, сладострастье
И лень — рождают тысячи тиранов...
Дж.Г. Байрон. Сарданапал. Пер. Г. Шенгели

«Будьте внимательны к князю, — шепнула княгиня Екатерина Долгорукова своей подруге графине Варваре Головиной, приехавшей ко двору светлейшего в Яссы. — Он здесь пользуется властью государя».[868] Яссы, город, который Потемкин выбрал своей столицей, был создан словно для него. Его окружали три могущественные державы — Оттоманская Порта, Россия и Австрия. Жители города исповедовали три религии — православие, ислам и иудаизм — и говорили на трех языках — греческом, турецком и французском. Рынки, где торговали евреи, греки и итальянцы, в изобилии предлагали восточные товары. Здесь было «достаточно восточной пикантности, чтобы ощутить азиатскую атмосферу, и достаточно цивилизованности, чтобы европеец чувствовал себя заехавшим не слишком далеко от дома».[869]

Двумя дунайскими княжествами, Молдавией и Валахией, правили господари, греки из константинопольского квартала Фанар; были среди них даже потомки византийских императоров. Фанариоты покупали временный престол у турецкого султана. Мусульманско-христианский обряд их коронации — вероятно, единственный случай венчания на престол не в той стране, которой владыкам предстояло править. Оказавшись на престоле в Яссах или Бухаресте, они спешили вернуть себе богатства, которые заплатили султану за свои места: «господарь покидает Константинополь с тремя милионами пиастров долга, а через четыре года возвращается с шестью миллионами».[870] Пародия на турецких султанов и византийских императоров, они окружали себя двором, состоявшим из фанариотов; первый министр именовался «великим постельничим», начальник полиции — «великим спатарем», верховный судья — «великим гетманом». Иногда господарь всходил на престол одного, а то и обоих княжеств, несколько раз.

Молдавские и валашские аристократы, бояре, близко породнились с фанариотскими династиями. Многие из них жили в Яссах, где строили себе великолепные неоклассические дворцы. Они носили турецкие халаты и шаровары, длинные бороды, на бритых головах — меховые шапки с жемчужным узором. Потягивая шербет, они читали Вольтера. Женщины в коротких полупрозрачных платьях с газовыми рукавами проводили дни на диванах, перебирая четки из алмазов или кораллов. В глазах европейцев единственным их недостатком был полный живот, считавшийся признаком красоты. Де Линь утверждал, что господарь разрешал своим друзьям наносить визиты окружавшим его супругу женщинам (предварительно подвергнув гостей медицинскому осмотру) и что по сравнению с ясскими нравами Париж «Опасных связей» показался бы монастырем.[871]

Потемкину подходили не только ясская роскошь и царивший в Яссах космополитический дух, но и политическая ситуация. Молдавский престол был необычайно доходным, но в то же время и опасным местом: головы падали здесь с такой же легкостью, с какой наживались состояния. Женщины при дворе вздыхали: «на этом месте мой отец был казнен по приказу Порты, а там — моя мать по повелению господаря». Русско-турецкие войны ставили господарей между двух огней. В первой войне Россия завоевала право иметь консулов в дунайских княжествах, а одной из причин второй войны стало изгнание в 1787 году Османами молдавского господаря Александра Маврокордато.

Потемкина привлекала и неопределенность положений дунайских правителей, и их греческое происхождение. Светлейший управлял из Ясс так, будто наконец учредил собственное княжество. Дакия предназначалась ему с 1782 года, когда возник греческий проект. Теперь слухи об ожидающей его короне стали колоритнее чем когда-либо: предполагали, что ему достанется то ли герцогство Ливонское, то ли греческое королевство Морея, то ли у Неаполя будут куплены два острова, Лампедуза и Линоза, и на них основан рыцарский орден — но самой вероятной версией оставалась Дакия.[872] На Молдавию Потемкин уже смотрел «как на собственное имение».[873]

В то время как господари Молдавии и Валахии в письмах из турецкого лагеря умоляли Потемкина о мире, он принял их роскошный образ жизни, управляя княжествами с помощью боярской думы и своего энергичного помощника Сергея Лашкарева.[874] И турки, и европейцы знали, что Потемкин хочет получить Молдавию. Бояре сами почти предлагали ему господарский престол.[875] В письмах они благодарили его за то, что он освободил их от тирании турок и «умоляли его не терять из вида интересы нашей скромной страны, которая всегда будет чтить [его] как освободителя».[876]

Светлейший начал выпускать собственную газету — «Le Courrier de Moldavie». Газета печаталась в его походной типографии, сообщала местные и европейские новости, проклинала французскую революцию и мягко пропагандировала идею независимого Румынскрго княжества под управлением Потемкина.[877] Некоторые даже уверяли, что он намерен создать отдельную молдавскую армию из отборных русских полков.

Светлейший жил во дворцах князей, Кантакузина либо Гики{92}, иногда переезжая в имение Чердак неподалеку от Ясс. Кроме племянниц и племянников, заведующего канцелярией Попова, садовника Гульда и архитектора Старова, его сопровождали: 10 механиков, 20 ювелиров, 23 ковроткалыцицы, 100 вышивальщиц, балетная труппа, хор из 300 человек и роговой оркестр под управлением Сарти из 200 человек. Сарти «положил на музыку победную песнь «Тебе Бога хвалим», и к оной музыке приложена была батарея из десяти пушек, которая по знакам стреляла в такт; когда же пели «свят! свет!», тогда производилась из оных орудий скорострельная пальба».[878] Отказались ехать только английские повара, так что светлейшему пришлось довольствоваться французскими. Впрочем, он получал горы английских деликатесов.

Петербургские красавицы устремлялись в Яссы развлекать светлейшего. У Потемкина завязался бурный роман с Прасковьей Потемкиной.

«Жизнь моя, душа общая со мной! — писал он ей. — Как мне изъяснить словами мою к тебе любовь, когда меня влечет непонятная к тебе сила, и потому я заключаю, что наши души сродные. Нет минуты, чтобы то, моя небесная красота, выходило у меня из мысли; сердце мое чувствует, как ты в нем присутствуешь [...] Ты дар Божий для меня [...] Моя любовь не безумной пылкостью означается, как бы буйное пьянство, но наполнена непрерывным нежнейшим чувствованием [...] Из твоих прелестей неописанных состоят мой экстаз, в котором я вижу тебя живо пред собой [...] Я тебе истину говорю, что только тогда существую, как вижу тебя, а мысли о тебе всегда заочно, тем только покоен. Ты не думай, чтоб сему одна красота твоя была побуждением или бы страсть моя к тебе возбуждалась необыкновенным пламенем; нет, душа, она следствием прилежного испытания твоего сердца и от тайной силы, и некоторой сродной наклонности, что симпатией называют. Рассматривая тебя, я нашел в тебе ангела, изображающего мою душу. Итак, ты — я; ты нераздельна со мной, я весел — когда ты весела, и сыт, когда сыта ты».[879]