Дмитрий Благово - Рассказы бабушки. Из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные ее внуком Д. Благово.

• Название: Рассказы бабушки. Из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные ее внуком Д. Благово.
• Автор: Дмитрий Благово
• Издательство: Наука
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-397-04071-6

Елизавета Петровна Янькова ("бабушка" в книге Благово) не была литератором, но она была художником, прирожденным живописцем, и поэтому те многообразнейшие "сцены частной жизни", что развернуты в ее рассказах, оказались не только своего рода энциклопедией этой жизни, но и в подлинном смысле слова художественным полотном, ярко запечатлевшим колорит и самый дух ее времени.

---

Изо всех московских монастырей ближайшие от всех нас были два: Алексеевскии — у Пречистенских ворот и Зачатиевский — за Остоженкой. Оба монастыря были прекрасные, но первый был совсем на юру и на шумном месте, а Зачатиевский и теперь в глухом месте, в то время был почти и совсем за городом, и, кроме того, там была церковь, строенная нашими Римскими-Корсаковыми, и дедушка, батюшкин отец Михаил Андреевич там погребен вместе с своими родителями. По этой причине сестра и облюбовала этот монастырь.

Мы всегда часто езжали в этот монастырь и очень к нему привыкли. Когда у батюшки был еще старый дом у Ильи Обыденного, откуда я шла замуж, мы зачастую бывали там по воскресеньям и праздникам, знали игуменью и многих монахинь и были там точно у себя В детстве моем там была игуменья Амфилохия, а в скором времени после моего замужества туда поступила Доримедонта, из рода Протопоповых, и скончалась в 1817 году в преклонных летах. Сестра при ней еще устроилась насчет кельи, но не суждено ей было пожить при ней

Бывшая игуменья Георгиевского девичьего монастыря (который после 1812 года был упразднен) старица Митрополия поступила в 1818 году в Зачатиевский монастырь Она была добрая и простая старуха, но уж очень бестолкова, и при ней-то пришлось моей сестре быть в монастыре а казначея была мать Палладия, преумная, престрогая, которая очень понравилась сестре, и она избрала ее себе матерью-наставницей. Очень было мне грустно расставаться с сестрой пред ее поступлением в монастырь, и в первое время ее там пребывания она просила всех нас, своих знакомых и родных, чтобы мы ее не посещали и дали ей привыкнуть к своей келье.

Отказываясь от всех сует житейских, сестра устроилась в своей келье как возможно проще и, кроме полудюжины серебряных столовых и чайных ложек. ничего ценного и дорогого с собой не взяла. Три небольших комнатки и кухонька, в которой поместилась Спиридоновна-стряпуха, благочестивая вдова-солдатка, жена одного солдата, убитого в 1812 году, — вот келья, в которую переехала сестра Анна Петровна. Она вела самую уединенную и монашескую жизнь: ходила в церковь постоянно ко всем службам, келий чужих не посещала, у себя занималась рукоделием, работала что-нибудь для церкви, и так как хорошо вышивала золотом, то вышила много для церкви по карте. К себе она принимала всех, кто приходил, и сказала раз навсегда Спиридоновне, чтобы тем из монахинь, которые придут попросить чего-нибудь: муки, крупы, маслица и т. п., ни в чем никогда не отказывать, и каждый день хотя несколько копеек положила себе всегда подавать нищим, которые стоят при выходе из церкви, а тогда их бывало очень много.

В числе прочих нищих, которые прихлживали в Зачатиевский монастырь, была одна нищенка с девочкою лет пяти или шести; мать нередко испивала и бедную девочку, холодную и голодную, нередко спьяна бивала. Монашенки из жалости иногда отнимали бедняжку у пьяной матери, приводили к себе в келью, отогревали, отмывали, кормили досыта и, продержав у себя несколько часов, а кто день и два, опять отдавали матери. Левочка была очень неприглядна лицом, немного рябовата, но преживая, преумная. Кто-то из монахинь говорит однажды сестре Айне Петровне, — это было еще в 1808 или в 1809 году: "Сделали бы вы доброе дело и тили бы к себе бедную девочку, оно когда-нибудь или с голода помрет, или мать погубит ее".

Сестра была очень добра, ее разжалобили, и она решилась девочку /мим.; звали ее Аленушкой. Когда стали говорить об этом пьяной нищенке, она вместо того, чтобы благодарить Бога, что к хорошему месту пристраивает своего ребенка, начало ломаться: "Невыгодно мне, меньше будут подавать". Однако нищенку уговорили, сунули ей н руку сколько-то денег и девочку выручили, и и скором времени нищая умерла, а девочку взяла к себе сестра Анна Петровна. Когда брат Николай Петрович женился, сестра в скором времени стала больше жить у брата, и невестка Марья Петров на расположилась к Аленушке и взяла ее на свое попечение. Леночка оказалась преумная и преспособная, ей дали хорошее воспитание и всему, чему следует, умили. В особенности она имела расположение к рисованию и очень хорошо впоследствии рисовала и писала масляными красками, и когда Настенька, дочь брата, стала подрастать и учиться, Аленушка, будучи гораздо старше, чем она, была для невестки моей большою подмогой: она следила за уроками н была правою рукой в доме. Когда Клене Даниловне было около сорока лет, нашелся очень хороший человек, отставной полковник Александр Андреевич Протасов, за которого она вышла замуж; брат прилично наградил ее, они купили себе именьице возле Черни и там жили; детей у них не было. Елена Даниловна была очень хорошая, умная и рассудительная женщина, всею душой преданная семейству брата, и вознаградила за те попечения, которые о ней имели в ее детстве и молодости.

Мать Палладия, строгая и опытная в жизни монашеской, приняв под свое руководство сестру Анну Петровну, вела ее как следует путем нелегким и была к ней очень взыскательна, а по-нашему, по-мирскому, даже и слишком сурова. Иногда приедем мы к сестре на целый день, она и скажет нам: "Вы говорите, а я буду молчать". И весь день, а иногда и несколько дней сряду она молчит: значит, что мать Палладия запретила ей говорить. Иногда она целый день оставалась без пищи и питья или ей велено было лежать. Все, что мать Палладия говорила ей делать или не делать, она исполняла беспрекословно и никогда нимало не роптала. Я всегда удивлялась ее терпению и нередко осуждала за то, что ее слишком строго испытывали.

Сестра ходила в церковь и там читала по очереди псалтирь и синодик. В непродолжительном времени ее постригли в ряску, и несколько спустя она пожелала и настоящего пострижения, то есть в мантию; об этом скажу после.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

I

В 1819 году в первых числах марта преставился архиепископ Августин, управлявший московскою епархией более пятнадцати лет. Он еще при жизни покойного митрополита Платона стал заведовать делами, когда тот по старости лет и по болезненности своей отказался от управления. Москва привыкла к нему, и хотя его не особенно любили, но все о нем очень жалели. Покойный Дмитрий Александрович и я — мы не были с ним коротко знакомы н бывали у него только тогда, когда имели какую нужду по нашей церкви, но часто с ним встречались у Обольянннова, видались у Апраксиных, у сестры Неклюдовой и у других некоторых наших знако- мых. В то время вообще как-то нечасто езжали к архиереям: сами ли они были чересчур недоступны, или светские люди не очень домогались втираться в дом к архиереям, только к ним мало езжали и не докучали им, как потом это завелось в Москве, разумеется, кроме особых случаев знакомства, как вот, например, дядюшка граф Степан Федорович Толстой, который был дружен с преосвященным Тихоном Задонским и вел с ним переписку. Да и архиереи мало посещали нашу братию, за исключением городских должностных сановников или каких-нибудь особенно сановных особ. Но в губерниях архиереи больше имели общения с дворянством, и у батюшки в Боброве преосвященные бывали, и он их угащивал с подобающим приличием.

Преосвященному Августину, когда он преставился, было лет пятьдесят с чем-нибудь, не более.

Он был из себя хорош, сановит и важен, в служении величествен, несмотря на то, что был невелик ростом и не по росту тучен. Цвет лица у него был отменно ярок, был и румянец во всю щеку; взгляд имел приятный, но внушающий уважение. Проповеди он сказывал мастерски и всегда приличные обстоятельствам; в этом он имел большую сноровку и в двенадцатом году имел много случаев выказать свое красноречие, потому что обстоятельства были потрясающие. Тогда он составил молитву на изгнание супостатов, сочинил пастырское увещание, и говорили, что и в составлении манифеста государя он принимал участие.

Митрополит Платон к нему особенно благоволил и просил государя, чтобы Августина у него не брали и никуда не переводили; потому-то он с 1804 года и до своей кончины в 1819 году все в Москве и находился, а то бы его давно куда-нибудь в губернию непременно вывели.

Государь его очень жаловал и оказывал ему доверие и награждал немаловажно: он был еще дмитровским епископом, когда получил Александровскую ленту, а потом имел эту кавалерию, украшенную алмазами,3 алмазный крест на клобуке 4 и очень ценную панагию, пожалованную от государя. В 1818 году он был переименован из дмитровското епископа L архиепископа московского и коломенского, и, поживи он еще год или два, мЫ увидели бы его московским мирополитом, но Господь веку ему не продлил. И отчего он умер? Не знаю, многим ли это известно. Вообще говорили, что он скончался от тяжкой болезни и даже будто бы от чахотки. Это вздор: он был преплотный из себя, а ему придумали смерть от чахотки! Он умер просто-напросто от икры. Но как было сказать, что кончина архиерея последовала от икры? — неприлично. Как будто и святые не умирали, съеденные от зверей, когда Господь попускал; мало ли какой случай может выйти; тут конфузного ничего нет для святителя. Вот как это случилось.