Орхан Памук - Мои странные мысли

• Название: Мои странные мысли
• Автор: Орхан Памук
• Жанр: Современная проза
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-389-11143-1

Орхан Памук – известный турецкий писатель, обладатель многочисленных национальных и международных премий, в числе которых Нобелевская премия по литературе за «поиск души своего меланхолического города». Новый роман Памука «Мои странные мысли», над которым он работал последние шесть лет, возможно, самый «стамбульский» из всех. Его действие охватывает более сорока лет – с 1969 по 2012 год. Главный герой Мевлют работает на улицах Стамбула, наблюдая, как улицы наполняются новыми людьми, город обретает и теряет новые и старые здания, из Анатолии приезжают на заработки бедняки. На его глазах совершаются перевороты, власти сменяют друг друга, а Мевлют все бродит по улицам, зимними вечерами задаваясь вопросом, что же отличает его от других людей, почему его посещают странные мысли обо всем на свете и кто же на самом деле его возлюбленная, которой он пишет письма последние три года.

Впервые на русском!

---

В те дни что на Кюльтепе, что на Дуттепе не существовало никаких документов на недвижимость. Предприимчивый человек, начавший строить дом на пустом участке, высаживал по периметру дома пару-тройку тополей и ив, затем выкладывал первые камни будущего забора и после этого отправлялся к районному мухтару, давал ему денег и получал бумагу о том, что дом на этом участке и деревья принадлежат ему. На бумаге, совсем как в официальных документах на недвижимость, выдаваемых кадастровым управлением, был простой чертеж плана участка, который мухтар чертил сам по линейке. Рядом с чертежом мухтар часто неровным почерком выводил, что участок принадлежит такому-то, добавлял, что на участке находится дом, принадлежащий такому-то, колодец и забор (как правило, вместо забора валялось несколько камней), тополь. Если мухтару добавляли денег, то он приписывал, что на самом деле границы участка больше, чем указано на чертеже. Внизу он ставил печать.

Однако эти бумаги, полученные от мухтара, не гарантировали никаких прав, так как земля принадлежала либо казне, либо министерству лесного хозяйства. Дом, построенный на участке без документов, мог быть в любой момент снесен властями. Те, кто ложился спать в новых домах, построенных собственными руками, каждую ночь терзались кошмарами. Важность бумаг, полученных от мухтара, проявлялась раз в десять лет, когда государство во время выборов выдавало официальные бумаги на самозахваченные участки. Все официальные документы выдавались в соответствии с бумагами, полученными от мухтара. И тогда счастливчик, получивший бумажку от старосты, удостоверяющую его право на участок, мог тот участок продать. В те годы, когда из Анатолии постоянно приезжали в город в больших количествах безработные и бездомные люди, цена таких бумаг, выданных мухтаром, росла как на дрожжах, земля дорожала и быстро делилась на участки, а влияние мухтаров возрастало пропорционально росту миграции.

Несмотря на всю эту незаконную деятельность мухтаров, государство потворствовало им, и они могли в любой день, если им заблагорассудится, появиться с жандармами и предать суду владельца любой лачуги, а сам дом снести. Важно было как можно скорее достроить дом, переселиться в него и жить, ибо для того, чтобы снести заселенный дом, нужно было судебное решение, а на связанную с этим волокиту уходило много времени. Умный человек, который захватывал участок, на следующую же ночь с помощью семьи и друзей возводил там четыре стены и сразу же вселялся в постройку. Мевлют любил слушать рассказы переселенцев, которые проводили свою первую ночь прямо под открытым небом, въезжая в дома, в которых не было ни крыши, ни окон. По преданию, слово «гедже-конду» впервые употребил какой-то строитель из Эрзинджана, за ночь построивший стены двенадцати домов. Когда он умер от старости, на его могилу на Дуттепе стали приходить помолиться тысячи людей.

Стройка отца и дяди Мевлюта, начавшаяся на волне воодушевления от предвыборных обещаний, застряла на половине, когда цены на строительные материалы и металлический лом внезапно взлетели вверх. Из-за ходивших в народе разговоров о том, что после выборов будет объявлена амнистия самозастрою, власти столкнулись с большим количеством незаконных строек на землях, принадлежащих казне. Даже те, кто ранее ни о чем не задумывался, обзавелись теперь участками на окраинах города и строили дома в самых труднодостигаемых, самых удаленных и самых невозможных местах. Большинство жилых домов в центре Стамбула, в свою очередь, обзаводилось незаконными этажами. Стамбул превратился в одну большую стройку. Газеты взывали к зажиточным домовладельцам, жалуясь на бессистемную застройку, но весь город жил строительным азартом. Крошечные фабрики, производившие саманный кирпич низкого качества, а также лавочки, где продавали цемент и строительные материалы, не закрывались до глубокой ночи. По холмам, по дорогам или вообще по бездорожью разъезжали повозки, грузовики, мини-автобусы, груженные кирпичом, цементом, песком, деревом, железом, стеклом. «Я целые дни работал молотком ради дома дяди Хасана, – жаловался отец Мевлюта, когда они ходили в гости на Дуттепе. – Говорю тебе об этом, чтобы ты знал. Но ты на дядю и братьев зла не таи».

Сулейман. Неправда. Мевлют знает, что стройка остановилась потому, что дядя Мустафа все заработанные деньги отправлял в деревню. И мне, и Коркуту очень хотелось, чтобы дядя Мустафа был с нами, но нашему отцу к тому времени уже совсем надоел строптивый характер Мустафы, его постоянные обиды и грубости даже по отношению к нам, своим племянникам.

Мустафа часто ругал своего брата и его сыновей и предупреждал Мевлюта: «Однажды они и тебя продадут за грош!»

По праздникам или в какие-нибудь другие особенные дни, например когда играла футбольная команда Дуттепе, они отправлялись к Акташам, однако радость бывала неполной. Мевлюту очень хотелось пойти – и ради вкусных чуреков, которые готовила тетя Сафийе, и ради двоюродных братьев, и вообще ему приятно и уютно было находиться в ухоженном и чистеньком доме. Но постоянные перебранки дяди Хасана и отца вселяли в него чувство одиночества и надвигающейся беды.

Во время их первых визитов к Акташам Мустафа-эфенди всякий раз многозначительно смотрел на окна и двери дома. Ему хотелось, чтобы Мевлют всегда помнил, что у него тоже есть права на это жилище. Всякий раз отец говорил что-нибудь вроде: «Боковую стену надо вновь оштукатурить».

Впоследствии Мевлют много раз слышал, как его отец твердил дяде Хасану: «Стоит деньгам попасть к тебе в руки, ты их сразу спустишь на самый завалящий участок». – «Разве этот участок завалящий? – возмущался дядя Хасан. – Уже сейчас за него дают в полтора раза больше». Обычно их беседа заканчивалась одним и тем же. Не успевал Мевлют допить компот и доесть апельсин, подававшийся после обеда, как отец поднимался, брал сына за руку и командовал: «Вставай, сынок».

Когда они оказывались в ночной тьме, он бубнил: «Разве я не говорил тебе, не нужно нам сюда идти? Больше мы сюда не придем». А Мевлют, шагая к холму напротив, где был их дом, как зачарованный смотрел на сиявшие вдали огни города, на бархатную ночь, на неоновый свет стамбульских уличных фонарей. Иногда его внимание привлекала какая-нибудь из звезд, усыпавших темно-синее небо, и он, держась за огромную руку всю дорогу о чем-то говорившего отца, представлял себе, что они шагают прямо к ней. Бледно-желтые огни десятков тысяч домиков на окрестных холмах делали уже знакомый мир Мевлюта привлекательнее, чем он был на самом деле. Иногда в пасмурную погоду огни соседнего холма исчезали, и в клубах сгущавшегося тумана Мевлют слышал лишь лай собак.

4. Мевлют начинает торговлю Не строй из себя взрослого

– Сынок, я бреюсь в честь того, что ты начинаешь работать, – сказал отец однажды утром проснувшемуся Мевлюту. – Урок первый: когда ты продаешь йогурт, а особенно когда ты продаешь бузу, ты должен быть очень опрятным и чистым. Некоторые клиенты разглядывают твои руки, смотрят на твои ногти. Другие смотрят на твою рубашку, на твои штаны, на твою обувь. Когда ты входишь к кому-нибудь домой, ты должен немедленно снять обувь, и на носках у тебя не должно быть ни одной дырочки, от них не должно пахнуть. Мой дорогой сынок, мой львеночек, у которого душа ангела, должен и пахнуть мускусом, разве не так?

Неумело подражая отцу, Мевлют довольно скоро выучился сохранять равновесие, навесив на оба конца шеста миски с йогуртом. При этом он клал на миски, как отец, деревянные мешалки и закрывал все это деревянными крышками.

Поначалу он не чувствовал тяжести йогурта, которого отец специально клал ему поменьше, но, спускаясь по грунтовой дороге, связывавшей Кюльтепе с городом, понял, что профессия разносчика йогурта немногим отличается от профессии хамала[15]. В тот первый день полчаса они шагали по пыльной дороге, по которой сновали грузовики, повозки и автобусы. Когда грунтовка перешла в асфальт, Мевлют принялся внимательно читать рекламные объявления, заголовки газет, развешенные в витринах бакалейных лавок, вывески сюннетчи[16] или учебных курсов. Всякий раз, входя в город, они видели еще не сгоревшие большие деревянные османские особняки; старые османские казармы; долмуши[17] с шашечками; мини-автобусы, поднимавшие пыль столбом. Кроме того, Мевлюта развлекали солдаты, проходившие по улице строем; мальчишки, гонявшие в футбол на вымощенных брусчаткой переулках; мамаши, толкавшие перед собой коляски; витрины, заставленные разноцветными ботинками и сапогами; и дорожные полицейские, которые яростными свистками и руками в огромных белоснежных перчатках направляли движение.