Глеб Успенский - Парамон юродивый

• Название: Парамон юродивый
• Автор: Глеб Успенский
• Жанр: Русская классическая проза

---

"Так!" - тупым, тяжелым ударом отдается это у нас в сердце... А дядя и неизвестная фигура, которая пришла ночью и ни с того ни с сего заставила немедленно просить у себя помилования, эта фигура приближалась.

- Это насчет Парамона... - произносит дядя шепотом, равняясь с нашей окаменевшей группой, и прибавляет: - Ничего!

Фигура оказалась квартальным.

- Он тут какие-то лекарства дает?.. - говорила фигура спокойным, как говорят опытные доктора, тоном. - Давно ли он у вас?

Мы все тотчас "сознали", что виноваты, так как Парамон поселился у нас давно...

- Н... н... н... - дребезжал дядя.

- Паспорт есть у него?

Едва было сказано это слово, мы мгновенно и искреннейше узнали, что мы не только виноваты, но и глупы... "Об аде да об рае толковали... а паспорт? Где у него паспорт, у Парамона?

Без паспорта - так и святой?.." И тысячи подобных вопросов каждое мгновение пробегали в нашем сознании, все более и более определявшемся. "Как мы, глупые, могли забыть этот паспорт! Разве это ничего не значит? Паспорт-то забыть!

Беспаспортный, и ангелы являются! Ангелы! Паспорт-то где?"

И нам казалось, что и ангелы-то, заслышав этот вопрос: "а где паспорт?", разлетаются от Парамона кто куда, точно испугавшись и одумавшись. А это действительно отлетал от нас ангел пробужденного сознания! Да! мы, дети, уж больше могли любить только то, что нас бьет, давит, чем то, что дает нам право свободно дышать и жить. В одно мгновение, от одного появления квартального, от двух его жестоких вопросов, мы уж считали квартального "настоящим", а Парамона и все, что принесено им, - не "настоящим", во всяком случае неравносильным с значением квартального.

- Позвольте-ко взглянуть, где он у вас? - так же, как доктор о пациенте, спросил квартальный и сделал шаг вперед.

- Не сюда-с! - поспешил предупредить дядя и торопливо повел ночного гостя в другую сторону, к беседке Все, что дал нам Парамон своим присутствием, все доброе, светлое, чистое, невинное, простое, душевное, словом, все, что мы пережили вместе с ним благодаря ему, - все на мгновение воскресло в каждом из нас, и слезы душили всех. Парамон воскрес в нас вновь, во всей божественной, неземной красоте, и до чего было в нем хорошо все, решительно все, от ног, грязных и в болячках, до волос, висевших длинными нерасчесанными прядями, - я не могу, не в силах передать теперь! Мы чуяли, что потеряли все это, чуяли опять предстоящую нам тьму. Эта тьма так была ужасна, что у нас, у ребят, вдруг захватило дыхание сильнейшею судорогою слез. Мы побежали, не могли оставаться и сидеть, но подойти к самой беседке не могли - не то что боялись, а просто "не могли", как не можешь отрубить себе пальца...

Видим: у Парамона огонь; стучат к нему; стучит дядя. - "Кто-о-о?.." "Я, я! - кротко, но фальшиво, как подкрадывающийся вор, шепчет дядя. Отвори-ко!.." - "Господи Иисусе... о-о-о..." "Устал Парамон на молитве, думаем мы, - задремал было, бедный!" Долго не отворяет он. Мы знаем, что он не может скоро подняться, если только лег или стоит на коленях; знаем, что у него к ночи все болит, ноет спина, руки и ноги... Мы знаем, как он, поднимаясь, захлебывается от жгучей боли язв; мы знаем, как неожидан для него, бедного, измученного, этот гость; знаем, жалеем, ужасно жалеем, но не менее боимся и этого гостя. Нам было жаль Парамона, жаль всей душой, и мы боялись, как бы нежданный гость, наскучив ждать, покуда он отворит, не застучал бы в дверь кулаком...

Но когда в самом деле прошло еще минуты две-три, а Парамон не отворял, ощущения наши изменились: мы уж только боялись, как бы не рассердился гость. "Ну же, ну, Парамон Иваныч!" - уж с некоторым нетерпением в голосе произнес дядя, после того как гость громко кашлянул. А после этого кашля мы уж почти обижались на Парамона... "Эк копается!" - прошептал кучер, который, как и мы, жалел Парамона две минуты назад...

"О-ох-х!"" - слышалось из глубины беседки; слышались тяжелые, редкие-редкие шаги Парамона, но дверь не отворялась. Гость наконец застучал-таки, а мы, как только он загрохотал кулаком в дверь, уж все были недовольны Парамоном, его невежеством. Мы уж забыли, что его ждет горе, а думали о том, как это он заставляет ждать это горе, это неожиданное несчастие? Почему это мы полагали, что гость прав, придя разорять гнездо измученного человека, а измученный человек неправ, заставляя подождать своего разорения? Несомненно, что у всех нас было сердце, но сердце это уже поколениями приучено считать худое - правдой и основой жизни, все приносящее несчастие, притесняющее - настоящим, стоящим, а простое, доброе, незлобивое и светлое - хоть и хорошим, но не особенно важным сравнительно с первым.

Парамон наконец отворил дверь.

- Чево тут?.. Ты, что ль - Иваныч?.. - как труднобольной, еле поднявшийся с постели, говорил он... Он, очевидно, устал и только что задремал; у него, по всей вероятности, ныло все тело.

- Вот... тут, - начал дядя, - к тебе!..

- А-а? О-ох, владыко живота моего! Чево-о?

- Вот тут...

- Тут есть до вас дело, - перебил гость, - позвольте войти.

- Войди, войди! - крестясь и, видимо, ничего не подозревая, проговорил Парамон и еле поплелся от двери.

Вошли. Приблизились к беседке и мы...

Парамон, добравшись до кровати (голые доски), сел, опершись ладонями в эти доски, и, слабо охая, опустил голову на грудь.

Мы думали, что он "испугается", и ждали испуга. Нет!

Парамон только охает...

- Вы откуда родом? - оглядывая стены, увешанные картинами, спросил квартальный и, поглядев на всевидящее око, глянул на дядю. Дядя глянул в открытую дверь, а мы глянули друг на друга. - "Что настряпали?" - говорил нам взгляд дяди. "Не я один - и ты!" - взглядывая друг на друга, говорили мы и сознавали, что поступили преступно.

Это все - дело одного мгновения.

- Родом откуда вы? ваше звание?..

- Чево хочешь? - ничуть не пугаясь и даже не думая взглянуть и рассмотреть хорошенько пришедшего, произнес, охая, Парамон.

- Родом, родом откуда, какой губернии?

- Родо-ом?.. Кур... о-ох ты, мать пресвятая!.. Кур... о-ох!

погоди-погоди!..

Парамон, всхлипывая от боли в спине, осторожно поводил плечами, желая подвести под вериги здоровые, неизъязвленные места тела.

- Курский, брат, о-ох, курский...

И опять помолчал и поохал.

- А волость наша - Почиваловская... Аль сам-то курский?..

- Полиция получила бумагу о разыскании беглого крестьянина Почиваловской волости, Парамона Денисова... Ты Парамон Денисов?

- Денисов? я!

- Парамон?

- Парамон! Парамон, брат, Парамон!

- Женат?

- Был женат, а вот уж восьмой год разженился.

- То есть семью бросил?

- Мне глас был...

И ни капли не испугался, даже тона допрашивающего не замечал, а говорил как всегда и со всеми.

- Разженился, братец ты мой! Сподобил меня господь...

- Паспорта нет?

- И-и! как-кие паспорты!.. Чево там... на что мне!.. У меня паспорт господний... не надо мне этого!

Сказано было все. Все замолчали на минуту.

- Испужался я!.. - ласково глянув на дядю, проговорил Парамон, застукал ты, испужался... Думал, уж не черненький ли (так Парамон называл бесов) балует тут... ан это ты пришел... Побудь. Ладно у меня тут-то... Дай бог тебе, успокоил меня.

"Ведь подводит нас всех под обух!" - подумали мы единодушно и решительно вознегодовали на дурость Парамона...

Но главное, что охладило к нему, - это именно его безбоязненная уверенность в своей правоте. Испугайся он, засуетись, начни врать, кланяться, - мы бы поняли его. Но видя, что он ничего не делает, ни капли не боится, а просто и без всякого сомнения в себе, в своем положении и поведении продолжает верить в свое дело, - это сделало нас совершенно равнодушными к его положению: мы "не могли" понимать такой верности самому себе, она нам казалась глупостью. Посудите: пришли из полиции, разыскивают, спрашивают паспорт, а он говорит:

"мне глас был!" Вот сию минуту его "возьмут в темную", а он говорит "побудь, побудь, посиди!", точно в самом деле гостей принимает. Тут человек еле дышит, боится, как бы его не притянули к делу за то, что дал приют беспаспортному, а беспаспортный, как на грех, "ляпнул" при "самом" квартальном:

"это ты меня успокоил". Ну не разиня ли? Ну, что бы ему испугаться, заерзать "по земи", если нужно, на коленках, попросить прощения, дать взятку (наверно, припрятывает деньги-то! - внезапно осенило нас), а он болтает бог знает что, да еще без паспорта, да других подводит! Бог с ними - с этими святыми!., только беды наживешь!

Это не только взрослые и опытные думали, но и мы, дети, так широко осчастливленные Парамоном, и мы чувствовали, что бог с ними, с этими святыми: только беды наживешь!..

- Как же теперь? - тихо сказал квартальный дяде. - Ведь надо его отвести...

- Парамон Иваныч!.. - окликнул Парамона дядя.

- Что, золотой?

- Вот они говорят, нельзя, мол...

- На место жительства, - прибавил квартальный, - вас требуют.

Парамон поднял голову...

- Меня, что ли?..

- Да, - продолжал дядя, - вас требуют на место жительства...