Яков Липкович - Баллада о тыловиках

• Название: Баллада о тыловиках
• Автор: Яков Липкович
• Жанр: О войне
• Год: 1974

---

Несколько обособленно от тыловиков держалась «черная пехота» — танкисты с подбитых и находящихся в ремонте «тридцатьчетверок».

Попадались на глаза и раненые. Одни из них передвигались, опираясь на палку, и сильно прихрамывали. У других были забинтованы голова или рука. Видимо, подполковник Рябкин обратился к выздоравливающим и легкораненым за помощью. И те откликнулись.

Ого! Старые знакомые! Все начальники служб!

— Привет гээсэмщикам! Ну как, горюче-смазочных материалов хватит только туда или обратно тоже?

— Хватит! Горючих туда, а смазочных — обратно!

— Бог ты мой! И финансы с нами?

— А как же! Бить фрицев рублем!

— Салют трофейной команде! За новыми трофеями?

— Нет, за старыми! Что вы там побросали!

Это была их обычная манера разговора друг с другом, та легкая и беззлобная пикировка, которая не мешала им одновременно быть и серьезными. Конечно, никто так свободно не владел метким и острым словом, как Юрка. Но то был Юрка, дитя двух столиц — Киева и Москвы. В первой он родился, во второй — жил и учился…

Из-за ближайшей машины вынырнул подполковник Рябкин. Чем-то озабоченный, он устремился к голове колонны. Но на полпути оглянулся и увидел следовавшего за ним Бориса:

— А… доктор!

Не останавливаясь, крепко пожал руку.

— И вы с нами?.. Очень хорошо! Садитесь в мою машину!

Борис закинул в «доджик» мешок и поднялся в кузов. Там уже сидели четыре офицера. Двоих Борис знал хорошо. Среднего роста, кряжистый, с ранними залысинами, начальник обозно-вещевого снабжения Осадчий всегда был ему несимпатичен. Может быть, тем, что казался сам себе значительной фигурой: как же, обувал и одевал целое соединение!

Со вторым офицером — капельмейстером бригады Лелекой Борис находился даже в приятельских отношениях, то есть при встречах они проявляли друг к другу чуть больше интереса, чем это позволяли время и обстоятельства. Одно не нравилось в этом человеке — его улыбочки. Он и сейчас отметил появление Бориса одной из них — сладчайшей.

Еще два офицера — оба в одинаково новых шинелях, в одинаково скрипящих ремнях, с одинаковыми брезентовыми полевыми сумками. И лицами — с одинаково легким пушком на щеках и верхней губе, с одинаково открытым и испуганным выражением — они были похожи. Борис взглянул на них с любопытством и жалостью: таким же цыпленком два года назад начинал и он свою фронтовую жизнь. Он живо представил, каково им: прямо с корабля на бал!

Поздоровавшись за руку с офицерами и шофером зампотеха Хусайновым, Борис сел рядом с капитаном Осадчим.

— Как дела там?

— Говорят, фрицы Лауцен взяли, — хмуро ответил Осадчий.

— А наши как? — каким-то не своим, сдавленным голосом спросил Борис.

— До утра, сообщили, продержатся…

— Быстрее бы добраться туда!

— Эй, принимайте! — раздалось за бортом машины, и сержант из трофейной команды перебросил к ним в кузов деревянный ящик с лимонками.

Вслед за лимонками в распоряжение Бориса и его товарищей по «доджику» поступил ящик с противотанковыми гранатами, несколько трофейных автоматов, одно ПТР, а под конец — огромное количество патронов. Теперь они были вооружены до зубов. Оставалось немного — научиться всем этим пользоваться.

Но едва они принялись за противотанковое ружье, как послышались радостные голоса:

— Идут!.. Идут!..

Сквозь непрерывный шум автомашин прорвался гул танковых моторов и отчаянное лязганье гусениц… Через несколько минут из-за поворота показались две «тридцатьчетверки».

С передней машины соскочил офицер в черном комбинезоне. Твердой походкой он подошел к помпотеху и доложил о прибытии.

— Что это за танки? — спросил Борис Осадчего.

— Только что из капитального ремонта, — ответил тот.

Подошел подполковник Рябкин.

— Ну как, все на местах?

— Все, товарищ гвардии подполковник, — ответил Борис.

— Тогда поехали, — сказал тот, усаживаясь рядом с Хусайновым.

«Доджик» рванулся вперед, объезжая встречные машины. А за ним двинулась и вся колонна.

3

Борис сидел на боковой скамейке спереди и неотрывно смотрел на дорогу, забитую отводимыми тылами. Чтобы ликвидировать пробку, часть машин направили в обход. По обочинам протянулись новые колеи. Но они быстро одна за другой затекали грязью и становились труднопроходимыми. В них, покрывая натужным ревом шум проходящих по дороге машин, буксовали «газики», «зисы» и «форды». Доставалось даже «студебеккерам». Два из них на свой страх и риск свернули с колеи в чернеющую гладь пахоты и там безнадежно застряли.

Десятки машин — и ни одной из их бригады. Нет, прозевать, не заметить они не могли. Что-что, а отличительные знаки своего соединения — два раздельных полукруга и рядом единицу на дверце кабины и заднем борту — они бы увидели мигом…

— Странно, — сказал Борис.

— Что странно? — быстро отозвался зампотех.

— Что нет машин.

— Они могут выходить и той дорогой! — кивнул он головой куда-то в сторону, — Смотрите по карте.

Он вынул из кармана шинели сложенную в несколько раз двухверстку и развернул ее перед офицерами.

— Вот Лауцен. Вот наша дорога. А вот вторая. Сложнее, но короче! — Его толстый волосатый палец ничего не искал и был предельно точен. — Они вполне могут выходить здесь! А?

Он поднял на Бориса свои большие выпуклые глаза.

— Да, могут, — согласился Борис. — Если…

— Что если?

— Если осталось кому выходить…

С осуждением глядя на Бориса, подполковник заметил:

— Доктор, я бы не решился лечь на операцию к врачу, который всегда ожидает худшего. — И он медленно свернул карту.

Борис расстроился. Это был упрек и выговор одновременно. Обиднее всего — от командира, которого он уважал и чьим расположением к себе дорожил. И нисколько не становилось легче от того, что сам пример вроде бы и не имел к нему прямого отношения: все-таки он был военфельдшером, а не врачом, и, естественно, операций не делал. А с другой стороны, он никакой вины за собой не чувствовал, сказал лишь то, что тревожило его. Да и, честно говоря, он не видел серьезных причин сожалеть о сказанном и поэтому быстро успокоился. Но неприятный осадок все равно остался…

Вдруг зампотех воскликнул:

— Стой!

Хусаинов резко остановил «доджик». Подполковник спрыгнул на землю и бросился к заляпанному грязью «хорьху».

— Наши? — спросил один из младших лейтенантов.

— Нет, чужие, — ответил Осадчий.

Оттуда заметили Рябкина и остановили машину. В ней тоже было несколько офицеров. Одному из них, сидевшему впереди, подполковник долго и крепко жал руку.

— Кто это? — поинтересовался Лелеко.

— Зампотех сто тридцать второй, — ответил Хусаинов, знавший всех зампотехов корпуса.

— Всего-то? — усмехнулся Лелеко.

— Герой! — ахнул один из младших лейтенантов.

— А ты откуда знаешь? — недоверчиво спросил у него товарищ. Он расстегнул шинель, и я увидел золотую звездочку!

— Вам повезло, дорогой.

Это Лелеко. Ему почему-то не дают покоя эти два паренька. Тот, кто заговорил о Герое, покраснел — понял, что над ним подсмеиваются.

Но Лелеке все мало:

— Подумать только: встретить на фронте живого Героя!

Оба новичка готовы были провалиться сквозь землю. В самом деле — так опростоволоситься!

«Еще слово, и я его обрежу!» — решил Борис.

— Да их здесь не меньше…

Но фразу закончил уже Борис:

— …чем капельмейстеров, вы хотите сказать?

Быстрый удивленный взгляд в его сторону и неопределенная улыбка на тонких губах.

Лица у обоих пареньков вытянулись, и они молча переглянулись.

— Вы так думаете? — запоздало и кисло сыронизировал Лелеко.

— Разумеется, товарищ капельмейстер бригады, — сказал Борис, четко произнося каждое слово.

После этого разоблачения Лелеко моментально сник: снова стал «тихим капельмейстером шумного оркестра».

Вернулся подполковник. Стоя внизу, сказал:

— Последняя новость: час назад вышла из окружения сто тридцать вторая. — Помолчав, бросил Хусайнову: — Поехали!..

И опять их маленькая колонна в пути.

4

Это было перед началом боевой операции… Рядом с ними стояли танки третьего батальона. Люки открыты. Перед машинами — их экипажи. Борис, находившийся на правом фланге медсанвзвода, при желании мог дотянуться рукой до левофлангового танкиста, круглолицего младшего сержанта с посиневшим от холода носом.

Наконец издалека донеслась команда:

— Под знамя, смирно!

Через некоторое время в безмолвной и морозной тишине раздались четкие и размеренные шаги знаменосца и его ассистентов. Перед строем бригады медленно проплывало знамя. Их прославленное гвардейское знамя. В уголке у древка сверкало золото и серебро орденов. Невольно все вглядывались в полотнище, во многих местах пропоротое осколками.