Исай Калашников - Последнее отступление

• Название: Последнее отступление
• Автор: Исай Калашников
• Издательство: «Советская Россия»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1965

Волны революции докатились до глухого сибирского села, взломали уклад «семейщины» — поселенцев-староверов, расшатали власть пастырей духовных. Но трудно врастает в жизнь новое. Уставщики и кулаки в селе, богатые буряты-скотоводы в улусе, меньшевики, эсеры, анархисты в городе плетут нити заговора, собирают враждебные Советам силы. Назревает гроза.

Захар Кравцов, один из главных героев романа, сторонится «советчиков», линия жизни у него такая: «царей с трона пусть сковыривают политики, а мужик пусть землю пашет и не оглядывается, кто власть за себя забрал. Мужику все равно».

Иначе думает его сын Артемка. Попав в самую гущу событий, он становится бойцом революции, закаленным в схватках с врагами. Революция временно отступает, гибнут многие ее храбрые и стойкие защитники. Но белогвардейцы не чувствуют себя победителями, ни штыком, ни плетью не утвердить им свою власть, когда люди поняли вкус свободы, когда даже такие, как Захар Кравцов, протягивают руки к оружию.

---

— А чем ты лучше своего батьки? — спросила Дора. — Оба одинаковые живоглоты.

— Хо-хо! Ты, Дорка, помалкивай, если не с тобой разговор. Ну, я пошел, некогда мне тары-бары разводить.

— Вы Артема видели? — спросила учителева дочка.

— Видел, друзья мы с ним, — вспомнив, как Артемка отобрал у него наган, усмехнулся. — Интересуетесь? Парень он ничего, сметливый. В городе красногвардейцам жрать нечего, так он к одной молодой потаскушке приладился. Она его прикармливает.

— Лгун вы! — рассердилась почему-то учителева дочка. — О друге такие пакости говорите!

Федька засмеялся и пошел. Молодежь уже расходилась с вечерки. Он решил перехватить Улю у ее дома. Перемахнув через забор, побежал по огородам. Влажная трава била по сапогам, брюки стали мокрыми. Путаясь в картофельной ботве, прыгая через грядки, он миновал огород, перескочил через глухой забор и оказался на улице. Притаился у ворот. За углом послышались голоса, на перекресток вышли три девушки, постояли немного и разошлись: две повернули вправо, одна направилась к Федьке. Она!

— Уля, — тихо сказал он и шагнул навстречу. Девушка остановилась.

— Ой, кто там?

— Да я же, не узнала? Милашечка моя! — Захлебываясь от радости, он сгреб девушку, прижал к себе. Улька охнула, уперлась руками в его грудь.

— Пусти, раздавишь, окаянный!

Федька на руках донес ее до лавочки, посадил. Собака во дворе заворчала, загремела цепью. Он достал из кармана янтарные монисты с крупными гранеными корольками, надел девушке на шею. Улька потрогала их руками, засмеялась.

— Винтарины?

— Чистые. Видишь, звезды в корольках искрятся. — Федька сжал ее руки в своих. Ладони Улькиных рук были тверды, в бугристых мозолях.

— Возьми свои винтарины. Мне домой надо, батька будет ругаться…

— Посиди. Скоро я не дам твоему батьке ругать тебя. Будешь ты ходить, как барышня.

Улька прыснула:

— Теперь ты, значит, важный господин…

— Не смейся. Вот отгрохаю дом, побольше, чем у Федота Андроныча, тогда и говори, господин али нет.

— Давай грохай, а я спать пойду. А то влетит мне от бати. — Улька вскочила, бросила ему на колени нитку янтарных корольков и убежала, захлопнув перед Федькиным носом калитку.

Полгода назад он бы рассердился на Ульку. Но сейчас был уверен: когда она узнает о его богатстве, не станет убегать. Не каждой девке попадается такой жених.

Дома он поднялся на крыльцо, взялся за кольцо двери и замер. Ночную тишину расколол колокольный звон. Федька вздрогнул. Динь-динь-динь! — заполошно звенел колокол, вселяя страх и тревогу.

— Пожар! — истошно закричал кто-то на улице.

Федька с ловкостью кошки взобрался на омшаник, увидел за крышами домов столб пламени, горячие искры, взлетающие к небу. По всей улице захлопали двери, ворота, послышались испуганные голоса, топот ног. Федька побежал вместе со всеми. Чем ближе к месту пожара, тем больше людей. Многие бежали в исподнем, хлопали неподвязанными ичигами. Трезвонили ведра… Багровый отсвет пламени пожара ложился на испуганные лица мужиков.

Горела кооперативная лавка и пристроенный к ней склад. Длинные красные языки плясали на крыше. Пожар уже тушили. Люди стояли цепочкой, подавая друг другу ведра с водой. Работали ожесточенно, молча. Вода сбивала пламя, поднимался пар, дым, слышалось шипение, но огонь, чуть осев, тут же вспыхивал с новой силой.

— Пропал купиратив! — тоскливо сказал кто-то и точно перервал последнюю ниточку надежды… Ведра полетели на землю.

Подул ветерок. Огонь сразу же загудел с удвоенной силой, взметнулся вверх, вздымая тучи горячих брызг. Пожар грозил перекинуться на соседние дома. Мужики снова начали передавать ведра с водой по цепочке, обливать крыши соседних домов и сараев.

Кооператив догорал, когда кто-то закричал:

— Горит на Нижней улице!

Все обернулись туда и увидели зарево, осветившее небо. Федька старался определить, у кого горит. Кажется, у Захара…

Но он не угадал. Горел дом Клима Перепелки. Сам Клим уже бегал вокруг своей избы, колотил ломом в окна. К дверям нельзя было подступиться. Крыльцо завалилось, закрыло вход в дом….

Одежда на плечах Клима начала тлеть. Он бросил лом, кто-то сунул ему телогрейку. Клим намотал ее на голову. На него вылили два ведра воды. Мужики принесли бревно, раскачали и ударили им в ставень. С третьего удара ставень вылетел. Клима подняли на руках, поставили на подоконник. Навстречу ему из избы вырвался сноп пламени. Клим исчез в огне и дыму. Но вот он показался на подоконнике с дочкой на руках.

В это время за спиной у него ухнуло, высоко взлетел столб искр и горячих углей: обвалились крыша и потолок. Клим вместе с ребенком упал с подоконника на землю. Федька и какие-то мужики оттащили его от огня, сняли с головы дымящуюся телогрейку. Девочку взял на руки Захар и передал своей жене. Клим быстро очнулся, и нечеловеческий крик вырвался из его горла, заставив содрогнуться людей. Клим рвал на себе волосы, царапал землю руками, скрежетал зубами и ревел, будто его раздирали на части. Никто не осмеливался подойти к нему, успокоить.

Захар теребил опаленную бороду, невидящими глазами смотрел перед собой. Он догадывался, кто поджег Клима, лавку, и не мог простить себе, что не сказал учителю или Климу, как его пытался затянуть в свою шайку Федотов приказчик.

Мужики, взлохмаченные, черные от сажи, сверкая белками глаз, в суровом молчании толпились вокруг неистового пламени, пожиравшего тех, кто остался в избе. Бабы плакали, уткнув лица в передники. По всей деревне выли собаки.

* * *

Рано утром из волости прискакали верховые. Снова ударил колокол. Опережая его звон, по селу пролетела пугающая весть: «Мобилизация!» И тревожный звон колокола слился с плачем женщин.

7

Дамба Доржиев разделся, поправил подушку, набитую шерстью, лег спать. В окно заглядывала темная ночь. В углу поблескивали бронзовые молитвенные чашки. Посапывая, ворочались во сне детишки. Дамбе не спалось. Днем встретил в степи Дугара Нимаема. Опять звал в гости Дугар, опять качал головой, говорил: «Э-э, Дамба, Дамба, с чужим табуном идешь…» Самому ясно теперь, куда попал. Неладно получилось. Худо, совсем худо получилось. Доржитаров говорит: русских гнать надо, русские не дадут хорошо жить бурятам… А сам с купцом Федоткой дружбу водит. Цыдып Федоткин товар продает. Русские мужики выгнали купца… Дорого брал он с русских, дорого берет с бурят. Зачем дают ему набивать толстый карман Доржитаров и Цыдып?

Дамба прислушался. Кто-то, кажется, подъезжал к юрте. Он поднялся, накинул на плечи халат, вышел. В степи было прохладно, терпкий запах ая-ганги смешался с запахом нагретой за день земли. К юрте скакал всадник. За спиной у него покачивался черный ствол винтовки. Дамба узнал Цыдыпа, и сердце его заныло от тревожного предчувствия.

Цыдып осадил коня, склонился с седла.

— Собирайся… Русские узнали о восстании. Будем уходить к монгольской границе. Седлай коня, бери винтовку…

— Конь в степи. За ним надо идти…

— Иди живо. Ждать тебя долго не будем.

Дамба вернулся в юрту, тихо оделся, подпоясался широким кушаком, в углу откопал сумку с патронами, высыпал их за пазуху. На дворе, под крышей сарайчика, лежала винтовка. Он достал ее, вложил в магазин патроны, один загнал в ствол, поставил затвор на предохранитель. Все это делал лениво, словно бы через силу. Останавливался, думал и опять начинал сборы. Так же лениво пошел в степь. Лошадь паслась недалеко. Он поймал ее, похлопал по спине, пальцами расчесал челку. И все думал, вздыхал. Смотрел на улус и вздыхал… Опять вспоминал Дугара. Последний раз, при встрече в степи, он рассказал сказку: «Подружились пчела и луговая медуница. Летали друг к другу в гости, угощали друг друга медом и судили-рядили о своей жизни. Обе сходились на том, что жизнь их не балует. Лето короткое. Не успеешь вволю полетать над полями и лугами, среди медоносных цветов, смотришь — холода, снег.

И решили подруги переселиться в теплые страны, где нет ни снега, ни морозов, где всегда цветут цветы и греет солнце.

На другой день чуть свет прилетает пчела к своей подруге. А та ей и говорит:

— Зачем спешить? Роса намочит наши крылья. Подождем до полудня.

Вернулась пчела домой. В полдень прилетает к ней медуница:

— Ну что, полетим?

Отвечает ей пчела:

— Жарко, подруга. На такой жаре засохнут, отвалятся наши нежные крылья. Давай подождем до утра.

Собирались они до тех пор, пока не ударили морозы. Так и не увидели теплых стран они, Дамба. Это мудрая сказка, Дамба. Ты запомни ее».

Дамба еще раз похлопал коня по спине и сел на землю. Решил: «Не поеду». И сразу стало легче. Будто по тонкой жердочке перешел через бурный поток.

Думать ни о чем не хотелось. Он просто сидел и смотрел на улус, ждал, когда они уедут. Конь стоял за спиной, жарко дышал в затылок.