Юрий Куранов - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Юрий Куранов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1984

В сборник известного русского прозаика Юрия Куранова вошли повести и рассказы разных лет. Время действия их — война, послевоенные годы и наши дни. Лирическая интонация, характерная для творческой манеры писателя, пронизывает повесть о нелегком военном детстве «Облачный ветер», повесть в письмах, своеобразное признание в любви — «Дом над Румбой», рассказы, связанные сюжетом с Псковщиной, с пушкинскими местами.

Не только люди, но сама природа русской земли у Юрия Куранова живет своей одухотворенной жизнью.

---

Митька, еще не чувствуя боли, стремительно шагнул к немцу и бросился на него. Немец стоял опустив руки, с плачущими скулами, хотя слез на лице его не было. Он даже не пытался бежать. Митька левой рукой схватил немца за горло. Правой рукой он с силой ударил немца железной рукояткой револьвера по голове и напряг губы, словно хотел плюнуть ему в лицо.

И тут же Митька почувствовал, что не может стоять. Он выпустил револьвер, схватился за шею, и пальцы его заскользили в крови. Захлебываясь кровью, он устало пошел кустами в гору от лежащего немца, к землянке.

— Енька, — сказала Наташа, — я на «отлично» сдала.

— Ну, с «отличным» горя тебе не видывать, — сказал Енька.

Наташа шла рядом с ним за бороной.

— Ты знаешь, какой сегодня день? — сказала она.

— Знаю, — сказал Енька.

— Давай смеяться, — сказала Наташа.

— Подожди, вот до края дойду, к лесу.

— Пойдем. А ты видел, какие у них кони?

— Видел, аж машину догнали.

— А этот, в синем, знаешь кто?

— Кто?

— Это, помнишь, Митька его возле магазина пьяный бил.

— Когда?

— А в прошлом годе Октябрьская была, а мужики дрались возле магазина. А этот в милицию хотел их отвезти. Он ведь начальник. Так Митька ему не давал отвезти: пусть, мол, сами разберутся.

— Ну?

— Так это он.

Они подошли к лесу, и Енька стал заворачивать борону.

— Енька, — сказала Наташа.

— Чего?

— Давай, Ень, дружить.

— Давай, — сказал Енька, — а как?

— А вот как многие дружат: все вместе делать, ходить вместе. И вечером за деревней гулять.

— Давай, — сказал Енька, а сам подумал: «Так мы тогда уже, поди, давно дружим».

— И знаешь еще чего? — сказала Наташа.

— Чего?

— Ты поцелуй меня, чтобы все по-настоящему было.

— Днем-то? — сказал Енька. — Вечером когда-нибудь.

— Нет, сейчас. Я сейчас хочу. Мы ведь сейчас дружить начинаем.

— Да мать вон боронит, — сказал Енька.

— А она не смотрит.

Наташа схватила Еньку за руку и потащила в сторону, к лесу.

— Пойдем, — говорила она. — Ты меня поцелуй, и я пойду домой. Смотри, какой день сегодня хороший.

Енька оглянулся. Мать шагала за бороной в сторону села. Возле, самой деревни шла Калина. Потом она остановилась и, обернувшись, принялась глядеть вдаль, не то на них, не то на всадника, который уже въезжал в село. Но Еньке чудилось, что Калина смотрит на них.

6

Олег стоял среди улицы и держал в руках длинный, обтянутый папиросной бумагой самолет. Он пальцами правой руки подхватил фюзеляж, а левой рукой придерживал пропеллер.

Енька сидел на крыльце и чинил хомут. Он протыкал наезженную, лаком отливающую кожу хомута кривым шилом и потом с двух сторон продевал щетинами дратву. Он протягивал дратву врасхлест двумя руками сразу, клал щетины в зубы и снова поднимал со ступеньки кривое шило.

Наташа сидела на крыше. Она сидела возле трубы, вытянув ноги по жухлой соломе, смотрела вниз и накручивала на палец волосы. Она накручивала и распускала кольца, она ткала над головой широкую золотую ленту, которая текла по пальцам.

Олег повыше поднял самолет, качнул его и толчком отправил в небо. Самолет низко прошел над Наташей, приподнял пропеллер и вскинулся в высоту. Резина под фюзеляжем его медленно раскручивалась, самолет взмывал, длинно раскинув широкие крылья и уходя в синеву. Две ласточки вылетели из Енькиного чердака и гладко пошли в небо за самолетом. Самолет становился маленьким и уходил быстро. Ласточки догнали его и полетели рядом с двух сторон, что-то крича там среди неба и временами поглядывая на солнце.

Самолет вдруг взмыл круто, опрокинулся над ласточками и колесом покатился вниз, разглядывая огороды и прикидывая, куда бы сесть.

Наташа громко закричала, захлопала в ладоши и забарабанила пятками по крыше. Енька отложил шило на ступеньку и со щетинами в зубах глядел в небо. Самолет описал колесо, выровнялся и низко пошел над избами, уже не разматывая резину, а ровным полетом — по инерции. Он качнул крыльями над огородом Калины, царапнул животом по сараю и сел где-то возле журавля.

Олег отворил калитку и вбежал в ограду. Калина мыла крыльцо, высоко подоткнув платье и стоя к Олегу спиной.

Самолет сидел в бадье. Он торчал оттуда хвостом и замер, прислушивался: идут за ним или нет…

Калина выжала тряпку, встряхнула ее, опрокинула таз на землю и пошла с пустым тазом к колодцу. Она подошла к бадье, расхохоталась, шлепнула себя ладонью по голой ноге и поставила таз на землю. Калина повертела самолет в руках, приложила его к подбородку и присела, словно прицелилась.

— Ишь какой мо́лодец, — сказала она распрямившись. — На тебе бы полетать. Олег, поди, чудесит.

— Мой планер, — сказал Олег.

Калина обернулась, спрятала самолет одной рукой за спину, а другой одернула подол.

— Чего же молча стоишь? — сказала она весело. — В задранном платье-то перед тобой расхаживаю. Большой уж, поди, глядеть-то на женскую худобу.

— Дайте, Калина, планер, — сказал Олег.

— А вот не отдам, — засмеялась Калина. — Не отдам, пока желание не выполнишь. Мой он теперь.

— Дайте, Калина, я его опять запущу, а вы смотреть будете.

— Чего же мне на него смотреть. Дел, что ли, у меня нет? Дядя Саша где хоть?

— Не знаю. На работе. Из МТС еще не вернулся.

— А вот не отдам я тебе твой самолет, — сказала Калина, поблескивая глазами. — Пусть у меня живет.

— Зачем он вам?

— Веселей мне с ним будет. Все не одна. Да ладно. На, бери. Только постой здесь.

Калина вытерла руки о юбку и пошла в избу. Она вернулась, неся в руке зеленоватый поблескивающий клубок. Она несла и мяла его пальцами, и клубок поскрипывал у нее в руке. Калина растянула клубок перед собой, и Олег узнал старый дядин ремешок из змеиной кожи. Ремешок мягко покачивался в руках у Калины, выползал из пальцев.

— Отдай дяде Саше, — усмехнулась Калина, — да скажи, что, мол, думала Калина — сам возьмет, зайдет за пояском. А чего, все без дела на лавке лежит.

Олег положил ремешок в карман и пошел на улицу.

— Отдай же, — сказала Калина.

— Отдам, — сказал Олег, встал среди улицы и начал заводить пропеллер, накручивая резину.

Он поднял самолет над головой, отпустил пропеллер и толкнул планер в небо. Самолет поднялся над деревней, лег на крыло и пошел полукругом. Наташа встала на крыше, подняла руки в небо и что-то кричала оттуда. Самолет низко пролетел над Наташей, она вытянула руку, хотела схватить его. Но не схватила и колесом покатилась с крыши прямо в крапиву. В крапиве она захохотала, вскочила и по углу избы снова полезла на крышу. Енька вышел из ограды, стоял и смотрел, держа в руке хомут.

Самолет прошел над деревней, слегка взмыл и, снижаясь, направился вдоль огородов к дому Саньки. Он сел возле ворот на лужайке. На лужайке стоял Гришка Останин, пожилой мужик высокого роста в холщовых брюках и босиком. Он, будучи Саньке дядей, чинил теперь ограду, опоясывал ее частоколом. Гришка затесывал на лужайке колья.

Гришка подошел к самолету, но не взял его в руки, а только разглядывал. Подбежал Олег. Гришка взглянул на Олега белесыми глазами и улыбнулся.

— Ты бы хоть звезды ему на крылья нарисовал, — сказал Гришка. — Неизвестно, чей такой самолет. Может, германский. Глядишь, собьют его.

— Кто же его собьет? — сказал Олег.

— Как кто? Кто углядит, тот и собьет. Ласточки вылетят и собьют.

— Ласточки не сбили, — сказал Олег. — Уже видели.

— Стало быть, угадали, что наш. Ну ты все равно нарисуй звезды, красивей будет. Иди-ка сюда.

Гришка взял кол и пошел к ограде.

— Сань! — крикнул он. — Ведро подай.

Санька появилась на крыльце в алой длинной юбке, в синей майке, с прибранными волосами. Она поставила на землю рядом с оградой ведро воды, а в ведро посадила ковш. Оттуда, из Санькиного дома, пахло сладкими пирогами, теплым квасом и яичницей с луком.

— Самогончик, Сань, готовь, — сказал Гришка и приподнял кол.

— До Троицы доживешь, — улыбнулась Санька своим румяным лицом и, застенчиво глядя под ноги, пошла в избу.

Гришка высоко занес кол и ударил. Земля чекнула и глубоко впустила в себя кол. Гришка еще раза три ударил в дыру.

— Лей, — сказал он.

Олег плеснул, Гришка глубоко всадил кол, покачал его, еще раз всадил, уже окончательно, и полез в карман за табаком. Он свернул цигарку и стал прикуривать.

На дороге появился дядя Саша. Его белая рубашка поплескивала на ветру и туго обтягивала локти закатанными рукавами. На ходу дядя Саша достал из кармана пачку папирос, щелчком выбил из нее папироску, поймал ее в воздухе и заложил в рот.

— Трудимся? — спросил он.

— Трудимся, — сказал Гришка. — Помогай, Санька самогончику нам отвалит.