Юрий Куранов - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Юрий Куранов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1984

В сборник известного русского прозаика Юрия Куранова вошли повести и рассказы разных лет. Время действия их — война, послевоенные годы и наши дни. Лирическая интонация, характерная для творческой манеры писателя, пронизывает повесть о нелегком военном детстве «Облачный ветер», повесть в письмах, своеобразное признание в любви — «Дом над Румбой», рассказы, связанные сюжетом с Псковщиной, с пушкинскими местами.

Не только люди, но сама природа русской земли у Юрия Куранова живет своей одухотворенной жизнью.

---

— В Раменье.

— Не могу, браток, там такая инспекция — с пассажиром обязательно остановят, а я у тещи пиво пил.

— Да брось ты, — сказал Краев, — кто там в глуши ночью будет останавливать…

— Вот ночью и проверяют. Я же знаю. А у меня жена, да дочери десять лет.

— У меня дочери тоже, может, уже скоро двадцать.

— Ты вези его, — крикнул таксист, — у него денег много!

— Ни-ни-ни. Бонжур — привет.

Краев подошел к такси и рассчитался. Он застегнул шубу на все пуговицы, натянул поглубже шапку и зашагал вслед ушедшему грузовику.

— Дурной, замерзнешь! — крикнул таксист.

— Не замерзну, — сказал Краев и прибавил шагу.

Краев шел в лесную темь, которая тянулась до Котласа и Архангельска и до самого океана, здесь и там пробитая старинными трактами, завьюженными проселками дремучих деревень и простенькими заогородными аэродромами сел. Он шел быстро, шел не оглядываясь и набычив голову.

Сзади послышалась машина. Краев не обернулся. Машина поравнялась и затормозила. Это было недавнее такси.

— Обратный конец оплатишь? — спросил шофер.

Краев сел в машину.

— Завезу в лес, ограблю и пропью твои деньги, — улыбнулся шофер, и машина взмыла по тракту на увалы.

— Не хотел я тебя везти, — сказал шофер, — жена болеет уж который день. Хотел сегодня на час-другой пораньше сдать машину. Да вижу, ты уж прямо сердцем рвешься. Родня, что ли, в Раменье?

— Нет, какая родня, — сказал Краев. — Была родня, да вся вышла. А так вроде и родня. Просто съездить захотелось для забавы.

— Вот ведь вы какие, пассажиры, вам забава, а у меня жена одна хворает дома.

— Забава забаве рознь, — строго сказал Краев.

Машина шла по увалам, то вверх, то вниз, и казалось, что она раскачивается на гигантских качелях.

От деревень в ночную пору всегда исходит теплая жилая тишина. Здесь ужинают всей семьей за большим столом, там перед керосиновой лампой сидит девушка и что-то пишет в тетрадь, а тут детишки, растопырив руки, прыгают с крыши в длинный сугроб.

— Сейчас изба смешная будет, — сказал шофер, — такая криволапая.

Краев промолчал.

— Избе этой лет уж сто, — продолжал шофер, — если не больше. Ставили-то ее, когда еще тройки по тракту гоняли. А стоит она на повороте. Пошли машины, и житья старик лишился. Разгонит наш брат машину да, особенно в гололед, отвернуть не успеет и — в стену. А один тракторист, выпивший, правда, был, так чуть в избу не закатил. Чай как раз после бани попивал старик-то, в одних подштанниках на двор и выскочил. Схватил бедняга ружье да на трактор.

Впереди на повороте показалась большая, неистово покосившаяся изба. В завалину торчком на тракт были врыты под окнами три проржавевших бревна. Они глядели сердито, воинственно, и видеть их было смешно. В окнах горел свет. Кто-то сидел спиной к окошку в белой рубахе и пил чай из блюдца, И самовар горел на столе как месяц.

— Оборонился старикашка, — засмеялся шофер.

Краев улыбнулся. И в этом доме, и в этой угористой стуже лесного тракта, и в шуме дорожного ветра он чувствовал все знакомое издавна, но с какого-то дальнего времени вдруг ставшее ему чужим. И теперь он пристально думал обо всем этом и еще о той недавней музыке, которая неизвестно отчего показалась ему близкой. Музыка не оставляла его, она как бы усилилась, и с доверчивой снежной чистотой вела мелодию скрипка. В ней слышалось морозное оцепенение лесных озер, молчание одичавших сторожек, и низкий бег холодных облаков, и дальний запах протопленной печки.

— А здесь разбойники жили, — как бы издали сказал шофер. — Грабили по всему тракту, и пуля их не брала.

— Где же пуле разбойника взять, — сказал Краев.

— Клад зарыли вон в том лесу. По ночам, говорят, собака красная из земли выходит и все ноги облизывает. За одним шофером, сказывают, верст двадцать за машиной гналась. Аж искры из земли летят. Правда, выпивший, слышно, был он. Так машину об березу и рассадил. Страшное место здесь было. Сколько, ироды, людей порешили… Да и теперь в этой деревне народ норовистый, чуть чего — в драку лезут…

И скрипка шла над голосом шофера и над собакой, которая скакала за машиной, прозрачная, красная, и останавливалась, и облизывала ноги. Вступил оркестр, и стало тихо. Только слышно было, как с берез осыпается иней и где-то далеко вдоль реки крадется рысь.

В Раменье приехали поздно. Село лежало во мраке на высоком и длинном холме, под низкими тучами, и свет горел только возле клуба, напоминающего огромную избушку на курьих ножках. На крыльце клуба стояли два вырубленных изо льда медведя с разинутыми пастями. Каждый из них держал в лапе по горящей электрической лампочке. Одному из медведей кто-то положил в пасть окурок, и оттуда валил дымок, отчего казалось, что медведь отдувается. На крыльце толпились девушки в коротеньких пальто, в полушубках, многие были в брюках и в зимних теплых ботинках на «молниях».

— И куда вас теперь? — спросил шофер.

— Гостиница тут есть?

— Старенькая, но есть. В гостиницу?

— Давай в гостиницу, — сказал Краев.

Машина остановилась возле двухэтажного немолодого здания с ситцевыми белыми шторами и ярким светом во многих окнах.

— Приехали.

Краев расплатился.

— Когда теперь назад?

— Завтра в полдень так, пожалуй.

— Вот привезу кого-нибудь и за вами заеду сюда. Веселей со знакомым-то ездить.

— Это верно, — согласился Краев, — со знакомым человеком гораздо легче.

В коридоре гостиницы было темно, пахло пихтовыми вениками, свежей овчиной и щами. Краев постучал в первую подвернувшуюся в темноте дверь и спросил:

— Как тут дежурного найти?

— А вот в соседней комнате, — ответил высокий лысый парень, разбиравший на кровати баян.

Краев постучал в соседнюю дверь.

— Мож-на-а! — сказал спокойно женский голос.

Дежурная чистила за столом селедку и важно смотрела на небольшого черного щенка, который сидел на полу, учтиво взирал на стол и не сводил с селедки глаз.

— Отдельно вам или как? — спросила дежурная, уважительно посмотрев на шубу Краева.

— Отдельно, — сказал Краев.

— Отдельно нету.

— Тогда что есть.

— На троих есть. Три пустых койки. Я уж две других отдавать не стану. Документы какие есть?

Она вытерла руки о полотенце, взяла паспорт, положила его на подоконник и подала ключ.

— Наверху дверь, что полевее. Да без шалостей. А то вы, приезжие, всякие бываете.

— Какие же шалости в мои годы? — улыбнулся Краев.

— Какие уж ваши годы! Не боле, чем мне. А я как выпью, так спасу от меня никакого нет. Щенка вот начинаю в дочернины платья одевать.

Краев разделся в пустой теплой комнате и лег на кровать, что возле печки. Он стал смотреть, как за окном рассеиваются облака и осторожно пробивают небо звезды.

В коридоре загремел ключ, и в соседнюю комнату кто-то вошел. Он снял пальто, в валенках прошел к столу, и забулькала вода. Потом загремел чайной ложкой и низким женским голосом, прихлебывая чай, тихо запел:

Огней так много золотых
на улицах Са-ра-то-ва.
Парней так много холостых…

Женщина пела и прихлебывала чай. Она налила еще стакан и опять запела, все так же прихлебывая. Потом она прошлась по комнате и остановилась у кровати. Было слышно, как она раздевается, как сняла валенки, как вешает за перегородкой одежду на спинку кровати. И легла, тяжело, шумно, и сразу задышала ровно, как во сне.

Немного погодя в комнату вошел еще кто-то. Тоже сел к столу и тоже стал пить чай. Напился, ласково вздохнул, прошелся по комнате и сел на ту же кровать, здесь, прямо за перегородкой.

— Ну как попрогуливалась? — спросил голос, что недавно пел.

— Холодно, — ответил тоненький девичий голосок, — звезды как собаки по всему небу. А этот парень-то, у меня прямо глаза чуть не выпали, когда я его на танцах увидела. Это ведь из нашей деревни. Учились мы вместе. В отпуск теперь приехал. Ну, потанцевали, провожать он меня пошел, походить зовет. «А чего, — я ему говорю, — нам с тобой уж теперь ходить? Женатая я. Потанцевали, да и то ладно». А он все: пойдем да пойдем.

— А я вот, — сказала первая и села в кровати и тяжело прислонилась к перегородке, — вот пришла на танцы. А чего мне там делать на танцах да в чужом месте? И скучно, да и который день душа все болит, не случилось ли дома чего…

Краев громко заворочался на кровати.

— И верно, — согласилась другая, — как выдешь замуж, вроде и ножом отрежет. Без дома тебе и жизни нет. А в девках-то я только по вечеринкам и бегала. Любила повертихвостить. А теперь с мужиком сходим в кино, возьмем вина и давай песни распевать, как сороки…

Краев громко кашлянул.