Пантелеймон Кулиш - Записки о жизни Николая Васильевича Гоголя. Том 1

• Название: Записки о жизни Николая Васильевича Гоголя. Том 1
• Автор: Пантелеймон Кулиш
• Издательство: Типография Александра Якобсона
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1856

В 1854 году в журнале был напечатан «Опыт биографии Н. В. Гоголя» Кулиша, заключавший в себе множество драгоценных материалов для изучения жизни и характера нашего великого писателя. С того времени автор, посвятивший себя этому прекрасному делу, неутомимо работал, собирая новые материалы.

Он ездил в Малороссию, был в родовой деревне Гоголя, виделся с почтенною матерью автора «Мертвых душ», Марьею Ивановною Гоголь, услышал от нее много воспоминаний о сыне, получил позволение пользоваться письмами Гоголя к ней и сестрам. Племянник Гоголя и издатель его сочинений, Н. П. Трушковский, также познакомил его с своею огромною коллекциею писем Гоголя. С. Т. Аксаков, который лучше всех других друзей Гоголя знал его, не только сообщил автору «Опыта биографии» письма Гоголя, но и составил для него извлечение из «Истории своего знакомства с Гоголем». А. С. Данилевский, князь В. Ф. Одоевский, М. П. Погодин, г-жа А. С. Смирнова, М. С. Щепкин и многие другие из близких знакомых Гоголя предоставили в его распоряжение корреспонденцию свою с Гоголем и воспоминания о нем. Ф. В. Чижов написал записку о своих встречах с Гоголем. Благодаря этим богатым материалам биография в новой редакции приобрела объем втрое больший того, какой имела прежде, и теперь явилась в двух довольно толстых томах. Дополнения к прежней редакции далеко превосходят ее своею массою. Конечно, не все из них имеют одинаковую цену; но нет ни одного, которое не было бы интересно в том или другом отношении, а многие решительно неоценимы по своей важности, особенно материалы, полученные от г-жи М. И. Гоголь, от С. Т. Аксакова, А. С. Данилевского, А. С. Смирновой и М. С. Щепкина. Почти все хронологические пробелы, оставленные в биографии Гоголя письмами Гоголя к М. А. Максимовичу и П. А. Плетневу, служившими главным пособием при составлении «Опыта биографии», восполнены теперь обильными извлечениями из новых материалов, и автор имел полное право считать новую редакцию своего труда совершенно новым трудом. Он выразил этот взгляд тем, что в настоящем издании дал своему сочинению новое заглавие. В первом томе «Записок о жизни Н. В. Гоголя» новых материалов не менее, нежели сколько перешло в него прежних, из «Опыта биографии», а второй том, обнимающий время с 1842—1844 годов до кончины Гоголя, почти весь составился из новых материалов: в «Опыте биографии» этот период занимал не более 50 страниц.

Конечно, материалы, столь богатые, еще далеко не полны. Сам автор чувствует это живее, нежели кто-нибудь; потому-то и выпустил он из заглавия своей книги слово «биография», говоря тем, что время для полной биографии Гоголя еще не пришло. Но если и в прежней редакции труд его представлял довольно данных для пояснения некоторых важных вопросов о судьбе и характере человека, после «Мертвых душ» напечатавшего «Выбранные места из переписки с друзьями», то в настоящем своем виде «Записки о жизни Н. В. Гоголя» еще положительнее объясняют и эти вопросы и многие другие факты, которых не касался «Опыт биографии». Полноты и совершенной удовлетворительности в нашем знании Гоголя как человека нет еще и теперь; но многое в его жизни мы знаем теперь несравненно точнее, нежели прежде. Новое издание — или новая книга — тем вернее достигает своей цели, что от своего лица автор не прибавил ничего. Он понял, что дело собирателя фактов важнее и выше всяких размышлений на готовые темы, и, перепечатав «Опыт биографии», обогатил его единственно фактами, а не фразами.

---

Дай Бог, маменька, чтоб я вас застал совершенно здоровыми, совершенно веселыми. Меня крушит ужасно как болезнь ваша. Сто раз целуя заочно ручки ваши, остаюсь вашим послушнейшим, любящим вас более жизни сыном

Николаем Гоголь-Яновским".

Так оканчивается это письмо. Г. Григорий Данилевский, напечатав его первый в "Московских Ведомостях" 1852, № 124, с разными поправками, приделал к нему следующее окончание из письма от 7-го июня 1826 года.

"Присылайте за мною экипажец уместительный, потому что я еду со всем богатством вещественных и умственных имуществ, и вы увидите труды мои.------Теперь я оканчиваю посылать за себя представителей, т.е. письма. Но через две недели явится творец их, никогда неизменчивый в своих чувствах, все тот же пламенный, признательный, никогда не загасивший вечного огня привязанности к родине и родным" [30].

Чем больше приближалось время окончания гимназического курса, тем больше сознавал Гоголь недостаточность своих познаний, особенно в языках, для того, чтобы привесть в исполнение планы, строившиеся в голове его. В конце 1827 года он писал к матери:

"Я теперь совершенный затворник в своих занятиях. Целый день с утра до вечера ни одна праздная минута не прерывает моих глубоких занятий. Об потерянном времени жалеть нечего; нужно стараться вознаградить его; и в короткие эти полгода я хочу произвесть и произведу (я всегда достигал своих намерений) вдвое более, нежели во все время моего здесь пребывания, нежели в целые шесть лет. Мало я имею к тому пособий, особливо при большом недостатке в нашем состоянии. На первый только случай, к новому году только, мне нужно по крайней мере выслать 60 рублей на учебные для меня книги, при которых я еще буду терпеть недостаток. Но при неусыпности, при моем железном терпении, я надеюсь положить с ними начало по крайней мере, которого уже невозможно бы было сдвинуть, начало великого предначертанного мною здания. Все это время я занимаюсь языками. Успех венчает, слава Богу, мои начинания. Но это еще ничто с предполагаемым: в остальные полгода я положил себе за непременное - окончить совершенно изучение трех языков. На успех я не могу пожаловаться. От него и от своего непоколебимого намерения я много надеюсь. Мне жалко, мне горестно только, что я принужден вас расстраивать и беспокоить, зная наше слишком небогатое состояние, моими просьбами о деньгах, и сердце мое разрывается, когда подумаю, что я буду иметь неприятную необходимость надоедать вам подобными просьбами чаще прежнего. Но, почтеннейшая маменька, вы, которая каждый час заставляет нас удивляться высокой своей добродетели, своему великодушному самоотвержению единственно для нашего счастия, не старайтесь сохранять для меня имения. К чему оно? Только разве на первые два или три года в Петербурге мне будет нужно вспоможение, а там... разве я не умею трудиться? разве я не имею твердого, неколебимого намерения к достижению цели, с которым можно будет все побеждать? и эти деньги, которые вы мне будете теперь посылать, не значит ли это отдача в рост, с тем, чтоб после получить утроенный капитал с великими процентами? Продайте тот лес большой, который мне назначен. Деньгами, вырученными за него, можно не только сделать вспоможение мне, но и сестре моей Машиньке [31]. Я как подумаю, что ей бедной слишком мало достается на часть, так не лучше ли будет, если разделюсь всем своим имением с нею, особливо как буду в Петербурге. Я бы оставил только домик для своего приезду. Об меньших сестрах после подумаем. А вы, маменька, осчастливите (чего я надеюсь без сомнения) меня своим пребыванием, и, спустя каких-нибудь года три после своего бытия в Петербурге, я приеду за вами. Вы тогда не оставите меня никогда. Тогда вы будете в Петербурге моим ангелом-хранителем, и советы ваши, свято мною исполняемые, загладят прошлое легкомыслие моей юности, и тогда-то я буду совершенно счастлив".

Грустно читать эти мечты о внутреннем удовлетворении жизнью, о каких-то великодушных предприятиях и о великих результатах бескорыстной деятельности, которыми Гоголь надеялся наслаждаться, - грустно читать обо всем этом, зная, какая борьба предстояла ему в водовороте добра и зла, высокого и низкого, прекрасного и отвратительного, в который он бросился своими свежими силами. Но сколько поэзии в этой юношеской самоуверенности, в этой дерзости стремиться к чрезвычайному, не имея еще сил чрезвычайных! Никто из наших поэтов не задумывался так рано о великих подвигах для блага ближнего; ни у кого не было в юности так широко любящей души; и никто не боролся так горячо с равнодушием массы ближних к добру. Читатель далее увидит, как ясно сознавал Гоголь свое призвание еще до переезда в Петербург. Теперь я помещу два письма к Г.И. Высоцкому, писанные в 1827 году, и потом перейду снова к переписке его с матерью.

Г. Высоцкий был соученик Гоголя по Гимназии высших наук и шел классом или двумя выше его.

Сходство вкусов сблизило их, ибо тот и другой отличались мечтательностью и комизмом. Все юмористические прозвища, под которыми Гоголь упоминает в своих письмах о товарищах, принадлежат г. Высоцкому. Он имел сильное влияние на первоначальный характер Гоголевых сочинений. Товарищи их обоих, перечитывая "Вечера на хуторе" и "Миргород", на каждом шагу встречают слова, выражения и анекдоты, которыми г. Высоцкий смешил их еще в гимназии.

Ученические письма Гоголя отличаются отсутствием всяких правил орфографии, что обнаруживает поверхностность полученного поэтом в детстве воспитания, а, пожалуй, также и его всегдашнюю небрежность в литературной манипуляции. Чтоб сделать их более ясными, я расставил как следует знаки препинания, обратил прописные буквы, на которые он был тогда очень щедр, в строчные и поправил неправильные окончания в прилагательных именах.

1

"1827 года, января 17. Нежин.

Теперь только приехал я из дому, где был все праздники, и сегодня только получил твою записку от Шапалинского. Извини меня, бесценный друг, что я так неблагодарно отплатил за твое дружеское расположение: на письмо твое не отвечал ни слова. Я знаю, что ты, зная меня, не подумаешь, чтобы это произошло от какого-либо небрежения или холодности: нет, друг! По крайней мере, позволь сказать, что ни к кому сердце мое так не привязывалось, как к тебе. С первоначального нашего здесь пребывания, уже мы поняли друг друга, а глупости людские уже рано сроднили нас; вместе мы осмеивали их и вместе обдумывали план будущей нашей жизни. Половина наших дум сбылась: ты уж на месте, уже имеешь сладкую уверенность, что существование твое не ничтожно, что тебя заметят, оценят; а я... зачем нам так хочется скоро видеть наше счастие? зачем нам дано нетерпение? мысль о нем и днем и ночью мучит, тревожит мое сердце: душа моя хочет вырваться из тесной своей обители, и я весь - нетерпенье. Ты живешь уже в Петербурге, уже веселишься жизнью, жадно торопишься пить наслаждения, а мне еще не ближе полутора года видеть тебя, и эти полтора года длятся для меня нескончаемым веком... Много принесло мне удовольствия письмо твое; жадно перечитывал я тобою писанное, ловил слова, и мне казалось, будто я слышу из уст твоих. И после всего этого, после всей радости, которую ты прислал ко мне с письмом, я ни слова не сказал тебе. Какая неблагодарность чернее этой? Но еще раз прошу тебя, не вини меня: ты знаешь мою оплошность, которую теперь уже оставил, и принял твердое намерение писать нарочно побольше писем в разные места, чтобы тем приучить себя к исправности. Сделай милость, Г<ерасим> Ив<анович>, для нашей старой привязанности, для нашей дружбы не забудь меня, - пиши ко мне раз в месяц. С этой поры никогда письмо твое не будет оставлено без ответа.

Пиши мне об своей жизни, о своих занятиях, удовольствиях, знакомствах, службе и обо всем, что только напоминает прелесть жизни петербургской. Это одно для меня развеет горечь моего заточения, сблизит урочное время и покажет мне тебя в твоем быту. Я знаю, что не оставишь меня, и уже с восхищением в мечтах читаю письмо, забывая и местопребывание свое, и весь мир, выключая тебя с Петербургом.

Я здесь совершенно один: почти все оставили меня; не могу без сожаления и вспомнить о вашем классе. Много и из моих товарищей удалилось. Л<укашевич> поехал в Одессу, Д<анилевский> [32] тоже выбыл. Не знаю, куда понесет его. Здесь он весьма худо вел себя. Из старых никого нет. Нас теперь весьма мало; но мне до их дела нет: я совершенно позабыл всех. Изредка только здешние происшествия трогают меня; впрочем, я весь с тобою в столице. Об твоем аттестате я всегда надоедал Шапалинскому, и теперь крепко настоял, чтоб отсылать к тебе. Он уже изготовлен, и ты скоро получишь. Каково теперь у вас? Как-то будете веселиться на маслянице? Ты мне мало сказал про театр, как он устроен, как отделан. Я думаю, ты дня не пропускаешь, - всякий вечер там. Чья музыка? Что тебе сказать об наших новостях? здесь их совершенно нет. Писать тебе про пансион? он у нас теперь в самом лучшем, самом благородном состоянии, и всем этим мы одолжены нашему инспектору Белоусову. К масленице затевают театр. Дураки все так же глупы. Барончик, Доримончик, фон-Фонтик-Купидончик, Мишель Дюсенька, Хопцики здрав и невредим, и час от часу глупеет. Демиров-Мишковский, Батюшечка и Урсо кланяются по пояс. Мыгалыч чуть-чуть было не околел. Впрочем все благополучно. Бодян только просит у тебя на водку. Но прости: я болтаю пустяки и надоел уже, думаю, тебе до сна. По следующей почте я намерен еще тебе сказать кое об чем; а до того времени не забудь твоего верного, всегда и везде тебя любящего старинного друга