Валентин Овечкин - Собрание сочинений в 3 томах. Том 1

• Название: Собрание сочинений в 3 томах. Том 1
• Автор: Валентин Овечкин
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-280-00795-1

В первый том вошли рассказы и очерки (1927–1960) и повесть «С фронтовым приветом» (1944).

---

Петренко посмеялся и сказал:

— О Крапивке тоже можно приписать где-нибудь. Семен Карпович шутку любит. Это он обязательно прочитает всем.

…Не один Спивак с Петренко думали о будущей жизни, о возможной скорой перемене профессии и о встрече после войны со старыми товарищами по работе.

Командир полка, ростовчанин по происхождению, майор Горюнов, старый вояка, участник гражданской войны, узнав, что его агитатор и командир второго батальона пишут какое-то большое письмо на родину, сказал однажды за обедом в своей палатке, положив руку на плечо Спиваку:

— Вот я иногда думаю, агитатор: как у нас в Ростове-на-Дону вокзал будут восстанавливать? Кто бывал в Ростове, товарищи офицеры? Знаете наш привокзальный район? Есть там у нас такой изъян в уличном движении — пробка возле вокзала из-за железнодорожной ветки, которая прямо через улицу проходит. Едешь на вокзал с багажом в троллейбусе, торопишься к поезду, поглядываешь на часы, времени остается считанные минуты, вдруг — стоит товарный поперек дороги. Конец, приехали. Либо сиди, жди его, черта, пока он тронется, либо шагай с багажом полкилометра до вокзала — и в том и в другом случае опоздаешь к поезду. Так вот, я думаю: когда ростовские архитекторы будут восстанавливать вокзал и привокзальный район, неужели все по-старому сделают? Неужели не сообразят что-нибудь передвинуть, переставить, путь куда-нибудь в сторону отвести или вокзал на другом месте построить? А?

— Думаю, что сообразят, товарищ майор, — сказал Спивак.

— А кроме вокзала, Илья Трофимович, ничего больше не нужно у вас в Ростове передвинуть на другое место? — спросил, усмехнувшись, заместитель командира полка по политчасти майор Костромин, бывший инструктор сельскохозяйственного отдела Калининского обкома партии. — Я был у вас в сороковом году, останавливался на несколько дней, едучи на Черноморье, в санаторий. Помню, впечатление от Ростова осталось у меня не совсем отрадное. Ожидал большего. Юг, Дон, житница России, думал: там все пристани и базары завалены арбузами, фруктами. Еще в пути пояс расстегнул на ваши овощи и фрукты. А особенного изобилия не увидел. Не объелся арбузами. Так себе, как и везде, не больше овощей, чем у нас, на севере. И цены были почти такие же. А в войну пришлось мне весь Дон исходить вокруг Ростова, и видел сам, какие чудесные там угодья, какие займища в низовьях Дона не разработаны, тут же рядом, вблизи города. Тысячи гектаров плодороднейшей земли пустуют. Осушить их, обваловать, и там бы все родило: и картофель, и помидоры, и бахчи, десять таких городов, как Ростов, можно накормить. Неповоротливые у вас, видимо, мелиораторы в областных организациях.

— Черт его знает, я сельского хозяйства не касался, не занимался этим делом, не знаю. Я в облвоенкомате работал до войны. Но помню, что жинка тоже не в восторге была от наших базаров, совершенно верно. Если я на свои семьсот рублей не ел летом вволю яблок и винограда, то моя машинистка на двести пятьдесят и подавно на оскомину не жаловалась.

— Интересные будут партконференции в областях и районах после войны, когда вернется народ с фронта, — сказал майор Костромин. — Коммунистов из армии придет много. Поговорить будет о чем. Мы о своих успехах расскажем, поругают нас за то, что вначале плохо воевали, а за последующее похвалят. Товарищи о своих делах в тылу доложат. Время такое настало, что не знаешь, чему больше и удивляться: не то победам Красной Армии, не то героизму наших оружейников, шахтеров, колхозниц. Давно ли проходили мы Донбасс? — горел весь от края до края, страшно смотреть было. Думали, двадцать лет, не меньше, придется его восстанавливать. А сейчас уже читаем в газетах, домны работают, шахты каждый день вступают в строй… Где хорошо, там все хорошо и будет. Но кое-кому и влетит: за эти самые нераспаханные займища, за нечуткость к людям, за беспризорных инвалидов, если окажутся где-нибудь таковые.

— Я вот, Павел Григорьевич, — сказал начальник штаба капитан Сырцов, тоже вернувшийся недавно из госпиталя, — обратил внимание, что в тылу некоторые работники ходят в полувоенных костюмах: армейские сапоги, защитного цвета гимнастерки, командирские пояса, погонов только не хватает. Зачем это нужно? Разве по костюмам судят о работе?

Спивак рассмеялся.

— А я видел в своем районе директора МТС, Ромащенко Петра Акимовича. Знаешь, в чем он мотается по тракторным бригадам? Майка, сандалии на босу ногу, тюбетейка какая-то санаторная, вид такой, будто собрался человек на пляж загорать, а не на посевную. Но работает, — будь я Михаил Иванович Калинин, уже сегодня за сев дал бы ему орден Ленина. Об этом, капитан, мы с Петренко тоже упомянем в письме. Напишем так: не обременяйте себя, товарищи, кирзовыми сапогами и портупеями. Не стесняйтесь, носите пиджаки, галстуки, майки, шляпы, цилиндры — что хотите, лишь бы дела у вас шли хорошо.

— Пиши, пиши, агитатор! — сказал командир полка, похлопав Спивака по плечу. — Это полезно. Напомни им, что скоро придем, поможем строить. Только не испорти мне, пожалуйста, всякими домашними воспоминаниями комбата. Не преврати его раньше времени опять в агронома. А то уж вот и заместитель мой о бахчах заговорил. Хотя он, Петренко, кажется, не из таких, что раскисают… Вы, говорят, с ним из одного колхоза?

— Из одного колхоза, товарищ майор. Последнее время-то мы в колхозе уже не работали: его взяли в райзо, меня в райком, но семьи были там и сами связи не теряли с колхозом.

— Живы семьи — его, твоя? При немцах где были — в эвакуации?

— Живы, здоровы, товарищ майор, спасибо. Вернулись, дома уже. В эвакуации были. А ваша жена пишет? Где она — в Ростове?

— Пишет, да не добьюсь толку, как ей там живется. У меня жена, знаете ли, такая гордячка, что, если имеет в чем-нибудь нужду, никогда не признается. Пишет, что все в порядке, квартиру разбомбило, живет у тетки, дети учатся в две смены: один придет из школы, снимает ботинки, другой надевает. Аттестат получила, к столовой прикрепили. В общем, не жалуется, пишет — хорошо. Ладно, придем посмотрим, как хорошо. Если как всем — ничего не имею. А если окажется, что семья надзирателя местной пожарной охраны лучше жила, чем семья командира полка действующей армии, придется, товарищ Костромин, попросить слова на этой партийной конференции, о которой ты говоришь. В грудь себя бить, конечно, не буду. Я еще с гражданской не терплю тех фронтовиков, которые много кричат о заслугах и стекла в кабинетах вышибают. Я такому крикливому геройству не особенно доверяю. После войны, товарищи офицеры, так и знайте, больше всех будут шуметь третьи эшелоны, но не строевые бойцы.

Я вежливо скажу: «Дорогой товарищ заведующий отделом социального обеспечения или — как там оно называется. Подавай-ка в отставку. Попробуем использовать на твоем месте моего разведчика Сережу Лопухова: он за войну в огне много ума набрался». Если, конечно, окажется, что этот заведующий интересовался бытом семей военнослужащих, как я сейчас, скажем, здоровьем маршала Антонеску. А если действительно работал человек, делал все, что возможно в военных условиях, — в гапоны не полезу, товарищ агитатор, не бойся. Если работал, что ж, пусть себе и работает с богом. Пожму ему руку и даже поставлю Сережку выгонять крикунов из его кабинета…

Пролетали дни в боях и походах, а у Спивака все не хватало времени переписать начисто разбухшее до размеров повести письмо. Просматривая черновые наброски, он качал головой: «Как начнут читать его на полевых почтах через лупу, по всем строгостям военного времени, да как поедет оно потом по железной дороге, как я сюда ехал, с остановками по суткам на каждом полустанке, так мы с Миколой, кажется, сами раньше придем домой, чем Семен Карпович его получит». А написать хотелось все, и каждый новый разговор с товарищами о тыле, каждая встреча с Петренко добавляли к письму еще несколько страничек.

Петренко, как строевой командир, стал за три года более военным человеком, чем Спивак, и многие его мысли и сравнения шли от армии, от фронта.

— Если там пугают людей развалины, — сказал он однажды, — и кажется кое-кому, что очень долго придется восстанавливать разоренное немцами хозяйство, надо посоветовать Семену Карповичу, чтоб поднимали дух колхозников так, как мы здесь поднимаем дух солдат, еще не получивших боевого крещения. Мы на фронте ближе чувствуем помощь страны. Нас Урал вооружает. Вся Россия нас кормит, одевает. Мы тут видим всю дислокацию наших сил, сегодняшнюю и завтрашнюю.

Знаешь, как бывает с молодым бойцом, а может быть, и не молодым по возрасту, но таким, что первый раз попал на фронт? Стоит он в окопе с винтовкой или ручным пулеметом, — ночь, темнота, голая степь, реденькая цепь наблюдателей, соседа не видно ни справа, ни слева, а противник в ста метрах, ракеты пускает, — стоит, смотрит он перед собой, со страху, конечно, под каждым кустом ему мерещатся фашисты, и думает: «Какого черта я сделаю со своим пулеметом и парой дисков, если вдруг кинутся они на прорыв, вот сейчас, в эту самую минуту, с танками, с «фердинандами»? Ну, выпущу один диск, другой, а дальше что? И перезарядить не успею». Может быть, и у колхозниц некоторых сейчас такие мысли: что я сделаю тут одна со своей лопатой и коровой против этих бурьянов?..