Лев Данилкин - Человек с яйцом

• Название: Человек с яйцом
• Автор: Лев Данилкин
• Издательство: Ад Маргинем
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-91103-012-4

Еще в рукописи эта книга вошла в шорт-лист премии «Большая книга»-2007. «Человек с яйцом» — первая отечественная биография, не уступающая лучшим британским, а Англия — безусловный лидер в текстах подобного жанра, аналогам. Стопроцентное попадание при выборе героя, А. А. Проханова, сквозь биографию которого можно рассмотреть культурную историю страны последних пяти десятилетий, кропотливое и усердное собирание фактов, каждый из которых подан как драгоценность, сбалансированная система собственно библиографического повествования и личных отступлений — все это делает дебют Льва Данилкина в большой форме заметным литературным явлением.

---

Первая книга всплыла в журнале «Октябрь» на последней волне советского толстожурнального бума — и тут же беззвучно погрузилась в пучину, не получив, кажется, ни единого критического отклика. Говоря о второй, можно обойтись и без ограничительного «кажется»: «Ангел», изданный с запозданием, когда катастрофа была уже совсем в другой стадии, «пролетел», в самом вульгарном смысле этого слова. Неожиданным образом на роман отреагировали в 2003 году — группа прототипов. В «Экономической газете» появилась огромная статья Спартака Никанорова, в которой он и еще несколько его коллег, экономистов, чуть ли не с микроскопом анализируют прохановскую дилогию. Проханова мало кто читает, поэтому такие подробные оценки воспринимаются как откровение.

Всем «великанам» было лестно, что их тема заинтересовала писателя, но больше всего это было похоже на историю про то, как Незнайка нарисовал портреты своих соседей: про других было очень смешно, но лишь пока они не обнаруживали в романе себя: э, нет, вот тут совсем не похоже, эту картину, ты, братец, сними. То есть, высоко оценив выбор темы, они все же далеко не в восторге от романа. Самым слабым пунктом дилогии оказалась экономическая компетентность автора, не позволившая раскрыть эту важную тему на все сто процентов. Любопытно наблюдать за «великанами», которые, такое ощущение, пишут отзыв не на роман, а на диссертацию по экономике в диалогах, беллетризованное исследование «о драматической борьбе, сопровождавшей попытку использования на строительстве атомной электростанции системы организационного управления, которая была способна, образно говоря, превратить организацию, ведущую строительство, из обезьяны в человека». Уже само «возникновение этой книги представляется совершенно загадочным. Трудно вообразить, каким образом писатель, автор нескольких книг по военным событиям, имевший репутацию человека „с громким голосом“, абсолютно чуждый организационной проблематике, вдруг, ни с того ни с сего, занялся этой областью и освоил ее с несомненным успехом». С. В. Солнцев называет роман «беспрецедентным явлением в отечественной, а возможно, и в мировой литературе. Ни в одной из книг в центре личностного или социального конфликта в организации, представляющего идейный фокус драмы, не находится преобразования форм деятельности организации. Проханов, видимо, первый, кто попытался это сделать». «Совершенно очевидно, что этим романом художественная литература впервые вошла в область, которая никогда не была в кругу ее интересов. Его книга настолько одинока, настолько исключительна, что трудно представить, кто, когда и как сможет продолжить эту линию».

Дальше, однако ж, начинаются претензии. Водянову не нравится, что слепок с него — Фотиев — «безродный, худородный, неграмотный, самоучка, беспомощный, нищий, недокормыш», с жалким «желтым портфелем», приютившийся у случайной «профсоюзницы» и т. п.: зачем?! «Неужели автор не видит, что он не создает у читателя сопереживания к главному герою романа, а провоцирует антипатию? Или он это делает сознательно? Зачем автор выдумал (подстрекательски, что ли?) забастовку на атомной стройке, демонстрацию недовольных рабочих и ее разгон военнослужащими и омоновцами? Конечно, освоение системы может иметь драматические мотивы, но разве в этом дело? Тема-то романа — мировые проблемы теории и практики управления, разрешаемые российским изобретателем. Социальная суть системы „Компас“ и ее инженерные решения писателем не поняты и, соответственно, не раскрыты. Может быть, автор не понял задачи или не справился с ней? То, что мы видим в романе, в лучшем случае душещипательный „винегрет“ для домохозяек. Это не про нас. Уверен, что ни один из прототипов героев романа не даст ему положительной оценки». И дальше припечатывает сапогом: «Ущерба от романа больше, чем пользы».

З. А. Кучкаров считает, что «Проханов не осознал значения проблемы, эмоционально и психологически не вжился в нее и ее выразителем не стал. В основе отчасти лежит недостаточное личное знакомство с этой областью, отсутствие опыта участия, личного видения всего этого. Впечатления, полученные Прохановым от рассказов реальных участников, в чем-то принципиально ущербны. И что же должен думать читатель о „Векторе“? Проханов, я думаю, просто не в состоянии этого понять. Весь его опыт организационного управления — это руководство газетой. Блестящие метафоры не заменяют точного знания области. Огромные слои людей не представляют себе устройства диктофона, телевизора, самолета, что уж говорить об организациях, которые их создают».

Этот «Компас», судя по их высказываниям, был вполне научно обоснованным управленческим механизмом для рыночной среды. Соответственно, «великанам» не нравится, что Фотиев, который на самом деле вполне профессиональный ученый, в романе — дурачок из народа, изобретатель с желтым портфелем.

«Если бы за роман о Джордано Бруно взялся Проханов, то не получилось бы из Джордано Бруно Фотиева? Даже на уровне полубытового стереотипа Бруно — человек другой породы. А у Проханова он выглядел бы как представитель массы. Фотиев у него предстает как изобретатель, а не как творец новых форм. Фотиев несколько раз повторяет, что он неграмотен, что это может сделать кухарка. Но это, по-видимому, принципиальное заблуждение автора».

«У Проханова полностью отсутствует чувство исторического момента. Защита „Красной империи“ не заменяет этого чувства».

«Фотиев по своей собирательной силе не стал Дон Кихотом. Напряженные противостояния романа не стали этической коллизией „Медного всадника“, хотя они такими и являются. А могли бы, и дело вовсе не в недостатке таланта или работоспособности автора. Причиной являются установки видения, мешающие за непроницаемой повседневностью увидеть „вершащееся“, поразиться его формам. Водянов и „Компас“ оказались только „материалом для романа“. Но как необходим сейчас в этой области бессмертный образ!»

Горечь от этого недоумения несколько подслащена забавной репликой главного редактора «Экономической газеты», напечатанной под материалом: «Что ж это за управленческая система такая, если даже сам Проханов ее не раскусил? А была ли система („мальчик“), ребята?»

Что бы ни говорили никаноровцы и как бы показательны ни были их оценки профессиональной компетентности автора, чернобыльская дилогия — безусловно, исключительно удачные тексты Проханова. Он первый ввел в литературу мотив ахиллесовой пяты России — АЭС. У него хорошо получаются портреты катастроф, у него включается воображение, он знает, как должны себя вести в экстремальных обстоятельствах характеры. Можно только надеяться, что он успеет воспользоваться ими как подмалевками. В смысле актуальности у дилогии большие перспективы, ресурс эсхатологических настроений отнюдь не был исчерпан в конце 80-х.

Брежнев был плохой менеджер, но его наследники, как оказалось, справлялись еще менее впечатляюще. Страну выталкивали из того будущего, в которое она имела некоторый шанс попасть, но, определенно, никто не собирался цепляться в это будущее руками и ногами. Медленно он оставался практически в одиночестве, последним хорошим рейнджером.

Глава 15

Мутации комаров в перестроечном СССР. Краткая история «СоЛи». Автор отправляется в салон плитки. Ельцин издевается над стилистикой Проханова. Рассуждения о метафорах. Путч 1991-го года и его печальные последствия

«Да, здесь, точно помню. Надо же, ничего не изменилось — запахи те же, кафель, зеркала, умывальники, — по просьбе Проханова, демонстрирующего мне ЦДЛ, мы спустились в туалет. — Вот тут у нас произошла драка». Оказывается, «был такой человек — вылетело имя — в президентском совете, специалист по Достоевскому…» — Карякин, что ли? — «Именно». А уже началась перестройка, расслоение писателей на консерваторов и либералов, и он меня очень быстро возненавидел. И когда мы с ним сидели в Пестром зале за столом, он ни с того ни с сего начал меня оскорблять, отвратительные вещи начал мне говорить, когда ему сказали, с кем он оказался. А я уже был на взводе — в общем, мы договорились до того, что я его пригласил выйти, чтобы драться. По-нормальному, здесь, в ЦДЛ, люди прямо на месте в морду бьют: шарахнул, упал в тарелку… А я-то читал «Три мушкетера», и я вызвал его на дуэль и пошел его бить. А где бить? Мы спустились в туалет. Как сейчас помню — кафель блестит, течет вода, и мы с Карякиным стоим пьяные, готовые начать бой, ничто не мешало. Можно себе представить: кафельный колизей, двое пятидесятилетних мужчин ходят кругами, примериваясь, как сподручнее нанести первый удар. И? «Кончилось тем, что он сказал: нет, это унизительно — драться в туалете, я пошел. И он вернулся за стол. Уже потом, после „великой революции 91-го года“, я однажды увидел его в Переделкино, в каком-то „Мерседесе“, и порадовался за него: он получил все, о чем адепт Достоевского, не убий — мечтал: лимузин, ельцинский президентский совет».