Карен Свасьян - Европа. Два некролога

• Название: Европа. Два некролога
• Автор: Карен Свасьян
• Издательство: «Evidentis»
• Жанр: Публицистика
• Год: 2003

Эта книга, состоящая из двух частей, представляет собой две книги, точнее — две версии одной и той же книги.

В первом варианте она была написана осенью 1996 года и тогда же издана в Базеле. Перечитав её по некотором времени, я подумал, что смог бы написать её заново: не переделать, дополнить, изменить, а именно снова написать. Так она и вышла в новой версии весной 1998 года в том же базельском издательстве Rudolf Geering. Измененным оказался только подзаголовок, определивший всю разность линий визирования и прицельных дальностей обеих версий. Поминки по Европе, увиденные сначала в оптике «одной близящейся катастрофы», справлялись вторично в «память об одном упущенном выздоровлении».

Повторяю: речь шла не о дополнении, а о новой попытке; потеряй я рукопись и появись у меня охота восстановить потерянное, я бы, разумеется, восстанавливал его не по памяти и не по осколкам, как некую упавшую с подставки и разбившуюся статуэтку, а с нуля и «снова в первый раз».

---

127

Одной из первых акций большевистского режима было, как известно, завладеть хлебными подвозами, установив над ними тотальный контроль. Это давало возможность время от времени организовывать искусственный голод и поддерживать его до самой грани, за которой грозили вспыхнуть хлебные бунты. Хлеб за мгновение до взрыва подвозился и подавался как манна небесная. Понятно, что мышечным рефлексом голодных было поцеловать руку дающего, но понятно и то, что рефлекс этот должен был сопровождаться трепетом, из страха, что Кормилец мог бы отнять свою руку, и тогда прекратились бы хлеба его. Примечательно, что это политически, в диспозитиве власти, инструментализированное Отче наш разыгрывалось как раз под флагом свободы!

128

Иван Карамазов.

129

Сюда: Urphanomene 1/95, S. 71f.

130

В лондонской лекции от 2 мая 1913 года (ср. Urphanomene 1/94, S. 94ff.; 3/95, S. 119ff.). Гартмановское бессознательное есть не метафизическая прихоть, а естественнонаучно–индуктивно приобретенный метафизический результат. Гартман не ищет Христа, он хочет найти Его, но не в традиции, истории или мистике, а сообразно естественной науке и имманентному ей сознанию. Бесплодность поиска в этом сознании приводит его в бессознательное. Гартмановское Бессознательное есть Христос, который здесь, пусть с негодными средствами, всё же мыслится и метафизически (не психологически) опекается — перед своим воскресением в сознании автора «Философии свободы». Поучительно наблюдать, с каким рвением гартмановские эпигоны, вроде Фрейда и Юнга, срывали куш и делали себе имя на бессознательном (впавшем в беспамятство, ну да, вогнанным в беспамятство Христом). Но этому психоаналитически (со стабильным диагнозом«бессознательное») аннексированному сознанию Христа недостает духовно объективной действительности; поэтому оно может действовать лишь деструктивно и как imagemaker будущего

мироправителя Аримана.

131

Любопытно было бы проследить эту топику в линии нарастания безвкусицы от «Легенды о Великом Инквизиторе» до «Мастера и Маргариты» и дальше — в американской редакции — до бродвейской звезды по имени Джизус Крайст.

132

F. Rittelmeyer, Meine Lebensbegegnung mit Rudolf Steiner, Stuttgart 1953, S. 18f.

133

Рудольф Штейнер в лекции в Кёльне 18 декабря 1913 года.

134

Фантом — физическое, чувственно незримое тело, очищенное от бессознательных процессов и структурно изоморфное Я, тело, восстановленное в своей первоначальной помысленности и не знающее различия между витальностью и сознательностью. Духовная наука строжайше отличает физическое тело, как начало (стадия Сатурна) и конец (стадия Вулкана) творения, от физического тела в линии эволюции. Первое идентично Я и соответственно сознанию Я; второе есть утрата себя, как Я, в эволюционном сжатии Я до точки лба и параллельном расширении себя до бессознательного. Бессознательность физического тела, его не terra incognita своего первородного (физического) тела во всей полноте его свершения, а лишь поверхностные эпифеноменальные очаги ощутимостей, иначе и по–шопенгауэровски: физическое тело не как «волю», а как «представление» (представление о море в плоскости и без глубины). Фантом (воскресшее тело) есть тело, редуцированное до сущности, до Я, до абсолютного сознания в каждой точке возникающего и исчезающего вещества; если тело это бессмертно, то только потому, что в нем уже «нечему» умирать. Бог вспоминает в нем себя как Бога, не переставая быть человеком. О фантоме см. шестую, седьмую и восьмую лекции Рудольфа Штейнера в цикле лекции «От Иисуса ко Христу» (Карлсруэ 4–14 октября 1911). отрезанность от регулярно возникающего на нем и впадающего в нем в обморок, как бы постоянно мигающего и гаснущего Я, есть отложение процессов сознания в материю с вытекающими отсюда болезнями и смертью («грехопадение»); можно было бы сказать и так: Бог, забывший бы, что он Бог, стал бы, не переставая быть Богом, человеком; он называл бы себя по имени Я (= имя Бога), но при этом имел бы в виду

135

Сюда: Urphanomene 1/95, S. 98.

136

Формула Ницше из «Генеалогии морали». Об этой книге пишет Штейнер в письме к Паулине Шпехт вскоре после выхода в свет «Философии свободы»: «Он [Ницше — К. С] нашел бы у меня продолженными множество вопросов, которые у него остались открытыми, и наверняка согласился бы со мной в том, что его воззрения на мораль, его имморализм находит свое завершение лишь в моей „Философии свободы", что его „моральные инстинкты", соответственно сублимированные и прослеженные до их начала, дают то, что фигурирует у меня как „моральная фантазия". Этой главы „Моральная фантазия" моей „Философии свободы" и недостает как раз в ницшевской „Генеалогии морали", хотя всё, что в ней находится, указует на это.» — Иные антропософские и прочие мальчики (в том числе и убеленные сединой), вместо того чтобы заключить отсюда к неудавшейся в Ницше „Философии свободы", потирают руки в придурковатом предвкушении перспективы уличить Штейнера в ницшеанстве.

137

Сюда: Urphanomene 1/95, S. 122–137, 2/95, S. 122–137

138

Сюда: Urphanomene 2/95, S. 62.

139

Сюда: Urphanomene 2/95, S. 89.

140

Роза Майредер, когда–то друг и единомышленник философа свободы Штейнера, порвавшая с теософом Штейнером, вспоминает любопытную встречу с ним в период между «Философией свободы» и «Теософией», т. е. как раз во время второго «искушения»: «Зайдя ко мне в последний раз перед своим переходом в теософию, Штейнер сказал мне: „Да, милостивая госпожа, я стал поклонником случая; жизнь научила меня этому“» Комментарий пораженной собеседницы: «Но как уживается учение о карме с поклонением случаю? Разве это не скачок в штейнеровском мировоззрении, которое он столь убедительным образом излагает как некое органическое развитие?» (Rosa Mayreder, Tagebucher 1873— 1937, Frankfurt am Main 1988, S. 292. Подробнее на эту тему см. Urphanomene 2/95, S.11–17).

141

Для этой публики, очевидно, легче было вынести его метаморфоз в коммуниста, маоиста и анархиста.

142

Заметка Штейнера на полях гартмановского экземпляра «Философии свободы», испещренного замечаниями Гартмана. Книга была на время прислана обратно автору для ознакомления с критикой. Сюда: Urphanomene Auftakt,

1994, S. 73f.; 2/95, S. 34f.

143

Имя которого гениально угадал Леон Блуа: «Qu'est-ce que le hasard? C'est le nom moderne du Saint—Esprit» (Что такое случай? Это современное имя Святого Духа). Quatre ans de captivite a Cochons–sur–Marne, 11. 8. 1900. CTuvres completes, Paris, 1948, p.747.

144

Из статьи «Люцифер», июнь 1903 года. Мы поостережемся увидеть в этом тексте что–либо еще, кроме бумеранга, обратно поражающего названного здесь Люцифером искусителя. Следующая антропософская максима из вступительной статьи Штейнера к гётевским «Изречениям в прозе» остается решающей также (или, пожалуй, как раз) для предлежащего случая: «Философия никогда не может передавать общезначимую истину, но она представляет собой внутренние переживания философа, посредством которых он толкует внешние явления». Преображенный (в дух Божий) Люцифер принадлежит к содержанию сознания Рудольфа Штейнера в силу той же очевидности, по которой, скажем, содержание «Феноменологии духа» есть содержание сознания Гегеля. Нет ни малейшего повода тешить себя допущением, что он и «в нас» осознает себя столь же просветленным, как и в творце антропософии. Мы отличаем этого Люцифера, принадлежащего к интимнейшим переживаниям философа Штейнера, от той необыкновенно сложной антропософской «знаковой» фигуры, которая принадлежит к тактике педагога Штейнера в его обращении с трудными антропософскими детьми. В этом смысле понимаем мы и следующий отрывок из книги «Мой жизненный путь» (гл. XXXII) не как попытку стушевания, а как строгое отмежевание и в то же время приглашение к зрелому осмыслению случая: «Разумеется, имя [Люцифер] употреблялось тогда без связи с той духовной властью, которую я позднее обозначил как Люцифер, противополюс Аримана. Содержание антропософии [как проводимого по всей Европе педагогического мероприятия — К. С] не было тогда еще настолько разработанным, чтобы речь могла уже идти об этих силах [обоих искусителях творца антропософии — К. С].» Sapienti sat!

145

«Я прошу Бога, — говорит Мейстер Экхарт, — чтобы Он освободил меня от Бога» (Predigten und Schriften, Frankfurt/Hamburg 1956, S. 195).