П Уваров - Аженская комунна в описании В И Райцеса

• Название: Аженская комунна в описании В И Райцеса
• Автор: П Уваров
• Жанр: Публицистика

---

В полночь у стражников всех пяти городских ворот отобрали ключи. Важнейшая функция - охрана города - перешла к коммуне. Большую часть следующего дня ворота были заперты - стражникам вернули ключи со строгим приказом никого не выпускать.

Наутро колокола церквей Сент-Илер и Сен-Фуа призвали горожан на сходку к монастырю кармелитов. Полуторатысячная толпа, заполнив огороженную лужайку перед зданием, ждала консулов. Но они не пришли.

Той же ночью сьер де Бюскон виделся с де Годаем и королевским казначаеем Ломбаром и посоветовал им не показываться на улицах. Консулы попытались обсудить свою тактику. Де Бюскон должен был предложить начать переговоры и для того направить к консулам делегацию из трех-четырех человек от каждого избирательного округа (консулата). Муниципалитет готов был уступить горожанам в вопросе о новых поборах - главным было лишить движение его массовости.

Но утром речь пошла вовсе не о поборах. "Пусть они отчитаются и теперь другие станут консулами в свой черед!", - заявил все тот же мясник Пьер Лавиль от имени коммуны. Предложение де Бюскона о представителях вызвало возмущенный отказ. Клерге и прочие закричали, что пойдут все вместе, захватят городские документы и заставят консулов отчитаться.

И вновь толпа двинулась к ратуше. Во главе шел Клерге с деревянным (сливовым, как уточняли очевидцы) жезлом. Он кричал вместе с другими: "Где эти воры-консулы и присяжные? Их надо перебить и забрать у них шапки и мантии, потому что они уже не консулы!". Похоже, для себя они вопрос о власти уже решили.

Ратушу заняли без всякого сопротивления. Тотчас человек триста -"самые скверные парни", по оценке консулов, начали поиски "отцов города". Клерге, бывший во главе одной из таких групп, неподалеку от площади встретил консула Жана Теобальди. В ответ на грозное: "сударь, коммуна приказывает вам идти в ратушу", тот, разглядев в толпе королевского сержана Пьера Ломбеля, попросил принести из его дома двуцветную шапку. Но затем незаметно улизнул и укрылся в соборе Сент-Этьен.

Клерге ворвался в собор и обнаружил там почти все сливки аженского общества, которых с угрозами заставили двинуться в ратушу. Консул Альбрекомбр наотрез отказался туда идти, будучи уверен, что его убьют по дороге. Уговоры коллег не помогли, и тогда его вытащили из собора силой.

Тем временем уже упоминавшийся пожилой земледелец Ле Байон-не во главе другого отряда явился в дом "присяжного" Марка де Тапи и напомнил, как накануне тот грозил ему тюрьмой. Теперь роли поменялись, и Марка де Тапи, как и прочих "пленников коммуны", заперли в капелле ратуши. Туда же доставили и нотариуса Жана де Броа, служившего также и городским прокурором, который накануне неосторожно заявил, что устраивать такие сходки - преступление и что за это следует повесить по одному человеку от каждой улицы. Эта угроза так возмутила восставших, что его хотели повесить на месте. Жан де Броа пытался бежать и укрылся на чердаке соседнего дома, но толпа, среди которой был и Андре Броссе, стащила его оттуда за волосы и начала бить. Жизнь ему спасло лишь вмешательство "присяжного" де Бюскона и нотариусов Ринасси и Бесса, которых восставшие считали своими.

В капелле оказался заперт и купец Жиро Шалвье. А ведь он был участником апрельской сходки в церкви Сен-Крапази, но затем скомпрометировал себя соглашательством с консулами, поддержав их решение о поборах. Среди "пленников коммуны" были "присяжные", контролеры и сборщики налогов, секретарь муниципалитета и просто "видные горожане". По позднейшим показаниям .Жиро Шалвье, в капелле собралось до 50 арестованных, среди которых лишь трое - портной, каменщик и сапожник, схваченные за враждебные коммуне речи, не принадлежали к состоятельным слоям горожан.

Судя по материалам следствия, в то утро много говорилось о том, что "консулы - воры и что будет великим грехом, если их всех не повесят, и что казначей Пьер Ломбар за счет награбленного построил себе дома в Ла Серре и Ажене и выгодно выдал дочерей замуж". Как показал свидетель, толпа подошла к дому Ломбара, заявляя о своем желаний схватить его, но было непонятно, чьей властью или приказанием они действовали. "Правда, они говорили, что хотят разделить имущество тех, кто имеет больше, чем они, и что они разделят имущество, хотят те того или нет".

Итак, прозвучал лозунг раздела имущества! Как известно, уравнительные настроения сопутствовали многим народным движениям 6 средние века, а подчас становились главным лозунгом восстания, его идейным знаменем. Происходило это в тех случаях, когда в самом движении брали верх плебейские или крестьянско-плебейские слои. Но в Ажене этого не случилось. Здесь в самой коммуне внутри организации восставших умеренные элементы движения возобладали над радикальными. Кстати, когда "люди коммуны", подойдя к дому Ломбара, нашли его двери запертыми, то они так и не решились взломать их.

Требование раздела имущества богачей осталось нереализованным, но важно, что оно выдвигалось, поскольку это раскрывает новую социальную тенденцию восстания: неимущие против собственников. По-видимому, с этой тенденцией связан арест нескольких богатых купцов. Свидетели показывают, что один из земледельцев, Гильом Фульке, кричал тогда же в ратуше, что нужно перебить пятьдесят самых жирных горожан.

Во Франции XIV-XVI вв. средние и даже вполне состоятельные слои горожан зачастую оказывались причастными к городским восстаниям. Но в описании этих событий преобладали традиция, перекладываются основную вину на "неразумную чернь", "людей неимущих", "грабителей". Королевская власть все понимала, однако охотно принимала эту версию событий, обрушивая основные репрессии на городские низы и достаточно мягко обращаясь с респектабельными инсургентами. Но многие историки, не отдавая себе отчета, что имеют дело с одним из средневековых топосов, преувеличивали плебейский, эгалитаристский, "коммунистический", характер того или иного движения. Так, известный историк начала XX в. Эмба де ла Тур оценивал аженское восстание как попытку социалистического переворота и раздела имущества.

События 2-3 июля представляли собой муниципальный переворот. Действия "людей коммуны" не встретили никакого сопротивления, что объяснялось не только полной неожиданностью восстания, но и узостью социальной базы аженского патрициата. Против него выступили городские низы при молчаливом одобрении и даже частичном участии средних слоев бюргерства.

Днем в верхней зале ратуши собралось до полусотни "людей коммуны". На консульских местах сидели четверо нотариусов: Ринаси, Вале-зи, Помарелли и Бесс. Нижний этаж ратуши и площадь были заполнены толпой. Леонар Помарелли перед доставленными наверх консулами огласил текст, в основе которого лежали статьи, которые начали составлять еще в апреле и в спешке закончили уже во время восстания. Там перечислялись злоупотребления последних лет: превращение временного побора с вина в постоянный, тележечный и рыночный сборы, введенные без согласия коммуны, муниципальные займы для финансирования так и неосуществленных работ, бесконтрольное расходование средств и др. Консулам предписывалось незамедлительно отменить решение о поборах с вина и мяса, выдать представителям коммуны книги кутюм, привилегий и счетов города, отчитаться перед коммуной в расходовании денег и возвратить остаток.

Первое требование было реализовано немедленно: сделанная накануне в регистрах запись о введении поборов, была перечеркнута крест-на-крест. Консулы выдали де Ринаси книги кутюм, ремонстраций и счетов. Но выяснилось, что книга привилегий хранится в сундуке за восьмью замками и может быть открыта, только если все консулы соберутся вместе со своими ключами. Некоторым же из них удалось скрыться.

Нотариус Ринаси забрал книгу счетов домой, чтобы осуществить ревизию. Консулов отпустили до четырех часов для подготовки своего отчета. Одновременно отпустили и остальных "пленников коммуны".

Когда после обеда по набату ратушной каланчи "люди коммуны" вновь собрались на встречу с консулами, те держались уже куда увереннее. Они ссылались теперь не только на нехватку ключей, но и на то, что "книги привилегий" принадлежат королю. Затем они запросили целую неделю на подготовку полного отчета и поклялись коммуне, что в следующее воскресенье она получит удовлетворительный ответ на свои жалобы. Коммуна дала свое согласие, благо что и Ринаси еще не проверил муниципальные счета.

Но едва лишь консулы вышли на площадь, толпа, узнав об итогах переговоров, закричала, что горожан предали. От консулов требовали немедленной отставки и признаний в свершенных растратах. Казалось, их могут разорвать на части. Но вмешательство "людей коммуны" из верхнего зала ратуши сделало свое дело, и после длительных препирательств консулов, наконец, отпустили.

С этого момента восстание пошло на убыль, новые органы власти так и не были созданы, и муниципальная революция осталась незавершенной. Первая надежда забрезжила у консулов, когда они осознали, что их не убьют на месте, и что вместо яростной толпы они имеют дело со сторонниками легальных методов. Помог им в этом запертый сундук. Когда цирюльник Лабрюн уже сбегал домой за зубилом и клещами, чтобы ломать замки, кто-то из коммуны запретил ему прикасаться к сундуку, ведь это могло расцениваться как взлом королевского имущества.