Б Вадецкий - Сказание о флотоводце

• Название: Сказание о флотоводце
• Автор: Б Вадецкий
• Жанр: История

---

Куда-то отдалился и почти выпал из сознания белый его домик па Якорной улице, и одно, только одно владело сейчас всеми помыслами: не пустить на русскую землю врага, знать, что чужие заволакивающие горизонт паруса не надует и не заколышет здешний широкий ветер, и праздное гульливое слово чужеземцев не потревожит натруженный покой мертвых и веру в себя живых!

В городе читали обращение Корнилова к морякам, и в этот вечер, повторяя про себя его текст: "Москва горела, а Русь от того не погибла...", распорядитель библиотеки одиноко стоял возле поднятого над библиотечным шпилем флага - сигнала топить корабли. Никто не видел, как распорядитель бродил в пустых, похожих теперь на залы комнатах библиотеки, ночью писал об эвакуации библиотеки и, сам себя отлучив от ненужной должности, торопливо ушел домой, чтобы утром явиться на бастион.

..."Отставники" готовились идти на бастион, но один из них, Вегов, не счел распоряжение Нахимова окончательным для себя. "Адмирал принял, как матросов, и единственное дело, которое отважился поручить, - это встать вместе с землекопами... Или времена Минина и Пожарского повторяются ныне? Или нет для меня иного приложения своих сил?" - рассуждал Вегов.

Сперва, чтобы отвести душу и выведать, что думают о Нахимове "родовые" офицеры из петербурской знати, он завел беседу с одним из них, капитаном Куприяновым, в доме офицерского собрания.

- У славы свои законы - законы рождения и распространения в народе любимого имени, - рассуждал капитан, к неудовольствию Вегова. -И вот есть потребность, как бы вам объяснить, в таком образе человека, каким хотят представить Нахимова,-честнейшем солдатском народолюбце, противостоящем всем казнокрадам и " служивым солдафонам.

- А дальше что? Победим - и что будет делать ваш Нахимов? - прервал его Вегов.-После войны не будут ему мирволить, не думайте.

- Вот и я говорю, - продолжал капитан, мысленно соглашаясь с Веговым. - Куда дальше повернет Нахимов? Нет ему выхода. Или должен будет прижать свою "вольницу", или распустить до того, что она сядет нам на шею и потребует реформ. Тут уж крепостное право не сохранить и с кое-какими привилегиями придется проститься: открывай школы, учи мужика наукам да ремеслам, развивай мануфактурные заведения - иначе этот богобоязненный хлебопашец превратится в разбойника. Понимает ли Нахимов, куда ведет этот еще Лазаревым подготовленный курс: "Матрос - главная пружина на корабле"?

- Где ему, Нахимову, это понимать? Многое от него хотите! - пробасил Вегов. - Да он, к счастью, так далеко не думает. Вы тоже хватили, этакого "народника" из него делаете. Он и не мнит себя им!

- Он не мнит себя им, ваше высокоблагородие, а из него такого делают, потому нужно кое-кому такое о нем представление. И согласитесь, что в защитники Севастополя он годится, но не в спасители от крепостного права. А я сам своего крепостного ни разу не обидел, на матроса руку никогда не поднял, но убежден, что волю да равноправие давать, простому народу нельзя. И так купчишки да чиновная мелкота обнаглели до того, что жить с ними мерзко; дворянство теряет свою духовную власть! И само виновато-дошло до такого позора, как... эти помещичьи гоголевские типы да всякие гусарские кутилы. Но они не дворянство еще, нет...

- Утешили! - сказал в заключение примиренный с капитаном Вегов. Поистине, они не дворянство, как и Нахимов не аристократ. И не подумайте, что Петербург ослеплен им. Меншиков знает Нахимову цену и после войны сумеет пресечь весь этот "артельный" дух на флоте.

- Я бы не согласился с этим выражением - "артельный", - возразил капитан. - Заметьте, никакого панибратства и никакой распущенности Нахимов не терпит, и мичманы от него жестоко страдают, коли допустят этакое заигрывание с нижними чинами.

- Ну, я не настаиваю на слове. В целом я согласен с вами, капитан.

Поговорив так, он пошел к Корнилову и, не смея напрямик признаться в своей обиде, начал сетовать на ничем не оправданную резкость адмирала в отношениях с людьми.

- Мы-то с вами ближе, ваше превосходительство, ближе к тому столичному обществу, которое не очень жалует Павла Степановича, - вставил он в разговоре, намекая на свои связи в Петербурге и на "плебейство" Нахимова: кто не знает, что он из худородных дворян и не был в большом свете! К тому же Вегову известно о недавних разногласиях между двумя адмиралами, о том, как противился Корнилов потоплению эскадры. Не может быть, думает Вегов, чтобы Владимир Алексеевич не таил в душе недовольства Нахимовым. Не находит ли Владимир Алексеевич, что Нахимов не очень склонен считаться с мнением других старших начальников?

Но Корнилов вежливо перевел разговор. Павел Степанович волен распоряжаться офицерами. И "отставники" ведь сами пришли к Нахимову. Что же касается излишней самостоятельности в его действиях, то говорить об этом, право, неуместно. Впрочем, как бы смягчая резкость своих слов, Корнилов тут же спросил:

- Хорошо ли вы знаете Павла Степановича? Приходилось ли вам слышать, что именно благодаря самостоятельности его была спасена однажды эскадра? А между тем не малое наказание грозило бы ему в ином случае, прояви он без нужды эту драгоценную, я бы считал, черту своего характера! Случилось это в августе тысяча восемьсот тридцать третьего года. Вторая флотская дивизия шла под флагом вице-адмирала Беллинсгаузена в Балтийском море. Нахимов, тогда капитан-лейтенант, командовал фрегатом "Паллада", тем самым, на котором, если помните, недавно отправился в путешествие Гончаров. "Паллада" находилась довольно далеко от корабля Беллинсгаузена, в одной линии, и вдруг ночью на "Палладе" был подан сигнал: "Флот идет к опасности". Оказалось, не испрашивая разрешения у адмирала, Нахимов вышел из линии и повлек к этому же нарушению порядка многие корабли. В ту ночь, пока Беллинсгаузен разбирался в происшедшем, верный старому курсу "Арсис" уже напоролся на скалу. Выяснилось, что дивизии грозила гибель. Нахимов пренебрег уважением к начальству, поступил самоуправно. Он лучше других знал эти места.

Вегов молчал. Что-то подобное о действиях молодого Нахимова ему уже довелось слышать.

- Не удивляйтесь потому и последующему поведению Павла Степановича, заметил Корнилов. - В бою при Синопе приказ его не мало поразил некоторых новичков. Посчитав, что предварительные его распоряжения могут лишь затруднить командиров в переменившихся обстоятельствах, он предоставил каждому командиру действовать независимо и по своему усмотрению. Конечно, он совершенно уверен в своих людях! Так и теперь, изволите ли видеть, Павел Степанович не изменяет себе! Вы сетуете на то, чему я радуюсь.

- Молчу, ваше превосходительство, молчу, - заторопился Вегов. Уважение мне к Павлу Степановичу безгранично. Не сочтите сомнения мои за осуждение. Сомнения мои не касаются его доблести...

- Тем лучше, - устало прорвал его Корнилов. - Считаю себя многим обязанным Павлу Степановичу и по старшинству не вижу причин к какому-либо его порицанию.

Вегов раскланялся и вышел из дома начальника штаба, сожалея о затеянном разговоре. Зато Остен-Сакен, начальник- гарнизона, разделил опасения Вегова. В этот же день Вегов встретился с бароном в городском саду и, вызванный на разговор, поделился с ним мыслями о человеке, "возомнившем себя главным".

В саду было безлюдно и тихо. Тревоги дня разогнали гуляющих. Сквозь листву деревьев был виден пустынный приморский бульвар. Барон вел под руку жену и выслушивал наклонившегося к нему с другой стороны Вегова.

- Вот он, "Алексий божий человек". Узнаю, - гудел барон. - Подвижник! Аскет! "Зачем моряку семья?" "Зачем мичману деньги?" Мухи не обидит, но упорства ему не занимать. А чем вы, собственно, огорчены, Иван Федорович, чем?

И, выслушав до конца Вегова, холодно заключил:

- Знают о нем! Нужен России сейчас такой человек, жертвенный, исступленный! Простоват, говорите? Резок? Ну и пусть! Только бы не вмешивался в политику, в дела, требующие иного разумения. Понимаете?

- Вмешается! Во все вмешается, ваше превосходительство!

- Успеет ли? - Барон скривил лицо. - Горяч! Себя не убережет!..

- Легенда о нем при жизни создана, - упорствовал Вегов, - себя в нем иные видят. Этак недалеко и до осмеяния, до неприятия иных по духу, чем он, до этакого, скажу вам, нигилизма во флоте, - продолжал Вегов.

- Легенда при жизни, говорите? Что ж, матрос любит своего адмирала стало быть, любит и своего царя. Не разделяю вашей тревоги. Император жалует его, знаете, и матрос любит. Не так часто бывает, Иван Федорович,

такое единство отношения к человеку снизу и сверху. Знаете ли что-нибудь в его поведении, противное дворянству, императору?

- Не знаю, ваше превосходительство, только духом своим, простотой подстрекает к противному...

Сказать о случившемся, о поручении, данном ему Нахимовым, он не решался.

Барон остановился у садовых ворот, лицо его выразило затруднение и нерешительность, он не хотел обижать Вегова и понимал несвоевременность заведенного им разговора.