Виктория Торопова - Сергей Дурылин: Самостояние

• Название: Сергей Дурылин: Самостояние
• Автор: Виктория Торопова
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-235-03702-1

Перед читателями — первая биография крупного учёного — литературоведа, театроведа и историка театра, этнографа и археолога, поэта и прозаика, религиозного мыслителя, автора бесценной биографии художника М. В. Нестерова в ЖЗЛ, интереснейших исследований о Гоголе, Лермонтове, Пушкине, А. Островском, Ермоловой, Гёте, книги мемуаров «В своём углу» (называем только часть опубликованных работ).

Яркий представитель Серебряного века русской культуры, он до недавнего времени оставался в тени известных его современников, хотя был в гуще интеллектуальной жизни века революционных потрясений и войн, которые отразились и на его судьбе. Проза и поэзия Дурылина, некоторые научные труды много десятилетий пролежали в архиве и только в наши дни приходят к читателю. В своём загородном доме в Болшеве (сейчас здесь находится мемориальный музей) Сергий Дурылин духовно окормлял многих приезжавших к нему выдающихся деятелей культуры уже советского времени.

Автор книги В. Н. Торопова, лауреат литературной премии имени С. Н. Дурылина, дружила с Ириной Алексеевной Комиссаровой-Дурылиной — духовной дочерью и гражданской женой Дурылина, которую тот называл своим «ангелом-хранителем». Рассказы Ирины Алексеевны, её записки составили бесценный материал, который тоже, наряду с архивными документами, помог автору в создании жизнеописания этого незаурядного человека.

знак информационной продукции 16 +

---

Своё душевное состояние не только на тот момент, но и на всю дальнейшую жизнь Дурылин выразил в письме Тане Буткевич: «Несмотря на мою далеко не мирную юность, вопреки всем моим увлечениям, вопреки, скажу без всякого преувеличения, всем моим грехам, — я ищу и искал религиозной внутренней покорности. Я мирный и мир любящий человек. <…> В моей природе <…> есть мягкость, русское, мягкосердечное, слабое, нетребовательное к себе и другим, недеятельное христианство. Оттого, может быть, я и в природе люблю тихое, покорное, изнемогающее время года — осень; оттого я склонен к мистическим чувствам. <…> Я боюсь своей „деятельности“ и моё „неделание“ — лучшее во мне»[58].

«Неделание» Дурылина — это его жизненная позиция. В 1928 году он запишет: «Над не-деланием и непротивлением очень легко смеяться, потому что смеющиеся мыслят, что находятся в постоянном действовании, при том почитаемом ими важным и необходимым, а „не-делающих“ и „непротивляющих“ считают лентяями. Но пусть они на время представят себе: действование их, важное и необходимое, — хождение на службу, чтение лекций, общественная деятельность, актёрство, земледелие, домашнее хозяйство, писание книг, всё что угодно, — насильственно прервано. Они в тюрьме. Никакое „действование“ невозможно. Но их принуждают к бесчестному поступку. Что они могут в этом случае? Могут одно: не делать его. Не делать — они могут, а делать — ничего. Их за это накажут. Пусть. Неделание этого недоброго поступка и непротивление наказанию за него — будет их свобода, никем не отъемлемая, ни от кого, кроме них, не зависимая. Но в таком положении — тюрьмы — находится каждый человек с неспящей совестью. <…> Война. Я не могу прекратить её <…> но я могу не участвовать в ней, — и никто не может меня принудить к этому. Государственное насилие? Я не могу изничтожить государства. Но я могу не быть прокурором, судьёй, сборщиком податей, тюремщиком, и проч., и проч. <…> Свобода моего делания — всегда не свобода: оно зависит не от меня одного. Свобода моего неделания есть совершенная свобода: она зависит от меня одного. <…> Как истина, раз человек обладает ею, остаётся с человеком всегда: и ночью и днём, в счастье и несчастье, на кафедре науки и на ложе нищего, во дворце и в тюрьме, — так должна оставаться с ним всюду и свобода. Только неделание и непротивление удовлетворяют этому условию: только при них человек может быть свободен и в тюрьме, может быть свободен и при насилии всего мира против крупинки: личности, всех против одного. Свобода тут поистине беспредельна. И оспорить эту свободу <…> — никто не в силах. Никто её и не оспорил. Над нею, правда, можно смеяться, но смеяться — не значит оспорить. <…> Христианство, — пока оно было с „непротивлением“ (апостолы и мученики), — было непобедимо. <…> С тех пор, как христианство переменило тихое оружие непротивления на звонкое оружие противления (Византия, Рим), оно перестало побеждать»[59]. Дурылину, конечно, была известна статья Л. Толстого «Неделание», опубликованная в журнале «Северный вестник» (1893. № 9), издателем которого была Любовь Яковлевна Гуревич[60]. Отдельной брошюрой статья была издана в «Посреднике» в 1907 году и потом неоднократно переиздавалась. Толстой в этой статье утверждал, что неделание — это не бездействие, а отказ от совершения зла и всего ненужного. Ссылок Дурылина на эту статью мы не обнаружили, но его мысли созвучны мыслям Толстого.

В пасхальные ночи 1909 года Дурылин ходит в Кремль слушать звоны Ивана Великого и впервые после большого перерыва отвечает на пасхальные приветствия. В этот год он причащался. Однажды повёл друзей смотреть, как варят миро. Об этом вспоминает Т. А. Буткевич: «Громадные котлы под красным балдахином, дьяконы в чёрных бархатных одеждах с серебром, мешающие в котлах громадными ложками с ручками, обтянутыми красным бархатом, и сильный опьяняющий аромат — всё это произвело на меня ошеломляющее впечатление и казалось каким-то древним восточным волхованием»[61]. В то время ведением Мироварной палаты занимался хранитель Синодальной ризницы архимандрит Димитрий, в прошлом законоучитель в 4-й мужской гимназии И. И. Добросердов. «Дверь к архимандриту Димитрию также легко отворялась для всех, а в особенности для его бывших учеников, как и дверь священника Добросердова. <…> Он оставался и под клобуком добрым, сердечным человеком»[62].

СПАСИТЕЛЬНЫЙ СЕВЕР

В 1908 году Дурылин начинает посещать лекции в Археологическом институте. Он слушает спецкурсы по истории, первобытной археологии, древнерусской литературе, истории искусства, иконописи. Через два года поступает на заочное отделение факультета археографии (изучение методов издания письменных источников и истории публикации документов), избрав специальностью историю литературы и искусства. По частям собирает у друзей 40 рублей для первого взноса.

В выборе именно этого института, по-видимому, сыграли роль и увлечение этнографией и археологией, любовь к Русскому Северу, к русской старине и тяга к путешествиям. Дурылин почти каждый год отправляется в путешествия, то самостоятельно, то с геологической партией по командировке института: в 1906, 1908, 1911, 1914, 1917 годах — по Северу. Задания научных командировок совпадают с его собственными интересами. Он записывает образцы северного фольклора — песни, частушки, сказки, заговоры, причитания, плачи, считалки, свадебные обряды… Зарисовывает архитектуру северных церквей, делает их замеры, описывает иконы, иконостасы. Набрасывает схемы береговых линий и островов материкового происхождения в Ледовитом океане. Делает выписки из церковных книг. Он совершает открытие — доисторический Кандалакшский вавилон. Его описания природы, пейзажей открывают нам истинного художника, тонко чувствующего красоту.

«Весь восторг, вся нежность севера перед нами. На солнце ещё сияют дальние синие вершины, и на всём — его тихий вечерний неугасающий свет. Смолкают птицы. Странная солнечная тишина почти не нарушается привычным и, кажется, созвучным ей шумом реки. Старые светлые леса, то взбегая на горы, то клонясь к лодке, то синея высоко, высоко в солнечных лучах, то двигая бесшумно и бессонно ветвями, исполнены необычной, непонятной нам силы и тайны». Это из очерка «За полуночным солнцем». А вот фрагмент из описания водопада: «…Вода в нём шипит, крутится, взлетает вверх тысячами фонтанов, выбрасывает целые хлопья белой пены, похожей на мыльную воду, вода бьёт ключами, сплетается в причудливые кружева, вертятся тысячи водяных прялок, и над всем этим стоит лёгкий воздушный навес серебряных и алмазных брызг и капель, горящих на солнце, как мельчайшие бриллианты» (очерк «Под северным небом»).

В разное время Дурылин берёт с собой в путешествие кого-нибудь из своих учеников и друзей (Колю и Ваню Чернышёвых, Игоря Ильинского, Всеволода Разевига, Георгия Хрисанфовича Мокринского[63]), брата Георгия. Побывал несколько раз на Соловках, в Архангельском и Олонецком краях, в Петрозаводске, Кижах, Лапландии, Кандалакше, у Ледовитого океана возле берегов Норвегии, в Кеми и Пудоже. В 1909 и 1910 годах путешествует по Волге, Каме, древним русским городам. Сергей Николаевич слушает «святые звоны Ростова», с философом Эмилием Карловичем Метнером[64], осматривает старину, радуется «неразлюбленной Руси» в Ярославле, Костроме, Угличе с Маргаритой Кирилловной Морозовой и её сыном Микой (в будущем литературоведом, исследователем творчества Шекспира. Портрет Мики, написанный Валентином Серовым, широко известен любителям живописи). В это время Сергей Николаевич увлёкся изучением древнерусской иконописи, которая для него была «как бы алтарём „Софии“, пристанищем русского народного гения: и веры, и мысли, и красоты». Тема его выпускной работы в институте — «Иконография Святой Софии».

По итогам северных путешествий Дурылин издал ряд работ: путевые очерки, написанные пылко и романтично «За полуночным солнцем. По Лапландии пешком и на лодке» с фотографиями В. Разевига и посвящением ему (1913); исследование «Кандалакшский Вавилон: к изучению северных лабиринтов» (1914); «Под северным небом. Очерки Олонецкого края» с фотографиями Коли Чернышёва и посвящением ему (1915). Эти и другие работы были представлены Дурылиным в качестве отчётов в институт и напечатаны в «Отчётах Московского Археологического института». Затем вышли отдельными изданиями.

В 1913 году на общем собрании Общества изучения Олонецкой губернии под председательством А. Ф. Шидловского Дурылин был избран действительным членом общества. Шидловскому — вице-губернатору Олонецкой губернии, краеведу — Дурылин посвятил статью «Из скитаний по русскому Северу (На Заячьих островах)», опубликованную в «Известиях Архангельского Общества изучения Русского Севера» (1912). Через год там же была опубликована статья «Древнерусская иконопись и Олонецкий край», переизданная отдельной книжкой в Петрозаводске[65].