Владимир Карпов - Нехитрые праздники

• Название: Нехитрые праздники
• Автор: Владимир Карпов
• Издательство: Современник
• Жанр: Современная проза
• Год: 1988

Молодой прозаик Владимир Карпов — из тех художников, которые стремятся поведать читателю о жизни во всей ее полноте, во всей ее реальности, какой бы подчас тяжелой и драматичной она ни была. Автор не торопится с делением своих героев на хороших и плохих. Он искренне сострадает описываемым им людям, ищет вместе с ними выход, а если даже и не указывает этот выход впрямую, то непременно выводит своих героев к свету, к надежде. Несмотря на драматизм сюжетов, произведения В. Карпова полны веры в человека, глубокой оптимистичной силы.

---

Иван уже с покупкой, склонив голову набок, ловко спрыгнул со ступенек.

— Что, заскучала тут? Прости, лампочки во всем виноваты и очередь, — легко выпорхнула у него фраза.

— Нет, — смущенно улыбнулась Валя. — Мне одной редко бывает скучно. Я думала.

— Даже так! Тогда все прекрасно. Пошли. А о чем думала, если не секрет?

— Обо всем и ни о чем. Так… Лезет в голову. Ты когда пошел, я заметила шрам у тебя, — с переносицы на щеку у Ивана сползал легкий шрам, след падения в детстве, — представила, как ты дрался, а потом я рядом оказалась… Тебя это ножом?

— У, какие страсти! — Ему очень не хотелось разбивать ее иллюзии: драка, нож, он немножко герой. — Так, пустяки…

— А тебе идет. Делает лицо мужественным.

— Так я специально себя украсил, ну, вроде я индеец.

— Я серьезно. А куда мы идем?

— Куда глаза глядят. А глядят они… на гастроном.

— Тебе надо купить покушать?

— Как тебе сказать, — засмеялся Иван, прищурив левый глаз. — Вот что я думаю, зачем нам дожидаться праздника, к чему условности? Три дня туда, три дня сюда, какая разница. Тем паче, на праздник я собираюсь домой, матери обещал, — получалось у него довольно бойко, улыбчиво, но все-таки натужно. — Предлагаю: давай праздновать прямо сейчас.

— Прямо сейчас? Давай.

Иван внезапно умолк. Одно из двух: или она идиотка, или… Если сам он не спятил.

По дороге домой он непрестанно балабонил, занимал спутницу. Крепко подустал от своей веселости. Тяготила невнятица всего этого мероприятия — к чему оно движется. Казалось бы: на ночь глядя девушка идет к незнакомому парню, в руках у него бутылка — что тут непонятного? Но он видел перед собой такие ясные глаза, трогающие ямочки на щеках, слышал детский заливистый смех — и терялся.

Наконец, все пытаясь выглядеть обаятельным, особенным или каким там еще, он проговорил: «Вот и моя келья». И дальше, вкручивая лампочку в настольную лампу, плел: «Живу затворником, человеческая нога тут ступает редко, поэтому беспорядок страшный… Прости уж… Но, на мой взгляд, это все оболочка, содержание в другом, главное, чтоб не было хаоса внутри…» Суетясь, помог ей снять пальто, не без удовольствия отметил, при всей хрупкости она вовсе не угловата, наоборот, как говорится, все на месте, по-девичьи округлено, ладно скроено.

Иван собрал со стола бумаги, закинул на шкаф, схватил стаканы и полетел мыть. Вернулся — Валя составляла на полку лежавшие грудой на окне книги. Заметил: вечно скомканное покрывало на кровати аккуратно натянуто. Это ему понравилось. Валя закончила с книгами, попросила веник. Потом она подметала, а он стоял и смотрел. И залюбовался очертаниями ее тела, чуть вытянутыми, с долей той редкой одухотворяющей неправильности. И вдруг понял: все-таки такого не бывало, родной она кажется! Представил себя, грубоватого, жесткого, чернявого, и ее рядом, легкую, светлую, в белом свадебном уборе. И губы поплыли в глуповатой улыбке! «Жена… Хозяйка… Я женюсь на ней!» Он шагнул, тронул, провел рукой по ее плечу, осторожно потянул к себе, поцеловал. Она подалась, прильнула, потом уткнулась лицом ему в грудь, проговорила: «Я совсем не умею целоваться». И будто что хлестануло его, больно, наперекос всему телу — она же умеет, умеет! Он все может понять, ему бы все равно, ему плевать на это! Но зачем же врать-то?! Зачем ломать комедию?! Он же о ней совсем другое думает! А-а… Ладно. Какая, впрочем, разница. Он поцеловал ее еще раз. Умеет!

Потом был полумрак — настольная лампа за шторой, вино; она, правда, почти не пила, пригубляла. Были шелестящие разговоры непонятно о чем, вовремя выпрыгнули пара анекдотиков, начались даже фантазии вслух о будущем, построенном по его проекту Доме быта, несомненно, уникальнейшем сооружении. Перескочила беседа на литературу, подвернулся, кстати, на ум Гессе — хотя при чем тут Гессе! И Иван, конечно, внутренне морщился, чувствуя себя отчасти тем типом, каких терпеть не мог. Но дело надо вести в нужное русло. Наконец была гитара, умел маленько бренчать. Валя слушала хорошо, живо, сущий камертон — то замрет, глаза округлятся, то задрожит вся бисерным смехом, зрачки запотеют от восторга. Подхватывала вовремя:

— А мне песни, певцы наши, даже самые хорошие, не очень нравятся. Есть в них какая-то скованность, ненужная правильность. Как они ни стараются быть свободными, непосредственными — не то. Люблю негритянских певцов или, скажем, кубинских. Они раскрепощены полностью. Живут песней. Вообще мне хочется на Кубу. Смотрю по телевизору — здорово там, люди бодрые все, энергичные, каждому вздоху радуются…

Валя положила голову ему на колени.

— Почему мне так хорошо с тобой?

Иван склонился к ней, сжал в ладонях ее лицо, поцеловал…

— Неужели я скоро буду жена, выйду замуж… Так рано… — прошептала она.

Иван замер. Разве он сказал ей что… Только думал. Припомнилось столь же странное: «Я тебе не разонравлюсь…» Чертовщина какая-то! Может, она в самом деле невинна, принимает все за чистую монету, живет в другом измерении? Тогда… он женится. Конечно. Все в порядке.

— Ты же меня не обманешь? — Она как будто подслушала его мысли. — Нет, что я… Нет, я знаю, милый.

Его обдало теплом и тут же передернуло, отозвалось неприязнью. С ним же подобное было!.. Этот светлый, ломкий, бьющийся на грани смеха и плача голосок… И словно кто-то одернул его, мелькнула та, почему-то въевшаяся в память женщина, девочка на вид. Дело было еще на первом курсе. У дружка на квартире собралась праздничная компания. Выпили, завязались разговоры об архитектуре, литературе, искусстве. Последнее слово всегда оставалось за одним холеным красавцем, ироничным, с написанным на лице сознанием, что он знает в этой жизни истину, суть которой на поверку не мудрена: все вокруг дешевка, варвары, быдло, а он один бог страдания и мысли. Впоследствии Иван таких полно встречал, кроме улыбки, они уже ничего не вызывали. Но тогда он только пришел из армии, родом из деревни, заело: что этот хлюст знает, видел, нюхал? И не то чтоб по простоте душевной, с умыслом, прицепился к парню, взял за грудки. Ну и с того — а телом красавец дородный, с раскаченными бицепсами — величавый дух быстро слетел. Вступилась жена. Отвела Ивана в сторонку, стала говорить о муже, какой он необыкновенный, хороший, а если иногда показушный и высокомерный, то это внешне, виной тому, мол, ранимость, закомплексованность. Поведала, как он нежен с матерью, с ней самой. И чувствовалось: больно человеку, что не поняли любимого, не так истолковали, обидели… Вся она дышала любовью к мужу, была полна обожания. Иван слушал и чуть не плакал от раскаяния, хотелось упасть на колени — перед ее сильной необъятной любовью свои чувства казались мелочными и ничтожными! А утром выяснилось, что это и есть та самая «замужненькая», с которой давно уже встречался дружок…

Теперь Ивану захотелось смеяться над собой — что он опять выдумывает, фантазирует?! Ну какая, к лешему, любовь! Трепология, которую он разводил, а она слушала. Не она, а он наивный! Дурак попросту!

— Хм, — усмехнулась Валя. Иван подумал: над ним. И сейчас скажет: «Разыграла я тебя», — но услышал иное:

— Знаешь, я хоть работаю и вся семья на мне — папа и два старших брата, мамы у нас нет, — все меня считают совсем маленькой.

Иван вдруг устал, повернулся, лег на спину. До тусклости в мозгу устал. Что-то лопнуло в нем, как мыльный пузырь: раз! — и нету. Пустота. Бесконечная пустота. Вот куда завел этот весенний вечер. И тоска такая — не продыхнуть. Тоска…

— Валя, — позвал он тихо и спокойно. — Скажи, ты в самом деле веришь в серьезность всего этого, в искренность?

— Чего этого?

— Ну… наших отношений.

Она коснулась щекой его плеча.

— Не знаю… Не совсем. А иногда совсем.

Долго молчали.

— Пойду я… — едва слышно проговорила она.

— Останься.

— Пойду. Дома ждут.

Снова тишина, лишь далекий гул машин за окном.

— Останься.

— Н-нет, — голос ее вовсе ослаб, — проводи меня…

Падал редкий снег. Мерно хрустели под ногами подстывшие хрупья наледи. Они шли пустынной ночной улочкой. Шли и напряженно искали слова, запропастившиеся куда-то, исчезнувшие слова, искали простые нормальные слова…

На праздник Иван приехал домой, говорил матери, что встретил, кажется, нужную девушку. А вернулся и не пошел к ней. Закрутили учеба, дела, конкурсная работа… Но главное, пожалуй, все-таки не в этом. Как-то не тянуло. Думалось иногда, с тоской даже, грустью, но не тянуло. Что-то, видно, изжило себя.

НЕ ХУЖЕ ЛЮДЕЙ

Слава богу, прошел дождь: дорогу размыло, и теперь ни машин, ни людей… Вон и мост показался. Ефим протопает по нему, пройдет вдоль села, а там и дом. Обойти бы деревню задами, незаметно, огородами, чтоб никто не попался на пути и не пристал бы с расспросами, запереться бы в бане, лечь на полок лицом к стенке и уснуть… «Чавк… Чавк…» — отдается в голове. Ботинки новые, а насквозь промокли. Хорошо бы сейчас в сапогах-то, да оставил их Ефим в городе, в уборной за унитазом.