Элигий Ставский - Камыши

• Название: Камыши
• Автор: Элигий Ставский
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1975

Эта книга о наших современниках, о любви к природе, о поисках человеком своего места в жизни. Действие романа происходит на берегах Азова, где разворачиваются драматические события, связанные с борьбой за спасение и возрождение этого уникального моря.

---

— По-моему, очень хорошее, — ответил я. У вина действительно был великолепный, тонкий букет.

— Ну, не экономьте. У меня найдется еще бутылка. Я вижу, у вас глаза утомленные. Много работаете? А чему вы улыбаетесь, если это не секрет?

— Да так, — еще не зная, куда повернется этот разговор, ответил я. — Просто вспомнил. У меня был сосед по даче, крупный работник. Мы с ним играли в шахматы. Так вот, он по телефону бесконечно повторял две фразы: «Я ехал и видел…» Ну, какой-нибудь там непорядок… И еще: «Вы нас не туда тянете».

— Ясно, — бросив на меня быстрый взгляд, кивнул он. Потом, как бы спохватившись, встал, взял с тумбочки и поставил на стол вазу с виноградом. — Прошу… Значит, обозревал ваш сосед жизнь из окна автомобиля? Так? Бывает. — И, снова ухватившись за свое колено, он уставился на меня все с той же озорной пристальностью. — А вдруг и я вам скажу, что не туда тянете? Тоже осуждать будете? А я ведь очень люблю ленинградцев. Хороший народ, задиристый, темпераментный. Вот вижу: приехал человек — и уже претензии. Что-то ему не так. Ваше здоровье… — Он поднял фужер. — Да и мне эта ситуация на море не очень-то нравится. Но вот позвольте спросить: а экономику этого района вы изучили?

— Более или менее, — ответил я.

— Ага! — поднял он палец, и глаза его в один миг стали острыми и веселыми. — Более или менее. Значит, пока что одни эмоции? Верно? Ну что ж, возможно, вам экономика трудна. Вполне может быть. Однако войдите и вы в мое положение. Вам экономика трудна, а мне, представьте, не так-то просто уяснить, а вот отчего это в книгах наших писателей так много сырых эмоций. Открываю книгу, натыкаюсь на один и тот же принцип: ехал там-то и вот из окна видел то-то, — он рассмеялся. — Ехал и видел! И все тут! Ну что?

Теперь рассмеялся и я. Очень цепко он удерживал мысли и не терял логики.

— Видите, как любопытно? А вот я, бедняга, привык думать, что литература — это эмоции, переработанные в большую и свежую мысль. Так что прикажете делать? Как быть? Выходит, что все зависит от личности человека. — Он снял с галстука янтарную булавку и бросил ее на стол. — Вот у меня поэтому свои творческие проблемы. Кому позвонить, чтобы уняли разбушевавшегося в ресторане поэта, это я знаю. А вот кому позвонить, чтобы написал хорошую поэму о современной Кубани, этого я до сих пор, к сожалению, понять не могу. — И он замолчал, выжидательно улыбаясь.

— Вы хотите, чтобы я ответил? — спросил я.

— Да что вы? Что вы?! Ни в коем случае! — Он отпил глоток и поставил фужер. — Отвечать должен я, а вы только спрашивать. Надеюсь, такая мера откровенности вам подходит? — Он по-прежнему сидел откинувшись, раскачивая ногой.

— В общем-то да, — не удержав улыбки, согласился я. Мне начинал нравиться этот спокойный и находчивый человек.

— А вот вам еще творческий случай, раз уж у нас такой обмен взглядами. — Он закурил, с удовольствием затянулся и выдохнул дым к потолку. — Попросился тут ко мне на прием одни наш прозаик, которого не приняли в Союз писателей. С жалобой пришел. Ну мне бы, наверное, промолчать надо. Не я же виноват, что его прокатили! Я-то тут при чем? А вот черт меня дернул, я ему и сказал: проза, говорю, у вас, знаете, газетная, серая. А он на меня тут же в ЦК. Вот, мол, ваш работник не уважает нашу прессу. Ловко? И вот гадаю: как бы это из литературы демагогов убрать? Ну откуда же, откуда у них почва? Кто виноват? — Он давно уже стащил с себя галстук, а теперь встал и повесил его на спинку дивана. — А вот зря я этому товарищу не сказал, что не туда он нас тянет. Жалею сейчас. Честное слово, жалею. Как вы считаете? Вы бы ему сказали?

— Пожалуй, — ответил я.

— Вот видите, понимающий народ ленинградцы. — Он хлопнул себя по колену и улыбнулся чему-то своему. Потом потянулся к висевшему на спинке стула пиджаку и достал записную книжку. — И знаете, это хорошо, что вы решили поработать в газете. Секретарь райкома сказал мне, что последние номера стали и острее и умнее. Я вам скажу, нам писатели с пропагандой должны помочь. — Он полистал книжку. — Пропаганда у нас бывает… ну, как бы сказать… мельтешит. Сейчас такой поток информации, что человек машинально отключается. А ведь именно писатели, особенно талантливые, знают дорогу к уму и душе, знают, как это делается. И даже в крохотной заметке может быть драматургия. И побольше достоинства! А ведь как бывает? Проиграем, скажем, англичанам в футбол и чуть ли не обрушиваемся на колониальную систему. И вот смотрите, как пишут в газетах… Ну, пожалуйста: «Наступило лето — пора так называемого большого молока». Теперь, надеюсь, вы узнали, что такое лето? — рассмеялся он. — Ну а осень, конечно, время больших овощей. Или вот еще: «Растет производство крылатого металла». Ну откуда, скажите, такая безвкусица? А ведь человек думает, что он ах как здорово завернул! Как говорил тут у нас один редактор — много пёрлов. И пёрлов много, и много у нас в прессе случайных, непрофессиональных людей. Что вы об этом скажете?

— Скажу, что перлов действительно много. Вы правы, — ответил я.

— Дипломат вы, я вижу. А вино что же?.. Хвалили, а не пьете.

— Так что же с экономикой и морем? — спросил я.

— Ах вот что! — усмехнулся он. — Вам, я вижу, палец в рот не клади. Ну ладно. — Неожиданно энергичным жестом он подтянул рукава, придвинул кресло к столу, и лицо его стало сосредоточенным. — Так вот, приготовьтесь к тому, что я буду вас огорчать. Ведь ситуация на море ку-у-у-да хуже, чем вы думаете. Вы здесь купались? — неожиданно спросил он.

— Купался.

— Мазут видели?

— Нет, мазута не видел.

— Вот то-то и оно. Море чистое. Знали бы вы, — сколько людей хлопочет за это море. Что тысячи? Десятки тысяч! А вот морю предстоит болеть. Эх, если бы только браконьеры! Но теперь дело даже не в них. Сейчас все поймете. Тонкость одна есть. Море это почти несоленое. Вот за что его рыбы любят. Как сказал мне один рыбак, был бы рыбой, только здесь бы и жил. — Он засмеялся, однако тут же словно остановил себя. — Но соединяется-то оно с Черным морем, в котором сольцы хоть отбавляй. Еще не понимаете, в чем дело?

— Но ведь все века, как известно, они соединялись.

— Не знаю, все ли, но наш-то двадцатый — особый. Так вот, видите ли, эта водичка где-то возле Тамани и перекачивается туда-сюда. Туда — наша азовская, а к нам — соленая. А водичка, как известно, по желобку вниз катится. Вот и…

— Вы хотите сказать, что уровень Азовского моря понизился, а потому соленой воды поступает в него все больше?

— Если бы только понизился, — взмахнул он рукой. — Он будет понижаться и дальше. И рыбе тогда каюк… Страшно? Мороз по коже?

— Сказать, что весело, не могу.

— Да чего уж веселого, — согласился он. — А что поделаешь? И вот начинается эта самая экономика. Вот давайте прикинем. Если так можно выразиться, пресной водой наше море накачивают в основном Дон и Кубань. Немного. А заводы пить просят? Орошать надо? А миллионы людей, которые вокруг этого моря живут, суп варить и ходить в баню должны? Морю-то и достается все меньше. Так ведь? — он кивнул сам себе и посмотрел на меня выжидающе. — А теперь подчиняюсь вам. Что скажете — то и буду делать. Закрывать заводы? Вывозить население? Не пахать, не сеять? Что? Поворачивать сюда сибирские реки? Отгораживать Черное море насыпью? Решайте. Все карты у вас в руках. Ничего не утаил, не зажал. И выпейте наконец для смелости, — рассмеялся он. — А то, вижу, совсем человек приуныл. Вы какого года?

— Двадцать четвертого, — ответил я.

— Ну, я на восемь лет старше. Но в принципе разница невелика, — с неожиданной легкостью проговорил он. — Я знаете о чем подумал?.. Надо бы писателям исследовать наше поколение. Интереснейшая штука! Вот я помню, у нас в деревне вся информация была — почтальон раз в неделю. Лениво жизнь протекала. Медленно. В город поехать — событие. Шестьдесят километров леса. Вот время было! Но поражает-то меня другое: с какой легкостью мы пересели с вами на самолеты и перешли на новый ритм. И ничего, усваиваем этот поток информации, новые скорости, круговорот этот. Вы чувствуете, какие в нас природа заложила возможности и резервы? Похоже, что человек только-только начинает разворачиваться! Чудеса ведь! А?.. Ну как, еще не решили, что с морем делать?

— Ну а по-вашему что? — спросил я, удивляясь молодой энергичности его жестов.

— Видите ли, я позволю себе, раз уж вы такой въедливый, взглянуть на вещи шире, — другим, серьезным тоном сказал он и принялся опять складывать кубики сыра. — Дело не в одном этом море. Азовское море в ряду такой громадной современной проблемы, как вообще взаимоотношения человека с природой на данном этапе технического прогресса. Экология, технология, биосфера, загрязнение… забота ведь общечеловеческая. Вот читал тут недавно одного американского социолога. Такого страху на людей нагоняет: мол, промышленность задушит не только рыб и птиц, но и людей. Ну, это их вывод. Их… А что мы? Я хочу повторить, что проблема очень серьезная и в высшей степени социальная, вот что. — Он на секунду задумался и переменил позу, словно отгоняя усталость. — Видите ли, я могу сейчас произнести такие высокие слова: мы должны не только сохранить природу, но хотим, чтобы наши дети увидели эту землю еще краше. Да, хотим. Но мало ли чего мы хотим! А в состоянии ли мы это сделать? Ведь если собрать всех людей и спросить: хотите ли вы, чтобы каждый человек пил, ел, что душе угодно, и был молодым до ста лет, то вряд ли кто будет против. Но как это сделать? Так вот, в состоянии ли мы, как социальный строй, беречь, улучшать и возобновлять природу или способны только проедать земные богатства, оставляя после себя пустыню? — Он прикурил и затянулся. — На этот вопрос я отвечу так: и хотим, и можем. И сейчас я вам скажу почему. Собственность-то общественная. Хозяйство в наших руках. И вот именно мы можем вкладывать самые гигантские, даже фантастические средства в любые нужные нам проекты. Дальше, — прищурившись, с едва приметной улыбкой глядя на меня, продолжал он. — Информация ведомственная и внимание прессы. Прятать голову под крыло в данном случае не просто опасно, а смертельно опасно. Ну и, наконец, мы опираемся на извечную и, скажу, даже великую любовь нашего народа к природе. Это тоже гигантская материальная сила. Да вы попробуйте в нашей стране изгадить речку! Такой поднимется шум! Так вот я думаю, паниковать нам не следует. На что ж мы, люди-то? — неожиданно улыбнулся он. — Паниковать не надо. Хотя, конечно, ритм сейчас большой и подкрался он довольно незаметно, отсюда кое-какие промахи. Верно — революция в производстве. Скачок. Вроде бы как ели человеки прежде палочками и вдруг изобрели ложки, и давай наворачивать. А? — рассмеялся он. — Но только это дело в известной мере временное. С каждым днем все больше машин и денег пойдет на восстановление природы, и напор этот утихнет. Возможно, перестанут расти большие города. Обработка сырья будет все дешевле, а добыча его — все труднее и дороже. На Западе техническая революция повлечет за собой революцию цен… Я еще вам скажу, — наклонился он ко мне, — чем больше мы, будем вкладывать в это самое восстановление природы, тем выше у нас будет производительность труда. Согласны? Любовь к природе — вопрос экономический!