Иван Дроздов - Дубинушка

• Название: Дубинушка
• Автор: Иван Дроздов
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1999

В романе красочно изображены образы русских людей, патриотов нашей Родины. И, может быть, впервые в художественной литературе показаны конкретные формы и методы закипающей борьбы русского народа с разрушителями России.

---

Пока мужчины решали свои дела, женщины обсудили положение ребят, привезенных Шапирошвили из Волгограда и размещённых в его дворце. Бывшая учительница первых классов Елена Герасимовна, вплотную подступившись к Шапирошвили, сказала:

— Ребятишек, которых ты отвёз в город, верни назад, а не то дело о торговле детьми заведём.

Кавказец таращил глаза, что-то лепетал в оправдание и обещал привезти их из города. В растерянности проговорился:

— Если их не увезли в Италию.

— А зачем их туда увозят? — наседала казачка. Шапирошвили пятился к своему автомобилю.

— Как зачем?.. Вы, русские матери, пьёте, бросили детей на улице, а мы подбираем и отдаём их в дома хорошим людям. Вам от этого плохо? Да, плохо?..

— Ишь ты, турецкая халда, благодетель нашёлся. Жалко ему стало детишек русских. Мы ещё посмотрим, в какие это хорошие дома и за какие баксы вы их туда качаете. Дворцы-то в нашей станице, чай, не за понюх табаку отгрохали. Говори сейчас же, сколько баксов берёшь за ангельскую душу? Мы теперь разглядели свою власть и порядок в России сами налаживать станем. Осмотрелись, очухались малость и потихоньку прибирать к рукам вас начнём. Сталинскую дружбу народов мы, как и прежде, признаём, и грузин уважаем, даже немножко любим, но это в том случае, если они у себя на родине живут. Жульё заезжее нам не надо. Будем уважать тех, кто заслуживает, а уж мерзавцы разные пусть на нашу милость не рассчитывают. Так-то вот, Шапирин, валяй в город и верни нам ребят. И скажи там всем, кто уж хоронить нас вздумал: казаки каслинские водку бросили, они теперь за вас возьмутся.

Видно, испугался Шапирин сын, сел в машину и на тракт асфальтовый покатил. Казачки же, недолго рассуждая, порешили: разобрать детишек по домам и идти в район оформлять усыновление и удочерение. И не выбирать ребят, а брать всем кряду двух мальчиков и одну девочку и вести их домой.

Взял себе двух мальчиков и девочку генерал Конкин Иван Дмитриевич. Вёл их на край станицы и по дороге, ещё не разглядев как следует лица, не узнав возраста, спрашивал, как их зовут и кто из них чего умеет делать. Поваром захотела быть Иришка. Ей уже исполнилось двенадцать лет, и может всё делать по хозяйству. Ребят звали одного Дмитрием, другого Юрием. Эти о своих талантах молчали, боялись прослыть хвастунами. Им было по десять лет, но жизнь их уже научила сдержанности.

Двенадцатилетних, и тех, кто ещё постарше, отбирал для работы на ферме Денис. Набрал целый взвод, шестнадцать человек: шесть мальчиков и десять девочек. Выделил в своём доме три комнаты, девочек заставил мыть полы, стирать постельное бельё, а мальчиков посадил в свой микроавтобус и поехал с ними в район. Тут они купили диваны, кресла-кровати, посуду. Для кухни приобрели два больших холодильника, на рынке закупили овощей, сухофруктов, пять мешков сахара. А когда приехали, девочки уж приготовили обед, и они, сдвинув столы, наспех соорудив лавки, сели трапезничать.

Денис сказал:

— Мы люди православные, обедать будем под иконами.

Показал на иконы в углу столовой.

— Вот видите, у нас, как и у всяких русских людей, не забывших Бога, иконы: Богородица с младенцем Иисусом, Николай Чудотворец и мой духовник отец Адриан. Я недавно побывал в Псково-Печерском монастыре и сподобился встречи с ним, и он благословил меня, сказал в напутствие всякие хорошие слова. Я купил в монастыре его портрет, и вот он, мой духовный отец и покровитель. Он теперь и ваш духовный отец и покровитель. Завтра же я покажу вам, как креститься, и вы запишете короткую молитву. А в сентябре всех вас определю в школу, и вы будете учиться.

Для Тихона Щербатого, главы администрации района, настали тревожные дни. До сих пор у него не было конфликтов с казаками и каких-либо трений с Шапириным и Шомполом; они являлись к нему тихо, точно летучие мыши, и ласковым елейным голоском проговаривали просьбу: выделить участок земли под строительство дома, выписать строительный лес, кирпич, цемент и другие материалы со склада или оформить бумаги на купленный ими бывший колхозный сад, а в другой раз покупали целый хутор со всеми угодьями, а казакам платили деньги за участки земли — и всё шло тихо, гладко; закончив сделку, оставляли на столе администратора папку и уходили. Щербатый закрывался на ключ и торопливо пересчитывал оставленные деньги. То были хорошие деньги, очень хорошие — и всегда в долларах. За хутор обыкновенно оставляли двадцать-тридцать тысяч, за колхозный сад пятидесятигектарный — пятьдесят тысяч. Часть денег Щербатый отвозил нужным людям, остальные сдавал в банк и затем, сидя в ресторане, подводил баланс своего трехлетнего пребывания на посту администратора. Сумма выходила кругленькая: приближалась к миллиону. И никто не знал, зачем он летал в Америку в штат Флориду, а он там присматривал дом на случай, если к власти в России придут коммунисты и ему придётся улепётывать из родных мест подальше. За первый же дом, который он осматривал, просили сто пятьдесят тысяч долларов. И дом хороший, с большой усадьбой, и стоял он на берегу озера. Райское место! Щербатый уж хотел купить его, но поостерёгся огласки и сказал себе: «Я ещё успею. Деньги-то у меня есть». И, счастливый, вернулся в свой район.

И всё шло хорошо. Два грузина, о которых говорили, что они чечены, а другие утверждали — турки, являлись к нему всё чаще, и папки, как бы забытые на столе, с каждым разом пухли, становились тяжелее. И вдруг всё оборвалось, осложнилось, в воздухе запахло палёным. Каслинская взбунтовалась. Пока тихо, без шума и кровопролития, но Щербатый сам был казак и знал казачий норов; они смирные до тех пор, пока им не сделали больно, сильно не досадили. Теперь они вдруг услышали: продают их землю. Как продают? Зачем продают? Кому продают?.. Такого не было, чтобы землю отчию, что дедам и прадедам принадлежала, кому-то продавали.

Закипала буза, и Тихон знал: расползётся она по всему району.

Неожиданно, как всегда без стука и доклада, вошёл Нукзар Шапирошвили. С шумом прочистил в платок свой огромный, покрасневший от простуды нос, огляделся по сторонам и, вперив в собеседника выпуклые, замутнённые вечной тревогой глаза, заговорил почти шепотом:

— Казачьё голозадое хвост задирает кверху. Дед Гурьян воду замутил.

— Гурьян — это опасно, — подлил масла в огонь Щербатый. — Если Гурьян — жди беды. Он что скажет, то люди делают. Казаки так… атамана слушают.

— Какой атаман? Старик полумёртвый. Я буду вот… показывать, и он упадёт от страха.

Нукзар вынул из-за пазухи кинжал, блеснул им перед носом Щербатого. И тут же сунул его за пазуху. А Щербатый вдруг ни с того ни с сего проговорил:

— Правду, что ли, гуторят, будто вы и не грузины, а…

— Что, а?.. Кто же мы, кто?.. Турки мы, чечены — да?.. Нас Москва любит, нас Кремль хочет. Да?.. Сидишь в кресле начальника, а не понимаешь?.. Кремль не хочет русских, он боится вас. И Сталин вас боялся, и Брежнев, и Хрущёв… Вас все боятся — вы бешеные! А мы не русские и скоро всю Россию в карман положим. Деньги-то взяли у вас, а где деньги, там и власть. Абрамович, Ходорковский — вот ваша власть. Они нам деньги дадут, а не вам. Скоро мы всю землю купим. Арифметика простая, а вы понять не можете.

Щербатого заели эти слова, в нём казацкая кровь зашевелилась, подступила к вискам, застучала, закипела. Заходясь от злости, выдохнул:

— Деньги — дело наживное, сегодня их захватил Абрамович, а завтра русский народ реформу объявит, и деньги ваши в бумажки превратятся.

— Наши деньги, наши?.. А твои?.. Забыл, сколько папок со стола этого перетаскал?.. Забыл, а мы помним. И каждый доллар у нас на учёте. Сегодня ты здесь сидишь, а завтра вот!..

И Нукзар сделал из пальцев решётку. И ещё сказал:

— Если бы тюрьма, а то есть похуже…

Грузин, турок или чечен снова выхватил сверкающий синеватой сталью кинжал.

Казачья кровь закипела ещё сильнее. Щербатый, не помня себя, вскочил из-за стола и с размаху кулаком саданул Нукзара. Тот рухнул на пол и с минуту лежал недвижимый, и глаза его были закрыты, а из разбитого рта текла струйка крови.

Поднялся грузин, залез в кресло. Повернулся к Щербатому: тот стоял поодаль от стола и дрожал от гнева. И смотрел на грузина так, что тот съежился и онемел от ужаса.

Да, страшен русский человек в гневе, особенно в минуту, когда кинут ему в глаза оскорбление; и не его лично оскорбят, унизят, облепят грязью, а его Родину, землю отцов, Россию оскорбят, Русь святую, юдоль и обитель русичей живых, и тех, кто лежит в могилах и уж не может постоять за себя. И тот сонм синеглазых славян, что ещё появится на этой земле. Откуда было знать залётному лиходею об этой извечной черте человека русского, о том, что и последний измерзавившийся негодяй, но если в нём течёт русская кровь, становится неустрашимым богатырём, если вдруг увидит он, что посягнули на святая-святых — землю Отчую.