Ольга Коренева - Белая ласточка

• Название: Белая ласточка
• Автор: Ольга Коренева
• Жанр: Современная проза

О молодых людях, старшеклассниках и первокурсниках вузов, которые только что стали или становятся взрослыми, делают свои первые самостоятельные шаги в сложную взрослую жизнь, рассказывается в «Белой ласточке», первой книге начинающей писательницы, выпускницы Литературного института имени Горького, Ольги Астаховой.

Юным героям Астаховой свойственны высота нравственных и моральных оценок и требований к себе, к окружающему миру, требований, в которых молодежь по-особому резка и бескомпромиссна.

---

— Поднимайте раненого, — сказал Кравцов, когда группа подошла. — А, врач, хорошо. У него открытый перелом. Кое-как я наложил повязку, но...

Виктор не стал глядеть, как врач делает над пострадавшим все необходимое — укол, шина, перевязка; как поднимают его и несут к вертолету. Землистое лицо паренька, которого он чудом протащил сквозь пламя, теперь переворачивало ему всю душу; сроду такого не испытывал...

Вдруг он заметил, что сторож-узбек — спит, мирно спит себе, как ни в чем не бывало. И даже не под стеной или в самом складе, а просто на земле — в сторонке, где сохранился какой-то кустик-карагач. «Что ж такого, — понял Виктор, — ведь суток двое небось не спал». И его самого одолела судорожная зевота. Спать, как спать-то охота! Вмиг охватило безмятежное полное спокойствие, тупая сонливость.

«Сейчас вот заберусь в кабину и засну, — решил Виктор. — Буду дрыхнуть до самого Газли».

Вернулись Кравцов и помощник, чтоб забрать рюкзак с вещами, бинокль, что-то еще.

— Пошли! — бросил Кравцов.

Длинная глинобитная стена строения поднялась вверх на глазах у Виктора и переломилась сразу в нескольких местах — став как растянутая гармонь; больно по затылку шмякнуло его чем-то плоским, и — больше ничего... Ничего больше не было.

...Он проснулся — как понял не сразу — в больничной палате. Лежа на спине, шевельнулся: ничего не болит. Белый потолок над ним, вон сырой подтек в углу. Трещинки разбегаются по потолочной известке, здание-то старое, что делать! От вида этих трещинок его замутило, дернулся вбок (голова-то, оказывается, забинтована!), чтобы стошнило на пол. Стало рвать. Весь вспотел, обессиленно откинулся назад... И снова полетел в черноту.

Спал, бредил. В забытьи виделось только то, что уже было на самом деле, было в прошлом, все — реальное. Вот он и Света идут из кино и спорят — как часто спорили и ругались они, господи боже, за короткий срок их знакомства!

— Вот еще! — Света упрямо вертит головой, словно отмахивается от его слов, пряди черной каруселью разлетаются по бокам. — А мне эта твоя героиня как раз не нравится! Какая там «женственность»! Кукла, и все! Среднее между нашей Зинаидой и Юлькой.

— Не права, Светик, — мягко убеждает он. — Она же душа дома, семьи... Ну, там еще семьи нет, но будет семья. Там так и задумано. За кадром... А он...

— Какая там душа! — Света уже гневается. — Ну и вкусы у тебя! Может, и мне так прикажешь — сидеть дома, наводить лоск.

— Ты меня не поняла, Света. У меня и мать и бабушка так жили. Имели профессию, лицо, но свой досуг посвящали дому.

— Вот это «досуг»! Твоя мать всю себя отдала...

— Ты же ничего не знаешь...

— Может, мне паранджу надеть?! В наше-то время?

— Но ведь если дети...

— А я, например, не собираюсь заводить детей...

— Но если любишь...

— Не люблю!..

Начинается перепалка... Ой, как ломит голову, болит в основании затылка. Больной стонет, просыпается. Сестра бережно приподнимает его обернутую чалмою бинтов голову, поправляет подушку.

— Тише, тише, больной. Сейчас будет хорошо. Вот, примите...

Дает порошок, подносит ко рту Виктора ложку с водой, нежно укладывает его получше. Успокаивает.

А однажды он проснулся еще затемно. Ничего не болело. Стал вспоминать... Да, длительная, однако, получилась командировка. Командировка в Газли! Она перевернула всю его жизнь. А впрочем, по времени... Поехал он еще в марте. Как всегда, шеф был очень ласков, рассказывал анекдоты из жизни работяг и все такое прочее... Значит, дело ясное, пахнет жареным. Вот он и поехал. Конечно, ни шеф, ни кто другой и вообразить не могли, что стрясется... В общем, недели две он лез из кожи, бился, налаживал оборудование, монтаж — и все напрасно, как оказалось! — только собрался назад, как — жахнуло! Началось это самое. «Это уже в апреле, в начале апреля. Если память тебе, Витя, не изменяет, 8 апреля во столько-то ноль-ноль по московскому времени, короче, под утро, когда ты в Газли спал в гостинице и даже Свету во сне не видел. С первого толчка ничего, однако, ни с гостиницей, ни с тобой не случилось, и — пошла твоя одиссея! Вместе с другими удалось тогда сделать многое, и, может быть, главное. После первого же толчка мощная компрессорная станция в Газли была остановлена. Это удача, большая удача! Потом ты вылетел на свой непосредственный объект... Потом... этот мальчишка... Господи, мальчишка-то жив или нет? Что с вертолетом, как бы узнать? Взлетел он вообще или так и не успел? А Кравцов?..» Вошла сестра мерить температуру.

— Сестрица, сегодня какое?

— Тсс!.. Не так громко, больной! Спят... Сегодня двадцатое.

— Спят! Все равно вы их будите. Спящим, что ли, градусник суете? — разозлился вдруг Виктор. — Выписывайте, я здоров.

— Я не выписываю. Обход будет, вот и скажите врачу... Рано вас еще выписывать.

— Ничего не рано. У меня же только голова, ушиб. Все прошло.

— Еще и контузия, шок. Врач решит, больной. Лежите тихо...

Ничего не попишешь, оставалось лежать тихо и ждать обхода. В конце концов, он всего две недели в больнице. Не так уж много. Особых повреждений нет. Пора в строй. Вот только обрит он теперь, как каторжник, да весь кумпол будет в зеленке или каких-нибудь наклейках. Как покажется таким дома? Жуть!

Хоть и со скандалом, но через три дня Виктор выписался. Купил в универмаге полотняную кепку и из Ташкента тут же вылетел в Газли, явился в штаб связи — в пяти километрах от разрушенного поселка; там в новеньком щитосборном домике ему указали, где, на какой «улице» сейчас действует его министерство. «Улицы» назывались, как гласили надписи на щитах: «Москва», «Новосибирск», «Ленинград», «Кемерово» — из этих городов прибыли в Газли стройотряды. В оперативном пункте Векшина ждала депеша — срочно вернуться в отдел для обеспечения связи и нужных мер. Шеф и все высшее руководство — на пострадавших объектах в Бухаре, Ташаузе, Чарджоу... Виктору предстояло вылететь в Москву... На поле, обогнув одну из палаток, он столкнулся с дядькой в защитной штурмовке, в шлеме, лицо знакомое... Радист!

— Седой! Жив! — радист тиснул в объятиях Виктора, глянул весело на его съехавшую кепку. — Обрили? А я в Ташкент лечу, хотел в госпиталь к тебе забежать. Значит, ты в порядке? Ну, молодец!

— В порядке. — Виктор отчего-то смутился. — А как там... все...

— Улетели... Потом и тебя прихватили, — радист заговорил тише. — Двоих, правда, там оставили...

— Кого?

— Миша погиб, помощник... Он, понимаешь, упал прямо на Кравцова. Кравцов невредим, сейчас в Бухаре, работает, А Миша... в общем...

— А второй кто?

— Сторож. Вгорячах забыли. Потом оказалось, он проспал землетрясение. Вот номер! — радист расхохотался. — Трещины прошли мимо, он дрых себе и не слышал.

— Ну, так не бывает же! — не поверил Виктор. — Трясло все-таки.

— И в вагоне трясет, а ты ведь спишь. Человек устал, чего особенного! Спал и не слышал. Потом еще и не верил нам, когда говорили про толчок... Вот такие пироги. Чего на свете не бывает! — заключил радист. — Спешишь? А то с тебя причитается...

— Да, домой лечу...

— Ну, давай, а то надо бы... — прищелкнул у горла пальцами радист. — Тебя, говорят, к награде представили.

Виктор не поверил — во второй раз: — Чего это ты...

— Ты же отличился, человека спас... Ладно, Седой, не скромничай, а выпьем в другой раз, — радист приобнял на прощание Виктора. — Я шучу. Сам спешу. Еще увидимся, пока!

Радист исчез за углом палатки.

...В самолете Виктор стеснялся снять свою полотняную кепку, чтобы утереть со лба пот, — голова была в пятнах зеленки, правда, ежик уже чуточку отрос, под комполка двадцатых годов. «Нет, скорее я на пожилого узбека теперь похож, — решил Виктор, глянув на себя в зеркало в туалете, — обритый, и морда вся дублено-коричневая от зноя... Светка меня не узнает»,

* * *

Прямо из аэровокзала он позвонил в отдел, Свете.

— Какую Свету? — резнуло незнакомым голоском. — А... помню, да она тут больше не работает.

— Как не работает? — он возмутился, «Может, не туда попал», — мелькнуло в мыслях,

— Погодите... Сейчас узнаю…

«Очевидно, новая сотрудница или из другого отдела, подменяет Зинаиду», — догадался Виктор.

Он стоял в плаще нараспашку возле телефона около выхода, сжимал вспотевшей ладонью трубку.

Что же со Светкой-то? Давно он ничего не знал о ней. И сам ведь ей не звонил, ничего о себе не сообщал, с того самого дня... Сначала — больница, а потом закрутился... А теперь и ее на месте нет. Что за черт!

В трубке ответили:

— Позвоните попозже... Говорят, уехала.

— То есть как уехала? Куда?.. Стойте, это Векшин говорит... С кем я разговариваю?! Да постойте же...

Но сотрудница, видимо, не желала продолжать:

— Товарищ, я тут человек временный... Или больна. Сейчас узнать не могу, позвоните позже, — отчеканила и — щелк! — звякнула трубкой.

Все! Как холодом обдало Виктора. С досадой, в предчувствии какой-то беды, пришлось ехать домой. «А может, сразу в министерство махнуть?.. Нет. Все же сначала домой надо, переодеться, дух перевести, оттуда — позвоню снова», — решил Виктор.