Сергей Мосияш - Скопин-Шуйский. Похищение престола

• Название: Скопин-Шуйский. Похищение престола
• Автор: Сергей Мосияш
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-17-006972-3

Новый роман Сергея Мосияша «Похищение престола» — яркое эпическое полотно, достоверно воссоздающее историческую обстановку и политическую атмосферу России в конце XVI — начале XVII вв. В центре повествования — личность молодого талантливого полководца князя М. В. Скопина-Шуйского (1586–1610), мечом отстоявшего единство и независимость Русской земли.

---

— Уж не Орешек ли вы имеете в виду, Яков Понтусович?

— И его в том числе.

— На Орешек у меня уже определен воевода и отряд. Я здесь не хочу, по понятным причинам, говорить о нем. Чем меньше людей будет знать, тем лучше для дела.

— Ну что ж, я согласен с вами, — улыбнулся Делагарди. — Неожиданность всегда половина успеха.

Вечером за ужином, когда Скопин остался со своим шурином, спросил его:

— Семен, ты не догадываешься, кого хочу на Орешек послать?

Головин внимательно посмотрел в глаза князю и, прищурившись хитро, молвил:

— Меня, наверно.

— Умница. Сообразил. Ты ешь, ешь и слушай. Орешек, как ты знаешь, строили новгородцы, он на острове, стены высокие, почти неприступные. Его можно взять только хитростью. Сейчас лед сошел и Салтыков шлет во все стороны фуражиров и провиантщиков, гарнизону есть-пить надо, камень грызть не будешь. Так вот, ты в виду крепости не появляйся, не настораживай их. А разошли малые партии ратников по озеру и по Неве вниз. Захватив фуражиров, в лодии под сено попрячь больше оружных и пусть плывут к крепости. Хорошо бы две-три лодии шли с озера и снизу от Невы. На причале сходите, ворота отворены, никто не ждет вас. Как только будут захвачены ворота, вся дружина с озера должна нагрянуть на крепость.

— Почему с озера?

— Потому что оттуда идти по течению и, стало быть, скорость движения выше. Гарнизон там невелик, от силы полтысячи будет. Тебе двух-трех тысяч достанет, возьмешь новгородцев.

— А что делать с Салтыковым?

— Он — боярин, отправь в Москву, пусть его царь судит.

— Нижегородцы вон князя Вяземского повесили.

— Ну там другое дело, он с Тушинской ватагой осадил Нижний, сам на рожон лез. Попал в плен, нижегородцы решили без Москвы обойтись. Где-то и правы были. А я на Татищеве обжегся, более не хочу никому судьей быть, тем более над боярами да князьями.

— Но Татищева же не ты осудил, вече.

— Началось-то с меня. С вече не спросишь, а вот с себя спросить хотелось бы. Со своей совести.

— Если возьму Орешек, что дальше велишь?

— Оставишь гарнизон, назначишь какого-нибудь сотского за воеводу и сразу догоняй меня. И не забудь заставить их присягнуть Василию Ивановичу.

— Ну это само собой. А хитро ж ты придумал, Михаил Васильевич.

— То не я, Семен, то древние греки давным-давно придумали. А творить скрытно от врага Александр Невский заповедал. Так что нам есть у кого учиться. Была б охота.

8. Сражение на Ходынке

Патриарх Гермоген явился к царю в неурочный час, был он хмур и сердит.

— Что ж ты делаешь, Василий Иванович, под собой сук рубишь. На Торге четверть ржи уже по семи рублев. Кто ж сможет укупить ее?

— Но, святой отче, что я смогу сделать? Весь подвоз ворами пресечен.

— Ты царь али затычка в бочке, — гремел Гермоген, пользуясь отсутствием свидетелей. — Отвори Троицкие житницы, сбей цену хотя бы до двух рублев. Иначе вымрет Москва альбо утечет к Тушинскому вору.

— Как я могу тронуть достояние Троицы? Сбивать замки с житниц?

— Зачем сбивать? Троицкий келарь Палицын ныне на Москве, пусть отомкнет. У него, чай, ключи-то.

— А архимандрит Иоасаф, что он на это скажет?

— Они ныне в осаде, туда сейчас и пуда не привезешь. Так зачем же хлеб должен втуне лежать? Грех ведь это, Василий, при голоде хлеб придерживать.

«А ведь верно, келарь-то под рукой у меня», — думал Шуйский, но признать сразу правоту патриарха спесь царская не дозволяла. Напротив, хотелось за «затычку в бочке» хоть чем-то досадить Гермогену.

— Хорошо, я подумаю, — сказал Шуйский.

— Думать нечего, Василий Иванович. Надо переваживать Тушинского царя хоть в этом.

И это было обидно для Шуйского, что патриарх назвал «вора» царем. Али не ведает, что царь здесь, а там Тушинский вор.

— Хочу довести до твоего сведения, святый отче, что на Москве явился еще один патриарх всея Руси, — уязвил Гермогена Шуйский. Но оказалось, тот знал уже об этом.

— Это ты о Филарете, че ли?

— О нем, святый отче, о нем. Провозглашен в Тушине патриархом всея Руси. И службу служит.

— Я его не порицаю за это. Он силодером привезен, силодером возведен, в пику нам. Он страдалец, Василий Иванович, не соперник нам.

Не удалось царю расстроить патриарха, отметить ему «затычку в бочке». Терпел Шуйский Гермогена только за то, что тот поддерживал его всегда, предал анафеме в свое время Болотникова и всех его сторонников, и ныне в тяжелое время на миру первый защитник царя: «Такого Бог дослал нам, терпите, православные». Но наедине глаза в глаза ни разу слова доброго не сказал царю. Вот и ныне «затычкой» обозвал.

Взяв слово с Шуйского, что он заставит Палицына отворить Троицкие житницы, Гермоген собрался уходить уже и, благословив царя, спросил неожиданно:

— Поди, сердце на меня держишь?

— Что ты, отец святой, как могу я на своего заступника серчать.

— Тогда смири гнев и на Гагарина Романа Ивановича.

— Как можно, святый отче? Он на меня едва всю чернь не поднял. Успел бежать к Тушинскому вору.

— Бежал для твоей остуды. Вон Колычев не бежал и что?

— Ну Иван не отрицался, что убить меня хотел.

— Бог ему судья, Василий Иванович. А за Гагарина и я не впусте молвил. Он надысь прислал мне записку, просит заступиться за него перед тобой.

— Пусть ворочается, не трону я его. Ныне их «перелетов-то» сколь развелось. У меня жалованье получит и тут же чикиляет в Тушино, с Вора сорвет и, глядь, опять уж здесь мне с сапог пыль обметает. На всех сердиться сердца не хватит. Пусть ворочается князь Роман, не съем я его, чай, тоже рюрикова корня отросток.

И Шуйский сдержал слово, более того встретил князя Гагарина ласково, хотя и не удержался от легких попреков:

— Ну что, Роман Иванович, горек тушинский хлеб?

— Ах, государь Василий Иванович, он и здесь ныне не сладок. Дело вовсе в другом.

— В чем же?

— В том, что Тушинский вор и не царь вовсе.

— Эва, удивил Роман. Али не знал об этом?

— Знал. Но то, что увидел, развеяло все мои сомнения. Об этого так называемого царя паны разве что ноги не вытирают. Гетман Рожинский ему слова сказать не дает: тебя не спрашивают.

— Как же тогда он царствует?

— А вот так. Когда на людях перед чернью, паны его государем величают, а как войдут в избу, дармоедом обзывают. Всем правят поляки. Его именем правят.

— Что ж он тогда делает?

— В основном пьянствует.

— Да, тут запьешь. Меня хоть, слава Богу, воеводы слушаются. Большая сила у него?

— Сила большая, Василий Иванович, да уж очень бестолковая. Меж собой мира нет, бесперечь дерутся. Даже на своих фуражиров посылают роты.

— На фуражиров? Зачем?

— Усмирять. Те, собрав по деревням хлеб и фураж, отказываются везти в стан, сами на себя все тратят. Воевод не слушают. Токо силой их и гонят в Тушино. Скажу честно, государь, если б у них порядок был, они б давно одолели тебя.

— Ну это ты зря так думаешь, Роман, зря. У меня силы еще достаточно. А подойдет к Москве Скопин-Шуйский, так того вора Тушинского только и видели. Помяни мое слово.

— Дай Бог, дай Бог.

— А как там Филарет? Неужто служит Вору?

— Нет, государь, он служит православным, крестит, причащает, отпевает.

— Как ты, бежать не хочет?

— Он пленный, государь, за ним в десять глаз зрят. А потом, он мне сам сказал, хочет страдать вместе с паствой своей.

— Ну что ж, может, он и прав, — вздохнул Шуйский. — Я рад, что ты воротился, Роман Иванович. И теперь у меня просьба к тебе.

— Что просить? Приказывай, государь, я должен заслужить вину свою пред тобой.

— Взойди-ка ты, князь, на Лобное место да расскажи народу о том, о чем мне поведал. Ты самовидец, только что оттеля, тебе поверят. Может, кто надумал к Вору переметнуться, еще и подумает: надо ли?

— Хорошо, государь. Сейчас же исполню. А тебя предупредить должен. Рожинский готовится к большому сражению. Остерегись.

— Это верно, что Рожинский ранен?

— Да, еще в феврале в бою саблей ему едва руку не стесали.

— Надо б было голову ему стесать, злыдню.

Шуйский призвал к себе воевод Андрея Голицына, Ивана Куракина, Бориса Лыкова и брата своего Ивана Шуйского.

— Иван Семенович, — обратился царь к Куракину. — Как там идут дела с гуляй-городами[63], много ли настроили?

— Да уж с полсотни изготовили, государь.

— Мало.

— Да из-за дубовых досок задержка.

— Может, тогда из сосновых делать?

— Нет, Василий Иванович, сосновую доску и копье прошибет, а дубовую иную и пищалью не просадишь. Сосна разве что на крыши…

— Тогда ставьте на колеса санные гуляй-города.

— Токо что и придется робить.

— До Троицы неделя осталась. Как бы тушинцы не поперли на нас в праздник.