Евгений Салиас - Владимирские Мономахи

• Название: Владимирские Мономахи
• Автор: Евгений Салиас
• Издательство: Нижегородская ярмарка
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-87893-007-2

Роман «Владимирские Мономахи» знаменитого во второй половине XIX века писателя Евгения Андреевича Салиаса — один из лучших в его творчестве. Основой романа стала обросшая легендами история основателей Выксунских заводов братьев Баташевых и их потомков, прозванных — за их практически абсолютную власть и огромные богатства — «Владимирскими Мономахами». На этом историческом фоне и разворачивается захватывающая любовно-авантюрная интрига повествования.

---

Единственное его утешение именно и заключалось в том, Что если «он» ходит, то по своим местам и по старым следам, и что «он» не может придти в домик, выстроенный уже после его смерти.

Если суеверие нелепо и бессмысленно, то средства, действительные против него, тоже нелепы и тоже бессмысленны. В своем домике Денис Иванович среди ночи бывал спокоен. «Барин здесь при жизни не бывал! — думалось ему. — Все эти стены, полы, двери, бревна и доски были при его жизни деревами в лесу… Будь я в каком старом доме и в избе, куда он за свою жизнь, может, быть, когда, и заглянул, то, пожалуй бы, теперь по старым следам и пришел. А сюда не может…».

Впрочем, к концу года со дня смерти старого барина, Денис Иванович стал снова спокойнее, бодрее, а иногда и весел. На это повлияло то обстоятельство, что в домике его раздавался крик ребенка, сына, которого отец, конечно, обожал. Ребенок был совсем турка, он был и чернее отца с большущими черными глазами, курчавый, с волосами черными, как смоль, и с какой-то тенью на верхней губе.

— Усы! Усы! — закричала однажды Алла. — Ей-Богу, усы!

Действительно, у младенца на верхней губе при известном освещении ложилась какая-то тень, а обитатели Высоксы, конечно, не преминули шутить, что у Турки родился младенец с усами и бородой.

Но еще до появления детского крика в домике, который будто преобразил весь домик, на Змглода ободряюще подействовало нечто иное.

Сразу прекратилось в Высоксе то, что смущало его, отравляло жизнь.

Когда в доме хождения старого барина зачастили и когда то и дело кто-нибудь из людей и из нахлебников видал его и когда, наконец, однажды случился страшный переполох в квартире барышень Тотолминых, немедленно изгнанных с Высоксы, — был объявлен строгий приказ из канцелярии.

И угроза барина сразу подействовала! Старый барин начал реже являться. Затем наказание, обещанное заранее и неуклонно приводимое в исполнение каждый раз, окончательно возымело отрезвляющее действие: никто никогда и нигде больше не видал покойного барина. И если Высокса избавилась от гнета суеверного страха, лежавшего на всех, и если все вздохнули свободнее, то Змглод, конечно, стал вполне счастлив.

У «Турки» было уже пятеро детей и в том числе девочка, такая же светловолосая и светлоглазая, как ее мать, и совсем уже не похожая на своего братца, которого прозвали «арапчонком». Когда доброму Змглоду случилось задумываться о своем деянии и когда его сильнее схватил за сердце приступ раскаяния, то он тотчас же начинал уверять себя, что все вот эти дети нечто собою свидетельствуют.

Их существование доказывает, что им Богом самим суждено было явиться на свет… А они не могли бы явиться, если б жив был старик, им умерщвленный.

Теперь, когда через семь-восемь лет снова явился Аникита Ильич, Змглод отнесся к делу совершенно иначе… Оно казалось ему не страшным, а только крайне загадочным. Если тогда все вдруг прекратилось из-за строгих кар, то и теперь все можно прекратить, только нужно еще круче взяться за дело. Очевидно просто шалит кто-то в доме. Но кто и зачем?

Однако, этот же умный и энергичный, но суеверный человек был смел и здраво рассуждал, только сидя у себя в домике. Если бы барышня предложила ему заняться этим делом лично, проводить ночи в доме и хитро выследить, что собственно такое творится, то у него не хватило бы духу…

— Все-таки Бог ведает, что это? А ну, вдруг? — думал и говорил жене Змглод.

Иное дело было теперешнее поручение барышни выследить, схватить и доставить живьем Гончего. Смелый головорез, который, конечно, дешево в руки не дастся, страшил Змглода менее, нежели та странная, да еще и сомнительная тень, которая гуляла и теперь снова гуляет в барском доме по ночам.

Денис Иванович охотно, даже весело, взялся за поиски бродящего в Высоксе Гончего. Живя давно на покое, он был будто рад тряхнуть стариной, показать обер-рунту Егору Ильеву, как надо действовать…

VII

Басанов, вернувшись с охоты со своей свитой только на четвертый день, заявил, что он хочет «праздновать».

Празднование чего бы то ни было, дней рождений и именин членов семьи и самых больших праздников, происходило всегда на один лад. Бывал большой обед, длившийся очень долго, после которого следовала иллюминация дома и коллегии, а затем дорогой фейерверк, пускаемый над озером с плотов и лодок, нарочно для этого придуманных еще самим Аникитою Ильичом, который особенно любил всякие потешные огни.

На этот раз нового было только то, что Басанов пожелал иллюминовать фонариками, шкаликами и большими смоляными бочками большую часть огромного сада. Вместе с тем он приказал приостановить работу на сутки во всех заводах, а вместе с тем сделать угощение всем рабочим на площадке перед домом.

Это распоряжение рассердило Сусанну Юрьевну, хорошо знавшую, к чему вели и приостановка и угощение. Это всегда приводило к застою и беспорядкам в делах. После такого пирования пропадала целая неделя, так как все напивались пьяно и продолжали опохмеляться без конца!.. Если при Ани ките Ильиче никогда не бывало пьяных на улице, то теперь после этих празднеств повсюду целыми днями валялись мертво-пьяные, причем бывали буйство, драки, целые битвы «стенка на стенку» заводских рабочих и, разумеется, смертоубийства.

Узнав о распоряжении Дмитрия Андреевича, Сусанна стала уговаривать его не мешать заводскому производству всякими прихотями, так как и без того дела идут неважно.

— Кончите вы тем, что разорите заводы и пустите по миру двух сыновей! — сказала она гневно.

— Михалис меня очень просит, — смеясь отозвался Басанов. — Он собрался жениться… Ну… хочет праздновать. На празднике объявит, кого выбрал…

— Этот безродный проходимец должен был бы счастливым себя почитать, что живет здесь на хлебах, — резко отозвалась Сусанна. — А не то, чтобы еще прихотничать. Будет Высокса праздновать еще его затеи?! Потеха! Что бы сказал дядюшка, если б жив был!..

— Кабы дядюшка был жив, — холодно, но резко вдруг отозвался Басанов, — то мы, и вы и я, теперь с сумой ходили бы и были бы много похуже и пониже Михалиса. Вы зазнались…

— Я?! Я зазналась? — воскликнула Сусанна.

— Не гневайтесь! Вы все корите, что Михалис — проходимец. Ну, вот я и сказываю, что мы тоже с вами чуть не попали тому восемь лет в такие же проходимцы.

— Зато теперь царей за пояс заткнуть желаем, — выговорила Сусанна.

— Надоели мне эти попреки! — проворчал Басанов.

Сусанна не ответила и вышла из комнаты.

Действительно, Басанов, явившийся в Высоксу бедным гвардейским офицером, быстро, даже слишком скоро, привык к своему новому положению. Все замашки важных вельмож его времен тотчас явились и у него.

При какой-нибудь прихоти или затее, которая должна была стоить сумасшедших денег, Сусанна всегда решалась противоречить ему, напоминать те времена, когда он рассчитывал каждый рубль. В крайнем случае она напоминала, что состояние принадлежит собственно его жене. Конечно, Басанову эти напоминания не нравились, он морщился, но, по добродушию, соглашался бросить иногда чересчур дорогую затею.

Главное, однако, что было всегда между ними яблоком раздора — это происходившие по милости гостей в Высоксе пиршества, вернее, попойки и азартные игры.

В особенности же часто спорили и ссорились они из-за двух любимцев Дмитрия Андреевича, которых Сусанна почему-то сильно недолюбливала.

Один из них был прежний обитатель Высоксы, другой — вновь явившийся. Первый был князь Давыд Никаев, теперь характерный брюнет с ярким грузинским типом, но возмужавший за эти восемь лет настолько, что ему, казалось, можно было дать за тридцать лет. Другой, случайно попавший в Высоксу года три тому назад, был такой же чернобровый, как и князь, но черномазый, при этом некрасивый, крючконосый и лет на десять старше. Это был грек Михалис.

С его-то именно появлением и явились в Высоксу карты. Если за это время азартные игры были как бы поветрием, переходившим часто кое-где в повальную болезнь, то именно благодаря появлению в России таких личностей, как Михалис.

Приехав в Россию еще двадцатилетним, безродный грек при покровительстве какого-то важного вельможи ухитрился поступить в гвардию, но достиг только чина сержанта и вышел в отставку. Уже на третий год своей службы в Петербурге он избрал своей специальностью карточную игру. И вскоре у него завелись средства. Играл ли он честно или был шулером, было неизвестно в Петербурге, а равно было неизвестно и теперь в Высоксе.

Он постоянно выигрывал, обыгрывая и самого хозяина, обыгрывая и всех его гостей, но, несмотря на то, что в числе этих картежников-гостей были тоже своего рода специалисты, Михалиса ни разу не только никто не поймал в шулерстве, но даже и не заподозрил. Иногда греку случалось проигрывать большие суммы, но замечательно то, что он всегда отыгрывал их назад. И это все знали. Когда он приходил в отчаяние, то все утешали его, что в следующий же раз он все вернет и еще выиграет вновь куш.