Евгений Салиас - Владимирские Мономахи

• Название: Владимирские Мономахи
• Автор: Евгений Салиас
• Издательство: Нижегородская ярмарка
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-87893-007-2

Роман «Владимирские Мономахи» знаменитого во второй половине XIX века писателя Евгения Андреевича Салиаса — один из лучших в его творчестве. Основой романа стала обросшая легендами история основателей Выксунских заводов братьев Баташевых и их потомков, прозванных — за их практически абсолютную власть и огромные богатства — «Владимирскими Мономахами». На этом историческом фоне и разворачивается захватывающая любовно-авантюрная интрига повествования.

---

Когда в сумерки снова в зале и у подъезда все и всё было в сборе, кроме псарей и собак, Басанов перед тем, как выходить и ехать, обернулся к Сусанне Юрьевне, пришедшей его провожать, и заговорил с ней тихо, чтобы Дарья Аникитична не слыхала:

— Колдун ваш Онисим.

— Что такое? — удивилась она.

— Ничего у него не разберешь. Не верь я в его преданность, ни за что бы слушаться его не стал… очень уж загадки любит загадывать да колдовать… Но я верю, что он, вас крепко любя, и меня тоже любит… Ну, вот и слушаюсь его, как бы своего наставника питомец какой… Вот теперь и еду в охотный.

— Не пойму я вас, — отозвалась Сусанна Юрьевна недоумевая.

— Говорю вам… привязался Онисим: поезжай, да поезжай. Вот и еду.

— Как?.. — изумилась она. — Аня?.. Онисим? Он вас надоумил?

— С ножом к горлу пристал, — рассмеялся Басанов. — А почему еще сказываю я, что он колдует, — потому что про этакий простой совет всячески просил никому да и вам вот не сказывать.

— Что не сказывать-то?

— Да что он именно науськивает, что не сам я пожелал. Нешто не загадка это?..

Басанов, усмехаясь, двинулся в зал.

Сусанна последовала за ним вместе с Дарьей Аникитичной и говорила про себя:

«Да. Конечно, загадки загадывает мой Аня».

Едва только поезд барина с гостями и прихлебателями отъехал шибкой рысью от подъезда, как в доме, будто по волшебству, воцарилась полная тишина.

Оно было и не мудрено… Дарья Аникитична прошла к себе… Сусанна Юрьевна поднялась наверх… Во всем доме не было никого. Во всех комнатах двух крыльев дома было тоже пусто. Только в нижних этажах оставались старики-нахлебники и дети, так как молодежь тоже всегда уезжала, если не пострелять, то широко покутить в охотном доме. Только дежурная дюжина в передней весело болтала и, достав из ларя карты, принялась играть в «носки», выставив караульного на случай, если явится нежданно обер-рунт с обходом.

Когда стемнело совсем, весь дом, не освещаемый в отсутствие барина, погрузился во тьму. Только передняя, да большой зал были, как всегда, освещены, а равно в апартаментах самой барыни, смежных с залом, виднелся огонь.

В правом крыле дома тоже засветились два окна… Князь Давыд Никаев, ездивший только на медвежьи охоты, и один столичный гость, Хвостов, захворавший накануне, были у себя и сойдясь принялись от тоски за игру в бирюльки по рублю за партию.

Гончий был уже наверху у Сусанны Юрьевны. Она сидела за пяльцами и, гневно встретив любимца, стала его попрекать за его «чудачества» с Басановым.

Он молчал, не оправдывался, но украдкой усмехался.

— Ну, хоть признайся, — приставала она к нему, — хоть. признайся, что ты науськал Дмитрия Андреевича ехать. Я же это верно знаю.

— Он вам это сам сказал? — спросил Гончий.

— Ну, хоть бы и сам.

— Не мог воздержаться! — рассмеялся он. — Есть же такие люди на свете: хоть зарежь их, не могут сдержать языка за зубами! А еще хотят, чтобы им важные дела поверяли, рассказывали все, что надо втайне уметь держать.

— Это же не важное… И если ты не хочешь сознаться сам, то, стало быть, оно…

— Важное, — перебил Гончий…

— Как?

— Так. Если я сказываюсь, что надоумил Дмитрия Андреевича ехать на охоту, даже привязался к нему, упрашивал его… и просил тоже никому про меня не сказывать, то, стало быть, пустое дело — важное дело.

— Просто загадки загадываешь, — сердито произнесла Сусанна Юрьевна.

— Да…

— Балуешься…

— Нет… Загадки не всегда баловство, ради одной потехи.

— Так поясни…

— Придет время, поясню.

Наступило молчание. Сусанна сидела угрюмая, так как чуяла, что Гончий что-то затевает или затеял… И это затеянное им должно теперь совершиться там в охотном доме за эту ночь или завтра днем. Помимо женского любопытства ее мучило «темное» затейничество ее любимца.

Не прошло получаса, как Гончий пришел к ней наверх, он вдруг поднялся уходить.

— Что ты? — окончательно изумилась она.

— Мне надо к себе, Сусанна Юрьевна.

— Зачем?

— Дел много… Вон на домне завтра начнут лить по-новому чугун, я и хотел…

— Полно лгать! — перебила его Сусанна. — Я по голосу твоему… да по всему наконец вижу, что ты что-то строишь… Поужинай со мною, благо я сегодня здесь буду ужинать… Поужинай и уходи.

— Не могу, золотая моя. Ей-Богу! Не могу. Не гневайтесь: дело такое важное, каких в Высоксе и не бывало никогда…

— И все о злодее, что якобы разыскал…

— Понятное дело.

— И ты сейчас махнешь ночью, тайком, в охотный дом?..

Гончий удивленно глянул в лицо Сусанны.

— Догадалась? А!.. Не дура?

Он молчал.

— Что же, ступай… — уже сердито прибавила она. — Я здесь не проболтаюсь за ночь. Да и не с кем… Разве с Анной Фавстовной одной. Ступай. Скачи.

Гончий стоял не двигаясь, будто колебался… Он не мог выносить гнева обожаемой им женщины. Каждый раз, когда Сусанна сердилась на него, в нем как будто сердце ныло.

— Сусанна Юрьевна… — выговорил он наконец. — Я после полуночи… а то и пред рассветом по винтушке опять приду.

— Слетав в охотный дом! — раздражительно произнесла она.

— Ну, хоть бы и так… Дозвольте придти. Может быть, я… ну… может статься, я в эту ночь вам кой-что доложу… правду страшную скажу… Позвольте придти… хоть пред зарей.

После минутного молчания Сусанна выговорила мягче:

— Приходи.

XXI

Был уже одиннадцатый час…

В доме стало совсем тихо… Дежурные, бросив карты, подремывали в передней… Некоторые храпели, крепко заснув: опасаться было нечего, так как обер-рунт редко приходил ночью в дом… И, конечно, ни барыня, ни барышня в такой поздний час не могли пройти через переднюю, давно собравшись спать или уже заснув…

Среди темноты высокая мужская фигура поднялась из сада на террасу правого крыла дома и осторожно вошла в дом и в тускло освещенный зал.

Это был Гончий.

Он был сильно взволнован, озирался такими глазами, как если б явился с преступным умыслом; шептал что-то себе самому, даже бормотал вслух.

Осмотревшись, прислушавшись к комнатам правого крыла и к храпу дежурных, который довольно явственно доносился в зал через анфиладу гостиных, Гончий быстро приблизился к портрету императора Петра Алексеевича.

Портрет великого императора огромный, чуть не упиравшийся в потолок, достигал, однако, уровня подоконников… Картина в широкой золотой раме так висела между двух окон, что заслоняла собой тоже целое окно, стекла которого были заделаны простым деревянным щитом… Сзади, на пыльном подоконнике, стояли испорченные и давно заброшенные голландские часы.

Гончий прошел в буфет, взял простой стул и вернулся. Подставив около портрета стул, он влез на него, а затем, с трудом протискавшись между стеной и рамой, пролез на подоконник… Затем он прибрал к себе и стул, высоко подняв над головой и пропустив там, где уклон картины от стены оставлял более свободного пространства.

— Всякая хитрая бестия, — проворчал он, — сейчас увидит: стоит стул там, где их никогда не видывано было…

Поставив стул около себя, Гончий уселся на корточках. Из-за картины зал был не видим ему, но он мог видеть хорошо входные двери из правого крыла и равно с другой стороны другие двери в апартаменты барыни…

Прошло около получаса полной тишины в доме, помимо дальнего храпа дежурных. Гончий волновался… Изредка он закрывал лицо руками и говорил мысленно:

«Неужто же и впрямь обманулся ты, Онисим?.. Возмечтал о себе?.. Ум за разум у тебя зашел?.. Сновиденья свои за дела людские стал принимать, как все умалишенные делают… Готов был поклясться, хоть руку другую отдать, а то и голову отдать… А вот, смотри, ничего не будет… как есть ничего…».

Но вдруг сердце Гончего екнуло и застучало шибко… Даже в висках застучала вдруг хлынувшая в голову кровь…

Он через силу спер в себе тревожное дыхание, а рука сама двинулась… Он перекрестился, сам того не заметив от крайнего волнения. Было одно мгновение трепетного страха от сомнения в своем разуме. Но разум ясный и сильный взял верх над суеверным испугом… Что же смутило его?

Из дверей правого крыла дома показалась фигура седого старика в длинном кафтане, бархатных сапожках и с костылем в руке… Старик тихо и беззвучно двинулся через зал и, заслоненный на время с глаз Гончего картиной, снова стал видим перед дверями комнат барыни, в которых и скрылся. Сомневаться хотя бы мгновение в том, что это сам Аникита Ильич, — было немыслимо…

Гончий перевел тяжело дыхание… Он задыхался, как если бы кто схватил и держал его за горло. Кровь продолжала стучать в виски…

Понемногу он успокоился и тихо, осторожно, с крайней медленностью в движениях, выставил стул на прежнее место, а затем снова с трудом протискался на него с подоконника.