Евгений Салиас - Владимирские Мономахи

• Название: Владимирские Мономахи
• Автор: Евгений Салиас
• Издательство: Нижегородская ярмарка
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-87893-007-2

Роман «Владимирские Мономахи» знаменитого во второй половине XIX века писателя Евгения Андреевича Салиаса — один из лучших в его творчестве. Основой романа стала обросшая легендами история основателей Выксунских заводов братьев Баташевых и их потомков, прозванных — за их практически абсолютную власть и огромные богатства — «Владимирскими Мономахами». На этом историческом фоне и разворачивается захватывающая любовно-авантюрная интрига повествования.

---

И она произнесла все это сурово и важно.

Вместе с тем она позвала Ельпидифора Алексеевича любезно и кокетливо к себе вечерком на чашку чаю с калужским тестом, кстати тоже отведать изделия всякого из стряпни собственного крепостного кондитера.

Колокольцев, ухмыляясь, поблагодарил за честь и обещал непременно быть, понимая, что «суть» дела можно обделать только с красавицей.

Онисим Гончий на допросе заявил холодно:

— Смекаю я, кто в смертоубийстве виновен, но сказать не могу. Ввечеру у Сусанны Юрьевны, беседуя, кой-что могу вам пояснить… не для записи… а так по дружеству…

Колокольцев тоже согласился, улыбаясь…

И ввечеру они втроем действительно всю суть дела выяснили и порешили.

Уже поздно, вернувшись сверху к себе, начальник «отделения» был в восхищении от красавицы барышни, а равно и от ума Онисима Абрамовича.

— А он из простых писарей, как и я… — заявил он своему первому помощнику.

На следующий день первым к допросу был вызван снова сам барин.

Судья передал ему свои подозрения «как дело было», убеждая сознаться во всем и положиться на монаршую милость.

Басанов упорно отрицал «возведенный врагами поклеп».

В следующие дни началось что-то такое непонятное, мудреное, темное, диковинное, что Высокса ахнула… И длилось это более недели…

С проволочного завода привезли знахарку, колдунью Ешку, маленькую калмычку, уже старушенцию, но лукавую и умную…

Она оказалась главным свидетелем, осветившим все дело, и направила «розыск», куда следует. Двое заводских крестьян и один дворовый были взяты под стражу с тем, чтобы быть отправленными под конвоем в наместничество…

Отделение собиралось уезжать…

Накануне отъезда, вечером, Колокольцев, наедине, заперев свою дверь на ключ, считал толстые пачки ассигнаций… Всего было двадцать пять тысяч… Главный судья сиял…

— Ай, голова! Ай, какая голова! — шептал он. — Не видывал таковых. Вот бы его из этой канцелярии заводской, да в нашу бы взять. Про нас сказывают люди: крючки де судейские! Нет, голубчики, у вас вот тут молодец — истый крючок. Всю империю зацепить, прицепить и поволочь сможет… Недаром и прозывается особо… Кличка по шерсти: истинно гончая собака, след зверя носом находящая…

Наутро все вздохнули свободно и радовались. «Отделение» выехало восвояси, захватя и главных преступников…

— Умница ты, Гончий! Умница! — восторженно повторял Басанов.

Гончий благодарил и радостно ухмылялся… но как-то загадочно… Однако этого, кроме Сусанны Юрьевны, никто не замечал. Сама же она была несколько озабочена и не умела скрыть какой-то тревоги… «Ох, перехитрит, пересолит», — думалось ей.

Прошло три недели… Высокса вся от мала до велика снова встрепенулась, а затем будто тотчас замерла от перепуга.

Новое «отделение» явилось из наместничества распутать напутаное первым.

— Ну вот она… началась! — воскликнул Денис Иваныч.

— Кто — она?.. — спросила его жена.

— Волокита!..

Вторые судьи, пробыв неделю с опросом, все распутали по-своему, и уже никто не мог ничего понять…

Прошел слух, что судьи раскрыли истинного убийцу князя Никаева и, не зная как им поступить в особо важном обстоятельстве, послали донесение наместнику и ждут его разрешения арестовать… кого-то в доме… Кого?

Те, что говорили со слов других, сами робели от изумления и страха.

— Виновата в смертоубийстве и будет осуждена сама барыня Дарья Аникитична!.. А барину тоже не избежать беды… Он помогал супруге…

Однако второе «отделение» кончило в одну неделю свой сыск и уехало, не арестовав ни барина, ни барыни. Оно определило оставить их в Высоксе под подозрением и указало родственнице их наблюсти за ними, чтобы они «безотсутственно» пребывали в вотчине.

Начальник второго земского отделения, уезжая, был тоже очень доволен и очень вежлив с красавицей-барышней и очень радушен с новым «заведующим коллежским правлением». Дела были временно поручены Гончему по просьбе и совету барышни, но неведомо кем. Сам же барин с женою были временно устранены от всех дел управления заводами под предлогом, что угрозами и деньгами не допускают своих холопов чистосердечно показывать правду по делу об убийстве.

XXIX

Прошло полгода со дня совершенного преступления, и дело стало принимать иной оборот.

Басанов, уже увезенный из вотчины, жил безвыездно под надзором в губернском городе… В суде шло дело о нем, как о главном заподозренном в смертоубийстве. Предполагаемая пособница его, Дарья Аникитична, была по распоряжению наместника впредь до окончания сыска и суда оставлена на жительстве в Высоксе при детях, но не при делах управления.

Предписание правительственное между прочим гласило:

«Перепоручив оной дворянке, Дарье, Аникитовой дочери Басман-Басановой, яко родной матери, печися и старатися об чадах, двух сынах ее, Олимпии и Аркадии, изъять из ведения ее и присутствия всякие заводские, и вотчинные, и прочие дела, а управление и распоряжение оными возложить на девицу из дворянок Сусанну Юрьевну (Егорову тож) дочь Касаткину, с строжайшим препоручением ей опекать и блюсти все, до Высокских Басман-Басановских заводов и вотчин и степных деревень и иного прочего имущества касаемое, сущее и присное. Опричь сего, нижегородскому бывшему купцу, а ныне высокским коллежским правителем назначенну, Онисиму Абрамову сыну Гончему, яко ответственну, не токмо пред опекуншей дворянкой Касаткиной, всего управления блюстительницей, но такожде и сугубо ответственну пред самым наместническим правлением, — иметь все в полном его, Гончего, распоряжении и под наивящшим его наблюдением всех дел происхождения. И отнюдь не ссылатися ему, Гончему, на помешательства и помешателей, а на свой страх и совесть приемля пред законом все оное, до заводских и вотчинных дел касаемое и следующее, строжайше и неукоснительно ведать и в наместническое правление доносить… И такс всему оному вышеписанному впредь до присного наместнического указу быти».

Часть четвертая

I

У главного управителя, помощника опекунши Высокских заводов, «господина» Онисима Абрамовича, кончился доклад управителей и канцеляристов и начался прием.

Был четверг, единственный день в неделе, в который всякому, хотя бы первому встречному, дозволялось придти по своему делу, или с просьбой, и лично доложить все главному вершителю судеб Высоксы, власти которого предела не было.

Приемная и прихожая, а затем и коридор, были полны народом разного рода или вернее трех сортов. Самые важные лица ждали в приемной, сидя на диване и на креслах. Люди помельче ждали своей очереди в прихожей, кто сидя на ларях вдоль стен, а кто стоя… В коридоре было мужичье и даже несколько баб. Одна из них, очень старая, сидела на полу и тихо говорила с маленькой девочкой лет десяти, которая была ее поводырем. Старуха лет семидесяти была слепа и была, по уверению всех, колдунья.

Господин Гончий, официальный, правительством признанный, правитель заводов, не только полновластный в Высоксе, но имеющий значение и во всей губернии, занимал апартамент наверху и принимал всех в той же самой комнате, где прежде был кабинет Басман-Басанова, основателя заводов.

В этот день и еще накануне у всех во всей Высоксе были «ушки на макушке». Все обыватели, нахлебники, дворня, заводские рабочие и крепостные, старались делать свое дело порядливо, чтобы нельзя было придраться. Это случалось раза два в месяц. Случалось это потому, что проходил слух, что «он» ныне в стихе[31].

На Гончего нападал стих, Бог весть почему. Он становился вдруг особенно строг и взыскателен. Малейшая провинность вызывала строжайшее наказание. Причина была неизвестна.

Только сам Гончий знал причину этого «стиха», но никогда никому ни словом не обмолвился, а в особенности не хотел объяснить это Сусанне Юрьевне. Раздражение, являвшееся в нем порою и длившееся дня два, происходило от острой боли в обрубленной руке. И нестерпимо болели именно пальцы несуществующей кисти руки. Гончий считал это явление чуть не колдовством.

И без того все равно боялись его гнева. А когда находил стих, то робели и смелые: так как разгневавшийся Онисим Абрамович Гончий, хотя и не опекун, а управитель всех заводов, мог сослать и в Сибирь.

Все знали и помнили, что он, властвующий над всеми, был когда-то простой писарь, которого звали «Анька». Но это было давно…

Много с той поры воды утекло!

Многие еще помнили Онисима Абрамовича, когда он был «Анькой», и говорили и рассказывали это… Но молодежь едва верила, как бы не могла себе и представить, каким образом всемогущий Онисим Абрамович мог зваться просто «Анькой» в молодости.