Аркадий Вайнер - Райский сад дьявола

• Название: Райский сад дьявола
• Автор: Аркадий Вайнер
• Жанр: Детектив

Они – 'Дивизион'.

Секретная оперативная группа по борьбе с организованной преступностью. Люди, чья профессия – расследовать самые сложные, самые невозможные дела.

Однако на этот раз распугивать приходится не просто убийство при загадочных обстоятельствах, но – смерть одного из своих.

---

Но голос у него был роскошный – переливчатый рокочущий баритон профессионального разговорщика, кафедрального краснобая. Умело модулированное звукотечение разносилось мягко, не очень громко, но отчетливо, по всему ресторану.

– Экзистенциализм основывается на концепции абсурдности жизни… – вещал лошадиный мосол, а бабенки слушали, затаив дыхание. Розовые, с бесцветными волосиками, толстенькие, похожие на пожилых ухоженных свинок.

Наверное, какой-то деревенский философ. Это сейчас в Европе такая мода завелась – как бы изучают историю, литературу и философию в экскурсиях. Кружок для домохозяек.

Хэнк прошел от них подальше в угол. И сразу же возник чернявый смазливый официант, молодой итальяшка.

– Много кофе, – сказал Хэнк.

– По-венски? С молоком? Лате? Или турецкий? Регуляр? – переспросил итальянец.

– Черный, самый крепкий, двойной заправки. И много…

– Что будете кушать? – осведомился официант. У него, как на старых римских бюстах, не было переносицы – нос начинался прямо со лба.

– Яичницу, сосиски ноквюрст. – Хэнку нравились эти коричневые жареные колбаски, которые с хрустом лопались под зубами.

Официант записал в блокнотик, спросил на всякий случай:

– Не хотите ли попробовать белых колбасок? У нас их делают замечательно.

Хэнк махнул рукой:

– Ладно, попробую их в ленч.

На лице официанта был написан ужас:

– Белые колбаски в ленч? Их едят только с утра.

– Тогда тем более дайте ноквюрст, – сказал Хэнк. В философском кружке решались громадные проблемы. Бархатный голос доносился в угол к Хэнку:

– Существует только субъективная истина для отдельной личности… Сущность экзистенциализма – это вера в абсурд, это религия парадокса…

«Вот именно, – подумал Хэнк. – Жалко, что я не верю ни во что, даже в абсурд. А то бы я стал экзистенциалистом…»

Проповедник душил свинок именами, которые они до него сроду не слышали:

– …Кьеркегор, Хайдеггер, Кафка – они дали образцы того, как люди непроницаемы, одиноки и наглухо замкнуты…

Может быть, это хорошо?

Официант принес кофе и, не допуская мысли, видимо, что такую бадью можно выпить без молока, поставил большой молочник со сливками.

– Спасибо, – сказал Хэнк. – Теперь несите виски-бурбон, лучше «Фор роузис». Но айс, но вотер, но анисинг, бат дабл энд твайс…

Этот парень внешне очень сильно напоминал ему Адониса Гарсия Менендеса, старого приятеля, когда-то бывшего у него вторым пилотом. С таким же прямым римским носом легионера. Хэнк вообще-то был уверен, что очень давно, когда людей на земле было совсем мало, жили они одной семьей. А потом неоправданно расплодились, распались единокровные роды, и разбрелись они по миру, потеряв навсегда своих братьев и сестер.

Официант принес виски. Он все-таки был похож на Эда Менендеса, как однояйцевый близнец. Но штука в том, что Адониса Гарсия Менендеса было невозможно представить с подносом в руках, обслуживающим других, – он сам был везде главным гостем и хозяином застолья.

Наверное, в той старой, очень давно растерявшейся семье, Менендес и официант-итальяшка не были близнецами. Адонис наверняка был старший, боевой, бандитский брат, а официант избрал для себя сытую, спокойную участь обслуги.

Хэнк в один присест выпил двойной бурбон, запил обжигающим кофе, чиркнул своим потертым «зиппо», закурил сигарету, и через несколько секунд пришла приятная расслабуха. Проповедник под взволнованные вздохи своих датских свинок-пенсионерок вещал угрожающе:

– …Экзистенциалисты – одинокие волки, гомеостаты, пустынники… Им свойствен крайний индивидуализм, они по природе своей интроверты и склонны к аутизму…

Хэнк с интересом прислушался – кажется, этот ученый дурак рассказывает о нем. Вот его дружок Эд Менендес не подходит ни под одно из определений экзистенциалиста. Нет! Нет! Он был совсем другой парень. Эда подсадили в экипаж к Хэнку, когда довольно сильно подранили его неразлучного друга Кэвина Хиши, по прозвищу Кейвмен – «Пещерный человек».

Хэнк любил Хиши. Молодой, яростно-рыжий ирландец, лютый в пьянке, в бою и в молчанке. Здоровенный, в длинных патлах медных волос, всегда молчащий, одно слово – пещерный прачеловек. Он был из бедной семьи, отец Хиши когда-то служил шерифом в безымянной техасской глухомани. Однажды старик какого-то негритоса пристрелил не по делу, то ли придушил его – мол, у негров слабые шейные позвонки, в общем, что-то там произошло, газетчики раздули – и его выперли из полиции. Доживал без пенсии, а работать не хотел принципиально.

Слушая невнятный рассказ Хиши о случайном непреднамеренном удушений вооруженного негра, Хэнк спросил:

– А папаша твой был такой же верзила, как ты?

Эд Хиши вздохнул:

– Он был настоящий мужчина. Папаша был в нашем графстве чемпионом по армрестлингу… Ось от грузового «форда» руками гнул…

Может, папаша Хиши думал, что негритянская шея крепче фордовской оси? Нехорошо, несправедливо обошлись с ветераном полиции – спился от этого и нищенствовал.

Короче, его второй пилот – сынок Хиши, Кейвмен, ненавидел всех их узкоглазых врагов, их союзников, власть в Вашингтоне, начальство в Сайгоне и, похоже, товарищей – всех, кроме Хэнка. Однажды Хэнк спросил его:

– А зачем ты приперся на эту дурацкую войну?

Хиши долго думал, чесал меднопроволочную тыкву:

– Я не хочу больше быть бедным… Мой папаша не мог оплатить мне учебу. Отобьюсь я здесь еще полтора года… Вернусь – мне положено бесплатное обучение… Окончу университет… Буду жить, как остальные жирные коты.,. Куплю новый «мустанг»…

– А если убьют? – спросил Хэнк.

– А чего это меня убивать? – удивился Кейвмен. – Да и все равно – когда-то ведь нужно умереть… Раньше – позже… Не имеет значения…

При взлете с диверсионной базы в Долине кувшинов, куда они возили на «Сикорском» оружие, боеприпасы и ящики с пугающей надписью «Взрывчатка», какой-то шальной вьетконговец бросил в открытый люк вертолета гранату. Машина почти не пострадала, Хэнк мгновенно довернул ее чуть-чуть и размозжил посадочной «лыжей» вьету голову. Кейвмену вырвало осколком из задницы фунта два мяса. Хэнк выл от ярости – доктора, конечно, на базе не оказалось. Какой-то полупьяный рейнджер помог ему срезать с Хиши портки, в ужасающую рану налили полбутылки виски – остаток допил рейнджер, засыпали каким-то порошком антибиотика, кое-как замотали сочащуюся кровью яму в ягодице, и Хэнк полетел назад.

Господи, какой распад и разгильдяйство вокруг! Это же надо – охрана подпустила партизана вплотную к вертолету обеспечения! А если бы они еще не разгрузились и граната угодила в ящики со взрывчаткой? А может быть, вьет и не был партизаном, а служил нашим надежным союзником в армии доблестного Нго. Они нас там все одинаково ненавидели…

Рана Хиши была не тяжелая – не в кость, а в мясо, но очень болезненная. А главное, как бы неприличная – никому показать и похвастаться нельзя – засмеют. Получил от косоглазого настоящий «кик ин ас» – пинок в жопу. Хэнк пришел навещать его в госпиталь и весело спросил:

– Ну, как твоя жопа?

Хиши совершенно серьезно ответил:

– У меня ранение не в жопу…

– Ага, понятно, – кивнул Хэнк. – У тебя черепно-мозговая травма…

– Нет, – так же серьезно сказал Хиши и взял с тумбочки листок, на котором было написано что-то по-латыни. Медленно шевеля толстыми губами, прочитал: – Тяжелое проникающее ранение в «мускулюс глютеус максимус»… Понял? В максимус! А не в жопу…

Кейвмен со своим рваным «глютеусом максимус», именуемым до ранения просто жопой, выбыл из строя надолго. Тогда Хэнку дали Эда Менендеса, беглого кубинца, весельчака, болтуна, анекдотчика, страшного бабника и неукротимого певца – он, если не трепался, то все время пел свои чудовищные кубинские песни, все – с обязательным припевом: «Ай-яй-ай-яй». И подмяукивал, сука, как гавайская гитара.

Хэнк мрачно раздумывал, как-то они попоют в воздухе. Перед первым же полетом Хэнк мягко сказал ему:

– Если в воздухе ты, кубинская радиола, откроешь хоть раз рот, я тебя выкину из вертолета…

Официант принес яичницу – воздушный нежный «скрэмбл» и коричнево-розовые поджаристые сосиски. Горячие хрусткие булочки мгновенно впитывали масло и на глазах желтели.

– Принеси еще «Дэниэлса»… Три двойных, – велел Хэнк.

– Сразу? – вежливо переспросил итальянец, похожий на Эда Менендеса. Нет, официант смахивал на Эда только внешне – Эд никогда бы такой глупости не спросил. Если есть выпивка – то всю! И сразу! Дабл! Твайс!

– Ладно, – вздохнул Хэнк. – Заходи на цель с интервалом в пять минут…

Приятное тепло уже разливалось по всему телу. И даже драматический голос пастыря пожилых датских свинок больше не отвлекал Хэнка – выпитое виски действовало, как ватные затычки в ушах.

…В первом же полете Эд удивил Хэнка быстротой, хваткостью, ловкой осторожностью, уверенным спокойным пилотированием и полным хладнокровием. Но главное – он молчал. До приземления. А там уж изверг взрыв шуток, баек, вранья, хвастовства и кошмарных песен. И сразу же: «Хэнк, нельзя терять ни минуты – в бардак! Пьем и трахаемся с нашими милыми обезьянками до утра!» И Хэнк решил твердо – парень живет правильно. Пошли в бардак и программу Эда перевыполнили – пили по-черному, беспамятно ласкали гладеньких прохладных азиаток, щебечущих что-то птичье, потом долго и лениво дрались с улетающими в Штаты пехотинцами и под утро возвращались в казармы тяжелые, как танкеры в грузу, залитые до носовых клюзов перегорающей выпивкой.