Вадим Бакусев - Лестница в бездну

• Название: Лестница в бездну
• Автор: Вадим Бакусев
• Жанр: Самосовершенствование
• Год: 2011

Ницше и европейская психическая матрица. Моей эпохе с чувством глубокой неуместности посвящаю. Вадим Бакусев.

План лестницы.

---

2

Такие «попытки» могут выглядеть по-разному — от тумана в голове заплутавшего в лесу своей души Кандида, героя «Улитки на склоне» А. и Б. Стругацких, до неврозов и психозов.

3

Не надо смешивать его с характерологической скрытностью, мнительностью и подозрительностью, симптомом различных психических и нервных заболеваний (например, эпилепсии).

4

Еще один пример я возьму из беллетристики высочайшего пошиба (как и в предпредыдущей сноске) — это симпатичная фигура Цинцинната Ц. из романа В. Набокова «Приглашение на казнь». Цинциннат, явно символизирующий самостановление (в том числе своего автора), обвиняется в преступлении, состоящем в когнитивной «непрозрачности» для всех остальных, полностью прозрачных друг для друга представителей вида H. sap. sap., сапсапов, цапцапов. Он пытается разыгрывать «прозрачность», но неумело; его быстро разоблачают и приговаривают, разумеется, к смертной казни.

5

Индивид тоже, хотя и в очень ограниченной степени и скорее весьма потенциально, — тайна, но в целом он вполне сводим, выводим и объясним. Он познаваем потому, что задан и определен не собой самим, а коллективным началом, будь то во внешнем или внутреннем его выражении. Он конечен, в то время как личность обнаруживает начатки бесконечности. — Не знаю, как для читателя, а для меня абзац, к которому прицеплена эта сноска, — самое сложное место в книге. Поэтому прошу прощения за косноязычие или даже косномыслие.

6

Опасности взаимной ассимиляции «я» и самости описаны Юнгом (правда, только на уровне индивидуации — другого он не знал), и я о них только упоминаю.

7

Классический реальный, хотя и преподнесенный в беллетристическом виде, пример сочетания всех трех комплексов — тайны, иерархии и власти — можно найти на нескольких страницах текста у Станислава Лема: речь идет о его автобиографической повести «Высокий замок», где есть эпизод с «удостоверениями». Автор, которому было в ту пору двенадцать-тринадцать лет, вел одно время странную и тщательно таимую от всех деятельность — он создавал игрушечные удостоверения, дающие (в его фантазиях) их предъявителям все более обширные, иерархически выстроенные полномочия, связанные с собственностью и властью. Вообще же комплекс иерархии, по моим наблюдениям, проявляется как приверженность принципу аристократии — по преимуществу мужскому и воинскому принципу: скажем, если у человека есть аристократические предки, он подчеркнуто гордится ими, как Пушкин, а если нет, то домысливает их, как Рильке и Ницше. Последний вообще интересуется всем благородным и на идейном уровне — например, его настойчивые вопросы «Что благородно?» и решительные ответы на них (см. самостоятельно) звучат по-немецки как «Что аристократично?».

8

Я совсем не хочу связывать это обстоятельство с предполагаемым «отцовством» Ницше по отношению к символизму как течению в искусстве.

9

Как ни странно, Ницше мог бы занимать и противоположную позицию (по крайней мере, он, видимо, понимал всю коллизию), о чем, кажется, говорит текст KSA, 12, 9 [168], где отрицаемые им «современные веяния» характеризуются так: «засилие инстинктов (после того как произошло ослабление силы воли, стремления к цели и средствам…) (подготовлено в философии: больше ценится бессознательное)».

10

Как тут не вспомнить другое, уже упоминавшееся мною стихотворение, где «Одно стало Двумя» и где есть такие строки: «Здесь я сидел и ждал — не ожидая,//Вне зла и вне добра, но лишь играя://Весь — свет, весь — тень, в полуденном раю,//В бесцельном времени, у моря на краю».

11

Должен, впрочем, сказать, что, по моим сведениям, самостановление подвергает человека куда большему риску, чем «процесс индивидуации» и обычная судьба индивида, — хотя бы уже потому, что на карту здесь поставлено нечто бесконечно более важное. Катастрофами на этом пути усеяна, словно вспышками благодатных взрывов, вся высшая история человечества, история творчества. Но порог необратимости самого самостановления все же существует, хотя катастрофа возможна и за ним.

12

Ницше пользуется тут словом «das Selbst», которое в текстах Юнга традиционно переводится на русский как «самость» (а на самом деле в немецком языке всегда означает «подлинное я»).

13

«Волшебная гора», гл. 6 (перевод В. Курелла). Манн, собственно говоря, развивает тут мысль самого Ницше («Утренняя заря», аф. 18).

1

О Юнге я тут не говорю: в своих опубликованных сочинениях он высказывался на этот счет часто и охотно, но только по случаю, мимоходом и, видимо, нарочито неопределенно. Тексты же его семинаров 30-х годов о «Заратуштре», от которых можно было бы ожидать толка, не опубликованы и мне недоступны (пять машинописных экземпляров хранится в Цюрихе и Нью-Йорке).

2

Та самая, где герой изображен невозмутимым всадником, не уделяющим ровно никакого внимания своему опасному, очень опасному соседу. С неудовольствием вспоминаю, что при входе на лестницу нечаянно переврал ее название; но бежать обратно ради его корректуры я не буду, дело не ждет.

3

Третий его антигерой — Вагнер — не был жертвой в этом же смысле, но был ею в другом: Ницше принес в жертву свою любовь к нему (а заодно, к счастью, и свой неважный музыкальный вкус). Вагнер был для него предателем: он предал музыку как дионисовско-нематричное начало (то есть фактически или, лучше сказать, психологически — самого Ницше) началу матричному — христианству. Отсюда явно и повышенно аффективное отношение Ницше к Вагнеру: даже фактически повиснув над бездной, мыслитель находит в себе силы написать последнюю свою «готовую» работу, автокомпиляцию «Ницше contra Вагнер». А в «Се человек» раздел о его сочинении, посвященном критике Вагнера, в шесть раз больше разделов о таких неизмеримо важнейших книгах, как «За пределами добра и зла» и «К генеалогии морали».

4

В этом смысле в высшей степени симптоматично «последнее соображение» Ницше (действительно оказавшееся одним из последних его соображений, уже весьма нечетких) — в «объявлении войны» Гогенцоллернам он заявляет: «Если б мне только выдали этого юного преступника; я не замедлил бы погубить его — я хочу сам пустить испепеляющее пламя в его проклятый преступный ум» (KSA, 13, 25 [14]) и немного спустя повторяет: «Если б этот молодой преступник оказался в моих руках‚ уж я бы не замедлил его погубить‚ предав огню его преступный ум…» (там же, 25 [20], и тут же condamnit illi ad vitam diaboli vitae). «Юный преступник» — это император Вильгельм II, на фигуре которого, видимо, тогда фантастически сошлась клином вся великая воинская ярость Великого терминатора против матрицы (он хотел погубить его ум, то есть сознание, пламенем, метафорически связанным для Ницше с сознанием). — Наведя справку у текста KSA, вижу, что это было его предпоследнее соображение; последним было: «Уничтожив тебя‚ Гогенцоллерн‚ я уничтожу ложь» («ложь» — это, по смыслу предыдущих текстов, империя, но на символическом, подлинном уровне — ведь как можно было надеяться уничтожить империю? — конечно, это матрица как иллюзорная, искалеченная жизнь).

5

В ломаных скобках мои смысловые конъектуры; фрагмент не завершен, но последняя мысль Ницше в нем ясна насквозь: «…что они имеют все меньше шансов стать личностями, т. е. людьми в подлинном смысле слова».

6

Я, разумеется, не несу ответственности за существующие русские переводы этих дифирамбов; как решить возникшую дилемму, не ведаю.

7

Четырехчастная композиция стихотворения более ясна: в первой части Заратуштра мечет довольно абстрактные молнии, в третьей сулит сказать о «великих вещах», в четвертой говорит о них, не указывая прямо, но понятно, что речь идет о вечном возвращении. Именно вторая часть раскрывает, в кого мечутся молнии — в матрицу — и чт? предлагается взамен матрицы.

8

Подобно тому древнему римлянину, который на коне и в полном вооружении с грохотом свергся в расщелину на форуме при всем честном плебсе, чтобы эта расщелина, знак гнева богов, закрылась.

9

Чтобы избежать явного логического порока в понимании буквального смысла подзаголовка, смысла, звучащего так: «Как становятся тем, чем являются» (порока, который очевиден из вопроса: «как можно стать тем, кем уже являешься?»), надо попробовать читать его так: «Как приходят к самому себе», читать по правилам искусства, а не логики, видя символическое «дно» знака, нечто подразумеваемое. Тогда выйдет еще точнее: «Как человек становится тем, чем обязан быть» («является» означает «подлинное бытие в отличие от становления», бытие, заданное, как идеал становления, но никогда не достижимое; если вернуться к буквальному переводу, может получиться тогда: «Как становятся тем, чем являются на самом деле»). Впрочем, на таких «логических пороках» у Ницше построено многое.