Аркадий Ваксберг - Прокурор республики

• Название: Прокурор республики
• Автор: Аркадий Ваксберг
• Жанр: История

---

От чая Крыленко не отказался.

- Только чур: сразу за дело. Время дорого.

Большевистской фракции предстояли горячие дни.

Один за другим надо было внести запросы - о преследовании рабочей печати, о разгоне рабочих собраний. Намечалось обсуждение причин, из-за которых недавно произошли взрывы на охтенском заводе: наживая миллионы, но экономя гроши, капиталисты не пожелали принять вовремя меры по технике безопасности. И вот результат - погибли люди. Десятки семей потеряли кормильцев...

Готовили большевики и проект закона о восьмичасовом рабочем дне.

Ленин подробнейше разработал текст, оставалось выбрать момент, чтобы внести проект в Думу.

- Ерундовина вообще-то... - веско сказал Малиновский- - Тратим силы на заведомый пшик! Да неужто эта треклятая Дума примет закон в интересах рабочих и в убыток господам толстосумам.

- Изволите шутить, господин депутат, - добродушно произнес Крыленко, с наслаждением отхлебывая из стакана чуть подцвеченный желтизной крутой кипяток. - Разве наша фракция вносит законопроекты рассчитывая, что их примут? А я-то думал - чтобы показать пролетариату, какие законы черносотенная дума отказывается принять.

Пришли Бадаев и Петровский. Все шестеро депутатов-большевиков выступали по очереди, но к выступлению по каждому вопросу готовились обычно двое.

Если одного прервут, изгонят с трибуны, а то и из зала, другой примет эстафету из рук товарища и договорит то, что тот не успел сказать.

Крыленко захватил с собой Свод законов, Уложение о наказаниях, разъяснения Сената, устав о печати - без этого подготовиться к думскому выступлений_ было попросту невозможно. Еще больше книг - всевозможные кодексы, справочники, комментарии, курсы лекций университетских профессоров, аккуратно переплетенные газетные вырезки - заполняли комнату на Гулярной улице. Ее он снимал у тихой старушки за весьма скромную плату. Там, на Петроградской стороне, был его рабочий кабинет, где он готовил конспекты депутатских речей, писал статьи для "Правды".

Депутату на думской трибуне рекомендовалось ссылаться на законы, иначе его выступление могли счесть необоснованным. В дебрях тысяч и тысяч параграфов с их бесчисленными поправками и дополнениями блуждали даже специалисты. Крыленко мучительно осваивал эту премудрость, всерьез подумывая, что после историко-филологического факультета ему теперь неплохо бы окончить еще и юридический: доскональное знание многочисленных уложений иногда помогало отстаивать рабочие интересы.

Депутаты не раз обосновывали в Думе свои заявления безупречными ссылками на законы, вспоминая подчас и такие, о которых забыли сами министры.

Чувствовалась рука опытного консультанта! Но тут уж ничего нельзя было поделать: консультироваться с кем бы то ни было думские правила не возбраняли.

А полиция, наверное, сбилась с ног, разыскивая невидимку: уж ей-то, конечно, полагалось знать, чьей помощью пользуются рабочие депутаты.

- Не забудь, Алексей Егорович, - сказал Крыленко Бадаеву, - привести статью 1359 Уложения о наказаниях. Тогда Марковым и Пуришкевичам крыть будет нечем. Хотя бы формально...

- Что за статья? - поинтересовался Малиновский.

В прениях по вопросу о преследовании рабочих за участие в стачках он был запасным.

- Статья гласит, что забастовщик не может подвергнуться наказанию лишь за то, что он бастует. В силу правительственного указа от второго декабря пятого года о праве на стачку...

- Ну, Абрам, и силен же ты, братец, - покровительственно сказал Малиновский. - Статья, указ...

Пусть уж Бадаич запоминает. Я в этих законах как рыба на мели...

- Нашел чем гордиться, - заметил Петровский.

Этот вопрос впрямую его не касался, но он внимательно слушал Крыленко, делая пометки в своем блокноте.

- А я думаю так: нам надо по-рабочему, по-простому, от души, без всяких там адвокатских крючков.

Пускай интеллигентишки щеголяют законами, а нам это ни к чему. Мы буржуйских законов не знаем и знать не хотим.

Малиновский говорил резко, раздраженно, словно мучала его мысль, что сам он не в силах выучить свой урок, и вот приходится пользоваться чужими подсказками.

Крыленко понял его и поэтому не рассердился, сказал только:

- Владимир Ильич считает иначе...

Малиновский замолчал, по лицу его прошла тень, он быстро сказал:

- Ну, может быть, может быть... Я, наверно, не прав...

Он бросил взгляд на часы, вскочил, заторопился.

Как лидера фракции, его пригласил на какое-то совещание заместитель председателя Думы князь Волконский.

Роман подтрунивал над собой, что вот, дескать, приходится все же осваивать буржуйский опыт для пользы рабочего класса, чертыхнулся в сердцах, но ушел за ширму переодеваться.

Вскоре он появился в сюртуке, в белоснежно крахмальной сорочке, в надраенных модных штиблетах.

И первый захохотал, довольный эффектом.

- Смотри не перепутай коньяк с шампанским, - пошутил Крыленко и тут же согнал улыбку с лица. - Ну а мы, товарищи, за работу. Время, время... Глаза слипались от усталости, кружилась голова. - Давай, Егорыч, пройдемся еще раз по тексту запроса.

Седобородый швейцар лишь мельком взглянул на пропуск и благосклонно кивнул: лицо Крыленко ему уже примелькалось.

Для того чтобы попасть в Таврический дворец на места для публики, нужно было получить специальный пропуск от какого-нибудь депутата на день, на неделю или на месяц. Пропуска были безымянные, поэтому документы никто не спрашивал. Да если бы и спросили, Крыленко показал бы отличнейший паспорт, изготовленный по всем правилам полицейского искусства.

Дневное заседание уже началось. Стараясь не шуметь и не наступать на ноги сидящим, он с трудом пробрался - галереи забиты публикой до отказа на свое излюбленное место в первом ряду, которое берегла для него пришедшая раньше Елена Федоровна Розмирович. С этой молодой женщиной, за плечами которой уже было почти десять лет партийного стажа, Крыленко познакомился всего два месяца назад.

В партийной переписке она была то Евгенией, то Таней. А "в миру", в разговорах, в общении с товарищами, Галиной. Ее прислал сюда Ленин, доверив первейший по важности' пост секретаря Русского бюро ЦК.

Того бюро, которое фактически было штабом на передовой.

Спустя какое-то время к этому посту прибавился еще один: секретаря думской фракции большевиков.

Она вела переписку с избирателями, ведала всей документацией и протоколами.

Работа свела их, Галину и Абрама, сдружила, спаяла накрепко. И надолго.

...На трибуне паясничал известный всей России мракобес Марков-второй. Он звался вторым, потому что был в Думе еще один Марков, ничем не примечательный тишайший человечек, подавленный тем, что был он однофамильцем знаменитого черносотенца.

Огромный, рыхлый, с толстым приплюснутым носом и сальными зализанными волосами, "второй" сотрясал стены своим исполинским басом, брызгая слюной и стуча по трибуне волосатыми кулаками.

- Для кого, господа хорошие, вы требуете свободы? Для фанатиков и безумцев?.. Ха, свободу им подавай, ишь чего захотели! А государство, по-вашему, будет равнодушно взирать, как это стадо посягает на все, что дорого каждому порядочному человеку?

Председатель Думы Родзянко величественно восседал в золоченом кресле, прикрыв глаза и поглаживая массивную цепь, блестевшую на его груди. На правых скамьях, там, где сидели махровые реакционеры, неистово аплодировали после каждой фразы своего кумира.

- Балаган! - шепнула Розмирович.

Крыленко уточнил:

- Кровавый балаган... Ты посмотри только на это чудовище!

Марков вошел в роль. Вскинув руку с оттопыренным указательным пальцем и прищурив глаз, он "прицеливался" то в одного рабочего депутата, то в другого:

- Ага!.. Вы, значит, за свободу? А мы вас-на мушку...

Справа и в центре заржали. Родзянко наконец проснулся:

- Член Государственной думы Марков-второй, здесь не тир, благоволите выступать по существу вопроса.

Погромщик отмахнулся от председателя, как от надоедливой мухи. Выкрикнув еще несколько ругательств, он под аплодисменты самодовольно сошел с трибуны.

Крыленко встретился глазами с Бадаевым: "Ну, Егорыч, не подкачай!" Тот чуть заметно кивнул.

- Слово имеет член Государственной думы Бадаев. - Родзянко придвинул к себе колокольчик. - Прошу не шуметь. В случае необходимости, я сам призову оратора к порядку.

Это была откровенная угроза. Но Бадаев не из пугливых, такими штучками его не собьешь, а пререкаться с Родзянкой он не будет - как говорится, себе дороже...

Он начал тихо, спокойно, даже вроде бесстрастно, - рассказ об ужасающих условиях, в которых трудились и жили рабочие, был слишком трагичен и в пафосе не нуждался.

- Рабочие надрываются, они мучаются в цехах по восемнадцать часов, ни одно животное столько не ворочает, сколько русский рабочий за какие-нибудь сорок-пятьдесят копеек. Когда в пятом году рабочий класс потребовал от вас то, что ему нужно, вы накормили его пулями.