Лоренцо Каркатерра - Гангстер

• Название: Гангстер
• Автор: Лоренцо Каркатерра
• Жанр: Детектив

Каждый гангстер рано или поздно допускает ошибку, которая обходится ему гораздо дороже, чем выигрыш, который он рассчитывал получить в результате. Так произошло и с Анджело Вестьери, жестоким и расчетливым главой нью-йоркской мафии, на протяжении десятилетий единолично правившим своей кровавой империей. Причинами этой ошибки не были ни просчеты в «бизнесе», ни предательство «друзей», ни полицейская операция. Просто однажды судьба заставила дона Анджело сделать выбор. И проценты по выданному ею кредиту оказались непомерно высоки даже для всесильного «крестного отца»…

Впервые на русском языке!

---

«Быть расистом глупо, особенно в рэкете, — однажды сказал мне Пуддж. — Наоборот, чтобы чего-то достичь, нужно не быть расистом. Когда мы с Анджело начинали, организованная преступность состояла в основном из итальянцев, ирландцев, евреев и чернокожих. Четыре группы людей, которых чуть раньше или чуть позже поглотила пасть этой страны. До сих пор много народу мечтает о том, чтобы всех нас не стало. Мы знаем, что такое быть ненавистными, что значит отторгаться обществом. Разница в том, что, если ты гангстер, люди будут все так же ненавидеть тебя и желать тебе смерти, но не станут говорить об этом вслух. Они не осмелятся открыть рты, так как боятся того, что мы можем с ними сделать. Так что поверь мне, малыш, если хочешь посмотреть на расиста, то возьми банкира из офиса за углом или парня с Уолл-стрит, ворочающего миллионами. А у нас можешь не искать. В этом грехе мы, как правило, неповинны».

Домывая тарелки, я думал о том, как жаль, что я не могу постичь причины, вызывающие бунты, найти какие-то оправдания случившимся погромам, но совершенно не представлял, как облечь в слова то, что я чувствовал сердцем. Я понимал, что значит носить на себе бремя накапливавшихся годами гнева и негодования, которым окружающие не придают ни малейшего значения. Я не знал, допущу ли я когда-нибудь, чтобы растущая в моей душе ненависть увлекла меня по той же дороге, на которую встали мятежники из Лос-Анджелеса, но отчетливо понимал, что, если я не смогу вырваться из общества Вебстеров, мое состояние прорвется всплеском насилия в той или иной форме.

— Вы уже доели? — спросил я Джона Вебстера и протянул руку, чтобы забрать у него тарелку. Пока я мыл свою тарелку и кастрюли, в которых Вирджиния готовила обед, он выпил еще одну кружку пива и переключил телевизор с репортажа о бунте на программу «Фильм за миллион долларов». Сегодня там показывали «Годзиллу» с Раймондом Берром.

Джон толкнул тарелку ко мне и смерил меня своим обычным злым взглядом.

— Если хочешь знать, та шпана, с которой ты все время шатаешься, она еще хуже любых черномазых. — Он уже изрядно налился пивом и теперь испытывал неодолимое стремление поболтать. Он потянул за колечко на крышке следующей банки с пльзеньским, из щели полезла пена. — Они хотят легко жить, а для этого идут по головам тех, кто добывает деньги тяжелым трудом, таких людей, как я. Если им чего захочется, они приходят и берут. А жить по-другому они не умеют и не хотят. Если ты не поостережешься, то и заметить не успеешь, как превратишься в одного из них. Если еще не превратился.

— С каких это пор вы стали беспокоиться о моем будущем? — Я взял тарелку и снова повернулся к раковине.

— Нисколько я не беспокоюсь. — Джон Вебстер пожал плечами и перелил пиво из банки в свою пустую кружку. — Я никогда не скрывал, что мы взяли тебя в семью только для того, чтобы получить немного дополнительных денег. Дети нам никогда не были нужны, а сейчас и тем более не требуются.

— Хватит, Джон, — впервые за вечер заговорила Вирджиния; ее помятое безрадостной жизнью лицо залилось краской. — Вся эта жестокость вовсе ни к чему. Может быть, тебе стоит спокойно допить пиво и досмотреть кино, а?

Джон повернулся всем корпусом и уставился на жену, продолжая прихлебывать пиво и медленно закипая.

— Я только попытался честно поговорить с мальчиком. Дать ему представление о том, где может быть его место в настоящей жизни. Или там, или здесь.

— Похоже, что ты прекрасно с этим справился. — Она вытряхнула сигарету из пачки «Мальборо», взяла в рот, потом привычно повернулась на стуле, наклонилась, включила одну из газовых горелок — отличная у них была плита, газ поджигался электрической искрой, когда нажмешь на кнопку, — и прикурила. — Ну а теперь было бы лучше всего прекратить этот разговор.

— Ну, вот, ты переманил леди на свою сторону, — заявил Джон, издевательски поклонившись жене. — Впрочем, это меня вовсе не удивляет — ведь это была ее затея: взять тебя. Решила, видите ли, вернуться в те дни, когда ей хотелось попробовать, что значит быть матерью. Только вот не учла, бедняжка, что это будет так противно. Я ведь правду говорю, точно?

— Ты вообще ничего не говоришь, а только мелешь без толку языком, — ответила Вирджиния и выпустила над столом тонкую струйку дыма. — И, прошу тебя, остановись. Не нужно говорить об этом при мальчике.

Я вытер руки посудным полотенцем и повернулся к ним, опираясь спиной о раковину.

— Я не услышал ничего такого, чего не знал бы уже давно, — сказал я и аккуратно положил полотенце на стопку сохнущих тарелок. — Мне непонятно только одно: почему вы так долго терпите меня здесь?

— Это не из тех вопросов, на которые я намерен отвечать, — сказал Джон. Он поднялся со стула и поплелся в спальню, расположенную в глубине квартиры. — Об этом тебе лучше спросить своих друзей гангстеров. Может, они и скажут правду. Только я поостерегся бы поставить на это свое жалованье.

За считаные секунды я испытал множество разнообразных переживаний: и гнев, и растерянность, и облегчение. Я не знал, что он имел в виду и какое отношение Анджело и Пуддж имели к моему пребыванию в этой семье, но отлично понимал, что давно уже просрочил то время, когда нужно было покинуть этот дом, где мое присутствие с трудом терпели. Мы все знали о чувствах, которые испытывали друг к другу, но все равно в кухне небольшой квартиры в доме возле железной дороги воцарилась напряженная тишина. Я шагнул от раковины, прошел мимо приемных родителей, снял с вешалки свою ветровку с эмблемой «Янки» и отпер щелястую деревянную дверь.

— Одежду можете оставить себе, — сказал я и вышел.

Я медленно спускался по лестнице дешевого доходного дома, решительно повернувшись спиной к старой жизни и направляясь к новой.

Я наконец нашел себе дом. Это место, для которого я был предназначен, где мои поступки не изучали с неблагожелательной придирчивостью и уж тем более не подвергали непрестанному осуждению, где ко мне никогда не относились как к постороннему и не строили скрепя сердце из себя родителей. Я имел собственную комнату, пользовался свободой приходить и уходить, когда захочется, и ясно понимал, что должен нести ответственность за все свои поступки. Я был ребенком, попавшим в мир взрослых, и с жадностью впитывал все важные и мелкие составляющие такого приключения. Я оказался также посвященным в таинства мира, который доводится видеть немногим из моих ровесников, и влияние этого мира навсегда определило мое отношение к обществу и понимание своего места в нем.

Когда я тем вечером шел от дома Вебстеров в бар Анджело и Пудджа, мне было совершенно ясно, что моя жизнь настоятельно требует решительной перемены. Я также знал о том, что вариантов будущего у меня крайне мало. Если эти двое, которых я считаю своими друзьями, откажутся принять меня, то меня в конечном счете отыщет полиция и семь предстоящих лет я проведу в государственном приюте. Мало кто (если такие вообще бывают) выходит оттуда полноценными людьми, а я — это мне было точно известно — не буду в их числе. По душевному складу я не подходил для уличного существования, к тому же жизнь немногих уличных мальчишек, с которыми мне доводилось водить знакомство, с постоянством, достойным чего-то лучшего, либо обрывалась от употребления наркотиков, либо их находили мертвыми в переулках. Зная все это, я отлично понимал, что моя единственная надежда опиралась на столь зыбкую почву, как прихоть двух самых опасных во всем Нью-Йорке гангстеров.

Я разговаривал с ними обоими и говорил очень кратко.

— Я буду делать все, что вы скажете, — сказал я, стоя, не сняв ветровки, в баре, где было прохладно от кондиционера. Анджело и Пуддж сидели за дальним столом и разглядывали меня, сложив руки на столе. Их лица озарял огонь стоявших на столе зажженных свечей и мигающий свет от экрана, висевшего наверху телевизора. — И я не причиню вам никакого беспокойства. Я не стану крутиться рядом с вами и, конечно, смогу выполнять всякие поручения, чтобы отработать еду.

Анджело поднес стакан молока к губам и неторопливо отхлебнул. В его черных, как маслины, глазах отражались язычки свечей, а на худом, изрезанном морщинами лице нельзя было прочесть никаких эмоций. Он поставил стакан на блюдечко и вытер рот краем сложенной салфетки.

— У меня есть жена и двое детей, — сказал Анджело своим низким и сочным голосом. — Я вижу их, только когда это действительно необходимо. Почему я должен видеть тебя каждый день?

— Я не знал, что у вас есть семья. — Я попытался, но, кажется, не смог скрыть свое удивление. — Вы никогда раньше не говорили о ней.

— Но ведь и ты никогда не говорил о том, что хочешь жить здесь, — ответил Анджело. — По крайней мере, мне не говорил.

— Вы оба очень хорошо относились ко мне, — сказал я. — Ия знаю, что явился сюда с очень большой просьбой. Так что, если вы скажете «нет», это не изменит моего отношения ни к вам, ни к этому месту.