Алексей Antikrun - Изо всех щелей

• Название: Изо всех щелей
• Автор: Алексей Antikrun
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2010

«Изо Всех Щелей»,

или «Как я жил с мышами, искал работу и пытался выяснить, какое место я занимаю в этом мире.»

---

Я открываю дверцы помойного шкафчика, и вижу в пустом ведре дёргающуюся мышь. Она то останавливает попытки выбраться, то возобновляет. Кажется, будто смотрит мне прямо в глаза. Я хватаю стоящую в углу шкафчика мышеловку, сделанную по системе «зубастых качелей», и в этот самый момент последним отчаянным рывком мышь выпрыгивает из корзины. С полминуты я гоняю её по кухне, с мышеловкой в руках, пытаясь защёлкнуть мышку в пластмассовые зубы. Я представляю себя каким-то садистом, но иного пути разобраться с надоедливым созданием я не вижу. В конце концов мышь находит лазейку и сбегает, но сдаваться я не собираюсь. Я кидаю в ведёрко мелкий кусочек хлеба и сажусь напротив, жду. Довольно скоро из дырки, в которую уходят водосточные трубы, показывается волосатая мордочка моего врага. Мышка чуть мельтешит вокруг ведра, но это длиться секунд двадцать, потом она начинает прыгать. Она не чурается помучиться, попытки с тридцатой ей удаётся запрыгнуть в ведро, после чего я сразу же хватаю его. Мышь понимает мой коварный план, И теперь пытает выпрыгнуть наружу, периодически останавливая свои попытки, чтобы постоянно подскакивать в тот момент, когда я не жду. У меня в руках мышеловка. Мышь смотрит. Я приближаю мышеловку к ней, она сидит. Я щёлкаю — и мышь уже ускользнула. Как быстро, как разумно. Но всё-таки раза с третьего я ловлю её. Она не умирает сразу, и я смотрю, как она часто дышит… И моргает своими маленькими чёрными глазками. Мне жалко её, ведь я её обманул.

Единственное, чем я утешаю себя — что мыши не хозяева в доме. Но это неправда, я живу тут на человеческих правах, а мыши живут — на мышиных. И в этом мире, в котором они живут — они на сто процентов правы.

Я ухожу спать, и сплю крепко. А пятничный утренний сон напоминает мне своим сюжетом «Соловья и Розу» Уайлда.

Времени — девять утра, к двенадцати мне нужно на похороны, и сейчас я глажу единственные, старые брюки, в которых, помоему, ходил ещё на выпускной. К счастью, теперь они мне мне менее велики.

Я, против своей воли, представляю себе, что же будет происходить на похоронах. Вижу кучу плачущих людей в чёрном, мрачную атмосферу… Как бы не стать там совершенным аутсайдером, потому что я не чувствую себя скорбящим.

И зачем мне вообще позвонили? Неужели в Хомяка было мало друзей? Или хотят собрать исключительно школьных?.. Но это ведь не встреча выпускников, её на похоронах меньше всего должны хотеть организаторы. Не знаю. Прийду — там увидим.

Отгладив рубашку, я постоял перед зеркалом в своём наряде. Он не сложен — чёрные брюки и белая рубашка с коротким рукавом. В этом наряде можно прийти и на выпускной, и на похороны, и на работу в офис, и на бизнес-ланч. Я улыбаюсь сам себе, как же глупо подобрана моя одежда. Она универсальна, как и универсальная эмоция. Одежда же должна отображать эмоции. Тоесть, с одной и той же миной, что у меня, можно быть и на выпускном, и в офисе, и кушать ланч и даже хоронить человека!

Я опять впадаю в лёгкую меланхолию. Ну вот, думаю я. Человек умер, а я тут смеюсь. Мне видится как его близкие друзья рыдают, девушка не находит себе места, мечтает о самоубийстве, как его родители проклинают всё на свете, ведь погиб тот, ради кого они жили, на кого убивали так много сил, на кого возлагали так много надежд!.. Я почувствовал, что дальнейшие рассуждения об этом могут привести к слезам, так что лучше повременить с ними до похорон. Тогда слёзы будут кстати.

В одиннадцать часов я, как денди лондонский одет (почему-то вспомнился именно Евгений Онегин), я наконец увидел свет, выйдя на улицу. Жара стоит просто ужасная, после каждого шага я буквально ощущаю, как на моей спине и под мышками образуются капельки пота. Хуже было, пожалуй, только в центре занятости, в среду, когда было не столько жарко, сколько душно — от толпящегося и трепящегося вокруг народа.

До кладбища я решаю идти пешком, от одной мысли об общественном транспорте мне становится дурно.

Минут пятнадцать я иду до поворота, от которого дорога до кладбища уже прямая. Тут же сидят старушки, торгующие венками и цветами, но я решил, пока шёл, что не буду ничего покупать, дабы не привлекать внимания.

По обе стороны от дороги, что ведёт на кладбище, располагаются очень различные по своим характеристикам — состоятельности и поле владельца, коттеджные участки. Через один участок — дома кирпичные, через два — заборы сплошные. Они все очень, очень разные, поэтому смотрятся неказистыми не только в сумме, но и каждый по-отдельности.

После этого городского посёлка — какие-то склады. Сразу после складов — кладбище. Вот это верх цинизма!

Глава 5

Как и предполагал, я на этом мероприятии оказался совершенным аутсайдером. Но слава тому, что я оказался не единственным. Стоя в последнем ряду, когда зачитывают некую молитву, я с закрытыми глазами думаю о своём. Много знакомых лиц вокруг, но мне катастрофически не хочется ни с кем из них налаживать контакт.

«На кладбище без цветов приходить негоже.» — слышу я вкрадчивый голос, будто священнослужитель вдруг обращается ко мне.

Я открываю глаза и вижу старого школьного товарища. Теперь он выглядит солидно, будто после школы прошло не пять лет, а минимум десять. У него уже есть живот и подбородок его подтянут, и в целом так серьёзен, будто содержит какой-то небольшой бизнес, а ко мне подошёл, чтобы обсудить свои какие-нибудь поставки.

«Вот и убила система ещё одного хорошего человека.» — так же тихо продолжает он, и получается у него более чем удачно — совершенно никто не оборачивается в нашу сторону. — «Он ведь так старался. Учился в Москве, на чём-то физическом. Вроде бы.»

«Не ругайся на систему, друг,» — так же тихо пытаюсь я ответить, — «Она вроде бы работает. Мы меняем иногда одну на другую, а недовольных всегда много. Но довольных — больше.»

«Да, система-то работает,» — уже более нервно отвечает мне бывший одноклассник, — «Только мы хороним сейчас друга, который погиб в дтп… Его сбила скорая помощь на пешеходном переходе, между мэрией и центральным милицеским участком.»

«Это, вроде бы, называется издержками.» — бормочу я, сильно удивлённый такому совпадению.

«Просто не каждому в этой системе есть место.» — мой старый товарищь чуть отходит от меня, тем самым показывая, что прекращает разговор.

Я сначала опускаю голову, потому что мне становится действительно грустно, а потом поднимаю её, и смотрю на величественные ели. Вечнозеленые деревья на кладбище. Мрачные, но тем не менее в чём-то оптимистичные. В слове «вечность» скорее всего.

Приятель, осветивший мне подробности гибели хоронимого, снова подходит ко мне.

Теперь он говорит совсем не тихо, а даже как-то с задором.

«А ещё я видел по телеку, как наш президент рекламирует мобильный телефон из самой Америки! Как это показывает тебе нашу систему?»

Я решаю отшутиться от него его же подходом.

«Да наш президент изначально был частью рекламной компании того мобильника.»

Приятель убирает с лица улыбку и в момент становится серьёзным. Кивет головой и ничего не отвечает, будто нас подслушивают.

Тем временем, наступает процесс прощания с покойным, которого я за всё время так ни разу и не увидел. Я не видел даже гроба. Разворачиваюсь к процессии спиной и ухожу. Зачем я тут? Зачем все пытаются заговорить со мной?

Я иду мимо кладбища, мимо вековых елей — и прихожу к речке. Тучи сгущаются на небе, и я вспоминаю, что так часто бывает во время похорон.

Прохладные ветер дует на меня со стороны реки и я чувствую запах грязной, сточной воды. Это особенно не беспокоит меня, до тех пор, пока воображение не начинает рисовать перед моими глазами детей, купающихся в этой воде и жуткую грязную рыбу, выловленную местными рыбаками.

Вернуться обратно? Да какой смысл во мне на этой процессии? Хотя я ведь пришёл сюда. Значит останавливаться сейчас как-то глупо.

Я возвращаюсь. Пока меня здесь не было, ничего не изменилось — мёртвый лежал в закрытом гробу, а очередь из довольно большого кол-ва человек, их было с полсотни, шла мимо с остановками для прощания. Я встаю в конец очереди, но родители покойного пропускают меня перед собой. «Эх, если бы все очереди были такими тихими, как эта!» — думаю я.

Змейка двигается и двигается, и в конце концов доходит до меня. Руки мои пусты, а слова в голову совершенно не приходят.

Мне становится невооброзимо тоскливо от вида этого деревянного гроба, от представления о том, какой изуродованный там может быть труп, от мыслей, как происходила эта ужасно глупая авария, почему именно с этим человеком, почему так показательно?.. Голова сильно кружится, и я очень пугаюсь, потому как думаю, что меня сейчас вырвет.

«Ты был хорошим другом.» — говорю я первое, что приходит в голову, и отхожу как можно быстрее, чтобы не дай бог не испортить процессию своим неуместным очищением организма — в сторону гроба.