Луиза Вильморен - Жюльетта. Госпожа де... Причуды любви. Сентиментальное приключение. Письмо в такси

• Название: Жюльетта. Госпожа де... Причуды любви. Сентиментальное приключение. Письмо в такси
• Автор: Луиза Вильморен
• Издательство: Терра-Книжный клуб
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-275-00579-2

Французская писательница Луиза Левен де Вильморен (1902–1969) очень популярна у себя на родине. Ее произведения — романтические и увлекательные любовные истории, написанные в изящной и немного сентиментальной манере XIX века. Герои ее романов — трогательные, иногда смешные, покорные или бунтующие, но всегда — очаровательные. Они ищут, требуют, просят одного — идеальной любви, неудержимо стремятся на ее свет, но встреча с ней не всегда приносит счастье.

На страницах своих произведений Луиза де Вильморен создает гармоничную картину реальной жизни, насыщая ее доброй иронией и тонким лиризмом.

---

— Ах! У меня все время было ощущение, что я что-то забыл. Нам же нужны свечи.

Он позвал: «Хозяин! Хозяин! Извините», — а поскольку г-жа Фасибе удивилась, он сказала ей, что хотел бы украсить свечами их первый ужин в доме «Под ивами». В течение нескольких последних лет он часто заезжал в этот ресторан, причем всегда в компании какой-нибудь красивой женщины, и хозяин, хранитель многих тайн, радовавшийся случаю доставить удовольствие хорошему клиенту, гордый от сознания, что является его сообщником, принес большой пакет со свечами.

Ландрекур не торопился вернуться в средоточие своего беспокойства. Он устроил для Рози долгую прогулку, пожелал показать ей красоты и достопримечательности окрестностей, завел ее в две известные старинные церкви, сохранившиеся с девятого века.

— Скорее выйдем отсюда — сказала она — все церкви похожи одна на другую, а у меня от них всегда появляется насморк.

Тогда он привел ее в лес, где они бродили пешком по маленьким тропинкам, слишком узким для машины.

Теперь, устав от свежего воздуха, она была счастлива, что день близится к концу. Ей хотелось прилечь, отдохнуть возле горящего камина, принять ванну и поужинать в постели. Но ее хорошее настроение, омрачившееся уже при виде птиц, совсем испортилось, когда она вошла в гостиную и обнаружила, что мебель там сильно поредела. Ландрекур в это время раскладывал на кухне привезенные пакеты.

— Андре! Идите посмотрите, Андре, идите сюда, это ужасно!

Он поспешил в гостиную.

— Вас ограбили, — произнесла она.

— Похоже на то, — невозмутимо сказал он.

— Нужно вызвать полицию, нужно немедленно позвонить, — кричала г-жа Фасибе, размахивая руками.

— О! — ответил он. — Теперь, когда это уже произошло, давайте не будем беспокоиться.

Этот ответ не только не успокоил Рози, но привел ее в полное замешательство.

— Вы сошли с ума, вы не отдаете отчет в возникшей опасности. Воры, может быть, спрятались в доме. Воры или убийцы! Я в ужасе при одной мысли об этом. Если вы не хотите предупредить полицию, то я сделаю это сама, я позвоню сию же секунду, вы слышите меня? — и она бросилась к телефону.

Тут Ландрекур схватил ее за руку:

— Не делайте этого, прошу вас, я вас умоляю, я вам это запрещаю.

— Что с вами, Андре, — промолвила она, освобождая руку, — ваше поведение ни на что не похоже. Если вы не дорожите своей жизнью, то я моей жизнью дорожу.

— Я извиняюсь, Рози, — сказал он, — моя шутка получилась тем более отвратительной, что вдохновил меня на нее ваш страх.

— Если это шутка, то я нахожу ее самого дурного вкуса, тем более, что я не понимаю, в чем она заключается.

Ландрекур, все более и более привыкающий ко лжи, стал утверждать, что сегодня утром позвонил своему столяру, человеку, достойному всяческого доверия, попросил его прийти взять мебель, чтобы починить ее, а также картины и ковры, чтобы их почистить.

— Мы не договорились конкретно ни о дате, ни о времени, и я не думал, что он придет именно сегодня.

— Но как же он вошел в дом? — спросила Рози, — дверь, как мне кажется, была закрыта.

— Я оставил ключ на двери кухни.

— Значит, вы знали, что он придет?

— Нет, но я подумал, что это вполне возможно, и, как видите, я был прав, моя дорогая.

Она молчала, но ее взгляд выражал презрение. На лице у нее не было и тени улыбки.

Ландрекур сказал умоляющим тоном:

— Поймите меня, вы сами, любовь моя, когда сказали мне: «Вас ограбили», подали мне идею заставить вас в это поверить.

Рози отказывалась его простить. Она чувствовала себя жертвой жестокого фарса и, оскорбленная, повернулась к нему спиной, пересекла гостиную, заявила, что ноги ее больше не будет в этой комнате, и вошла в библиотеку.

Ландрекур разжег огонь в камине, включил свет и опустил шторы. Рози легла на диван перед камином; он положил ей на колени альбом старых фотографий и пошел готовить чай. Когда он вернулся, она сказала, что время чая уже прошло и что она его не хочет.

— Но это вас немного согрело бы, — заметил он.

— Мне уже и так слишком жарко, и к тому же я хотела бы сейчас принять горячую ванну.

Ландрекур поставил чашку с чаем, который только что себе налил, и побежал зажигать колонку в ванной комнате. Затем он опять вернулся в библиотеку, по окнам которой барабанил дождь, подстегиваемый порывами ветра. Рози, наслаждаясь своим плохим настроением, вздыхала, рассеянно переворачивала страницы альбома и шептала:

— Какая погода, какая погода, можно подумать, мы где-то на краю света. Мне кажется, что мне сто лет!

Но тут ее заинтересовала одна фотография.

— О! А эти вот болонка и левретка, одетые под буржуа, кто это такие? — спросила она.

Ландрекур наклонился над ее плечом:

— Мои родители, — ответил он и забрал у нее альбом.

Г-жа Фасибе извинилась с величайшей искренностью:

— Фотографии так часто лгут.

— Зато вы вполне искренни, — ответил он.

Она чувствовала себя виноватой, но что сказано, то сказано, и, желая загладить свою вину и заставить Ландрекура забыть огорчившее его замечание, она обняла его, улыбнулась ему, извинилась за то, что слишком резко прореагировала на забавную шутку с ограблением и наконец решила, что с удовольствием выпьет чашку чая. Потом они поговорили о погоде, о меланхолическом настроении, которое навевает осень, и о северных странах, где ночь длится целыми неделями.

— В наше время подобных вещей просто не должно существовать, — заявила Рози. — Целые месяцы полнейшей темноты! Это же варварство! Куда только смотрят ученые, я вас спрашиваю?

Погрустнев, он мысленно отметил, что подобные невежественные и фантастические речи, которые в устах любимой женщины обычно веселят и совсем не раздражают, утратили для него весь свой шарм, и огорченно вынужден был признать, что ничего забавного больше в этих речах не находит. Отнюдь не рассматривая это изменение настроения как признак усталости или спада любовной страсти, он относил его на счет вызывающей у него меланхолию навязчивой мысли, а также тревоги, которая самым неблагоприятным образом сказывалась на его суждениях и была подобна слишком острой боли или жару, под воздействием которых мы не только теряем всякую способность получать удовольствие, но и начинаем воспринимать его в самом отвратительном свете. Таким образом, уверенный, что его страсть к г-же Фасибе осталась прежней, несмотря на столь неблагоприятные для их счастья обстоятельства, Ландрекур не сомневался в возвращении в его душу тех неистовых чувств, которые возгораются от поцелуя, от какого-нибудь слова, отзвука шагов и доказывают человеку, что любовь еще жива. Но несмотря на все эти рассуждения, он должен был признать, что на какое-то время Рози утратила все те отличительные признаки, которые обеспечивали триумф ее обольстительности, и что в ней проявились другие отличительные признаки, до сих пор не слишком заметные, признаки, которые разрушали ее личность, привнося в нее элемент вульгарности. При этом, однако, он вспомнил, что некоторым мужчинам достаточно в какой-то момент по-настоящему любить женщину, чтобы продолжать любить ее всем сердцем и потом, хотя, может быть, и несколько по-другому, любить всю жизнь. Зная, что есть пары, чья жизнь связана одними лишь воспоминаниями о когда-то разделенной страсти, он говорил себе: «Я буду всегда любить Рози, потому что я ее любил», и находил в этих своих мыслях некоторую красоту. И все-таки что-то продолжало его беспокоить. Почему, например, ему казалось, что он лучше знает г-жу Фасибе с тех пор, как начал ей лгать? «Неужели наша ложь помогает нам лучше понять другого человека?» — вопрошал он себя. И ничего не мог ответить. Рози вызывала в нем раздражение, поскольку он устал изобличать ее в неоправданном страхе, когда она имела все основания пугаться, и сердился на нее за то, что она вынуждает его лгать, и в результате совершенно забывал о тех обстоятельствах, которые возникли по его вине.

Конечно же, он не испытывал к Жюльетте любви и винил ее за тот хаос, который она внесла в его жизнь, но почему он не обвинял ее в том, что она разрушает в его глазах объект его любви? Она заставила его страдать от всего того, что еще вчера ему нравилось в любимой женщине, ныне жертве их сообщничества, женщине, в которой ее естество выглядело теперь как самый большой недостаток. Он проклинал Жюльетту, но при этом тревога в нем была более сильна, чем гнев.

«Мое счастье, моя честь, мое будущее, — размышлял он, — все находится у нее в руках, она берет у меня все, в чем я ей отказываю», — и она казалась ему вооруженной и обезоруживающей, подобно случаю или ребенку. Тут он представил себе, как Жюльетта сидит на темном чердаке, одна, скучая без дела, укрощенная ночью. Он, казалось, видел, как она, скучающая и одинокая, выходит из своего убежища и пробегает босиком из комнаты в комнату в поисках свечи, как она спускается на кухню, чтобы поискать там что-нибудь в шкафах. Не встретит ли она в прихожей Рози? И как они разберутся друг с другом?