Луиза Вильморен - Жюльетта. Госпожа де... Причуды любви. Сентиментальное приключение. Письмо в такси

• Название: Жюльетта. Госпожа де... Причуды любви. Сентиментальное приключение. Письмо в такси
• Автор: Луиза Вильморен
• Издательство: Терра-Книжный клуб
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-275-00579-2

Французская писательница Луиза Левен де Вильморен (1902–1969) очень популярна у себя на родине. Ее произведения — романтические и увлекательные любовные истории, написанные в изящной и немного сентиментальной манере XIX века. Герои ее романов — трогательные, иногда смешные, покорные или бунтующие, но всегда — очаровательные. Они ищут, требуют, просят одного — идеальной любви, неудержимо стремятся на ее свет, но встреча с ней не всегда приносит счастье.

На страницах своих произведений Луиза де Вильморен создает гармоничную картину реальной жизни, насыщая ее доброй иронией и тонким лиризмом.

---

— Очень хорошо, — проговорил г-н де….. — Объявите, что они нашлись.

Глубоко расстроенная последствиями собственной лжи и готовая на все, лишь бы разговоры об этом деле прекратились, г-жа де… сейчас же написала под диктовку мужа заявление для публикации в газетах.

— Советую вам также, — добавил г-н де…, — теперь же отправиться к людям, которые вчера нас принимали, и принести извинения за неприятный инцидент, по вашей вине испортивший бал.

— Да-да, вы совершенно правы, — согласилась г-жа де…. — Я сделаю это немедленно. — И она вышла из комнаты.

Когда чуть позже она без предупреждения появилась у вчерашних хозяев бала, то застала у них нескольких гостей. Все пили чай.

— Не смотрите на меня, — воскликнула она, — я не смею перед вами показаться. — И пока хозяева дома поднимались ей навстречу, она закрыла лицо руками.

— Вы улыбаетесь, а мне не до смеха, — продолжала г-жа де…. — Из-за своей непростительной рассеянности я испортила вам вечер. Моя горничная только что отыскала эти серьги — они зацепились за створки туалетного столика. Мне бы радоваться, но я в отчаянии. Наверное, я положила их на столик, а потом, не видя, что делаю, передвинула какую-то коробочку и смахнула их так, что они закатились в глубь столика. Мы опаздывали, муж нервничал, так что виновата во всем, конечно же, я. Я знаю, что мне нет прощения, но ведь именно тогда, когда мы совершаем непростительные ошибки, мы тешим себя надеждой, что будем прощены…

Хозяева дома поспешили ее успокоить. Им самим, как и присутствовавшим здесь гостям, не раз случалось по оплошности терять, а потом вновь случайно находить какую-нибудь вещь, поэтому никому даже в голову не пришло усомниться в ее словах. Хозяйка дома, правда, не удержалась от замечания:

— Я тебя прощаю, — сказала она, — но в следующий раз постарайся хорошенько подумать, прежде чем начнешь кричать: «Держи вора!».

Г-жа де… покраснела и смутилась:

— Следующего раза не будет, — проговорила она. — Боже упаси…

В ларцах г-жи де… хранилось немало драгоценностей, и ей было из чего выбрать очередное украшение. В тот же вечер она надела другие бриллианты, которые достались ей по наследству, а блеском и размерами они ничуть не уступали якобы потерянным.

— Не напоминайте мне о них. Я, кажется, готова возненавидеть того, кто снова заговорит со мной об этой ужасной истории, — отвечала она всем, кто спешил поздравить ее с тем, что бриллианты нашлись, и ничуть не удивился бы, увидев у нее в ушах украшение, которым она больше не владела.

Г-н де поблагодарил жену за усердие, с каким она пресекла слухи, казавшиеся ему опасными. Действительно, всякие разговоры на эту тему прекратились, и неприятный инцидент был забыт.

Некоторое время спустя красавица испанка прибыла в Южную Америку. На пароходе она благоразумно держалась поодаль от молодых людей, обладавших искренностью, но не состоянием и готовых без остатка спалить свои сердца в пламени ее черных очей, и к концу путешествия так и не обзавелась солидным другом, способным занять в ее жизни место, прежде принадлежавшее г-ну де….. Одиночество в большом городе преисполнило ее любовным томлением; она с нежностью вспоминала о человеке, которого не любила, и по вечерам печально кидала на игорный стол полученные от него золотые луидоры. Она выиграла целое состояние и на протяжении нескольких ночей оставалась с удачей на «ты». Но вскоре у удачи начал портиться характер: теперь она улыбалась ей лишь раз в два дня, потом раз в неделю, потом и вовсе перестала улыбаться. Надеясь вернуть ее, прекрасная испанка меняла столы и казино, но луидоры закончились прежде, чем ей удалось настичь беглянку; чтобы продолжить погоню, ей пришлось продать серьги, преподнесенные г-ном де….

Бриллиантовые сердечки не больше часа озаряли своим сиянием витрину городского ювелира. Они понравились богатому европейскому дипломату, только что получившему назначение в соседнюю со своей родиной страну, — он купил их, а на следующий день сел на пароход. Это был человек, который благодаря семейным связям, уму и богатству привлекал к себе всеобщее внимание. Он с большим блеском вступил в новую должность, и на первом же обеде, данном в его честь одним из коллег, оказался за столом рядом с г-жой де….. Она пленила его красотой и умением вести беседу; он чувствовал, что взволнован, и не скрывал, что покорен ею. Но и г-жа де… не была бездушной куклой. Сознание того, что она нравится, принесло ей огромное наслаждение ей захотелось продлить его сколько возможно, и посланник с первого же вечера дал ей к этому повод, польстив ее тщеславию. Она сумела отвлечь его взор от всех остальных женщин, и вскоре любой мог убедиться: он смотрел только на нее, и все смотрели на них. Принадлежа к одному и тому же кругу, они беспрестанно встречались на обедах, балах и приемах и при каждой встрече улучали минутку, впрочем, всегда короткую, дабы не нарушать приличий, для уединенной беседы, и тогда окружающим казалось, что им нужно сказать друг другу что-то очень важное и срочное.

Каждое утро г-жа де… получала от посланника записку, и каждый день ближе к вечеру он являлся к ней с визитом. И хотя она придавала этим знакам внимания очень большое значение, но в течение довольно долгого времени все не решалась самой себе признаться в чувствах, которые начала к нему испытывать. Но вот однажды вечером посланник прислал записку с извинениями, что не сможет быть у нее, и она почувствовала живейшую досаду, которая помимо ее воли частично раскрыла ей глаза на себя саму. Начиная с этого дня, стоило г-жа де… ощутить слабость перед постоянством чувства, которое она сама же и внушила и в силу этого теперь, возможно, начинала разделять, как ей становилось нехорошо: она запиралась ото всех, уезжала в деревню или вместе с г-ном де… ненадолго отправлялась на солнечное побережье. Диктуемое взбалмошностью или добродетелью, ее поведение лишь усилило любовь посланника, тем более что во время своих отлучек г-жа де… писала ему письма, в которых о любви не говорилось ни слова, но которые дышали любовью. Получая эти письма с вложенными в них фиалками, цветками мимозы или песчинками с пляжа, он убеждался, что, совершая прогулки, она думает о нем, позволяя ему в каждый день разлуки незримо присутствовать рядом с ней. Г-н де… развлекался, подтрунивая над женой по поводу этой дружбы. Говоря с ней о посланнике, он называл его «ваш воздыхатель», — в ответ г-жа де… улыбалась. Твердо веря, что она не способна допустить ложный шаг, как не способна испытать страсть, он наблюдал за ее игрой, которую считал кокетством и самая жестокость которой исключала с его стороны всякую ревность. Посланник читал письма г-жи де… и после каждой строчки испускал такой глубокий вздох, что приходилось расстегивать жилет.

Летом г-н де… несколько раз приглашал посланника провести денек-другой у них в деревне. Они вместе охотились, а в дни, когда охоты не было, г-жа де… с посланником совершали верховые прогулки по прекрасным лесам.

Тем не менее следующей зимой г-жа де… пришлось, преодолев внутреннее сопротивление, признать, что она не может больше прятать от себя собственные чувства. Она только что приехала на побережье, на сей раз без г-на де….. Она все никак не могла понять, почему ей так тоскливо, и решила выйти прогуляться, хотя на улице уже стояла ночь. Завернувшись в просторное манто, накинув на голову темную муслиновую шаль и упрятав руки в меховую муфту, она присела на край низкой ограды, окружавшей пляж, смотрела на волны и устремлялась взором к горизонту, который через равные промежутки времени озарялся вспышками маяка. Внезапно ее охватило чувство собственной никчемности; она вопрошала себя, что она делает на этой земле и зачем живет; она ощутила себя песчинкой, затерянной в просторах вселенной, которая существовала и будет существовать помимо нее; она задумалась над смыслом своего бытия, и перед ее мысленным взором всплыло одно-единственное лицо. На сердце ее легла двойная тяжесть — оттого, что в ее жизни появился некто, и оттого, что этого некто теперь не было рядом. Она испытала сильнейшее желание опереться на мужчину, без которого, она уже знала, больше не сможет обходиться. Мощь этого желания, смешанного с искусом беспомощности, как и внезапность открывшейся ей правды о себе, заглушили в ней голос рассудка, и в один миг от нее прежней не осталось и следа. Она бегом вернулась в отель, велела горничной собирать вещи и в ту же ночь села на поезд.

Г-жа де… приехала неожиданно, когда г-на де… не было дома. Она написала посланнику записку, он немедленно примчался к ней, и она упала в его объятия. Стоял декабрь. Прошел ровно год с того дня, когда они встретились в первый раз, и в тот же день, в семь часов вечера, озябшие от ветра и снега губы посланника соединились с нежными устами г-жи де…. Им казалось, любовь их так велика, что они больше никогда не расстанутся. С самозабвением пылкости они перенеслись в мир, созданный их любовью, — мир, распахнувшийся для них с первым поцелуем. У них не осталось других чувств, кроме ощущения друг друга, вся прошлая жизнь умирала у них на глазах, и из груди г-жи де… вырвался жалобный стон, когда она услышала, как часы пробили половину восьмого.