Богдан Сушинский - Батарея

• Название: Батарея
• Автор: Богдан Сушинский
• Жанр: Боевик
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-4444-7794-6

В основу нового военно-приключенческого романа известного писателя Богдана Сушинского положены исторические события, связанные с судьбой 412-й (в романе ее номер, а также имена артиллеристов изменены) береговой стационарной батареи Одесской военно-морской базы, предназначавшейся для защиты порта и самого города от нападения вражеских военных судов.

Построенный в 1930-х годах по проекту известного военного инженера Дмитрия Карбышева в степи, к востоку от Одессы, этот артиллерийский комплекс, все основные пункты жизнеобеспечения которого располагались глубоко под землей, был тщательно замаскирован. Естественно, что вплоть до падения Одессы он оставался строго засекреченным объектом и вызывал усиленный интерес германской и румынской разведок.

Роман является непрямым продолжением ранее опубликованного романа «Черные комиссары».

---

Бригадный комиссар протер платочком запылившиеся на степном ветре «учительские» очки, водрузил их на переносицу и вновь задумчиво всмотрелся в холмистую степную гряду, за которой парил утренней дымкой лиман.

– Не только в штабе флотилии, но и на судах о вас прямо-таки слагают легенды.

– В том-то и дело, что легенды, – отмахнулся Гродов.

– Я тоже так решил бы, если бы не ознакомился с донесениями – вашими и штаба флотилии; да не знал бы общей ситуации, создавшейся на дунайском участке границы. Как политработник скажу: чем больше у нас появится таких легенд, чем скорее они пойдут гулять войсками, тем легче будет воспитывать на их примерах бойцов, особенно молодых, – а чтобы сменить тему, тут же спросил: – Кажется, этот лиман отделен от моря довольно узкой дамбой?

– Не будь она такой длинной, после ухода наших войск ее можно было бы взорвать, чтобы упрочить наши позиции. В любом случае сегодня же ночью ее нужно будет основательно пристрелять. Причем не только условно, по карте, а по-настоящему, боевыми.

– В расчете на то, что на этой дамбе можно будет устраивать ловушки для пехоты противника, – поддержал его замысел бригадный комиссар.

– Грех будет не воспользоваться такой заготовкой.

Когда катер увозил Кулакова от батарейного причала, Гродов обратил внимание на небольшой плот, на котором, стоя под самодельным парусом, орудовал длинным веслом парнишка в выцветшей просоленной тельняшке. Плот, неумело сработанный из небольших, разного размера колод, нескольких досок и трех растрепанных вязанок камыша, неспешно приближался к батарейному пирсу, однако владелец его явно намеревался продолжить плавание.

– Эй, на барже!

– Во-первых, не на барже, а на каравелле! – парировал парнишка.

– Ну, если на каравелле – тогда, конечно… Возникает вопрос, мореход: не боишься, что ветер и течение отнесут твою каравеллу слишком далеко от берега?

– Не видите разве?! Низовой «очаковский» ветер дует, рыбаки еще называют его «прибрежным». При нем до самой Одессы можно дойти, не отдаляясь от берега.

– Да ты, оказывается, знаток местной розы ветров! Но должен был бы знать и то, что здесь, у батарейного причала, посторонним появляться нельзя!

Этот плот вышел из «фьорда», в котором, казалось, еще совсем недавно они с Валерией устраивали себе любовную купель. Могло показаться странным, однако в воспоминаниях последних дней Дмитрий почему-то все чаще обращался не к Валерии, а к женщине, которая приютила его на том, вражеском, берегу и дом которой на какое-то время дважды становился для него физическим и душевным убежищем.

Баронесса Лозовская так и осталась в его восприятии каким-то авантюрным приключением, красивой сказкой о привязанности к женщине, которая слишком хорошо знала цену и себе, и мужским ласкам. Даже после самых интимных, сексуальных сцен у Гродова оставалось ощущение того, что офицер контрразведки Валерия всего лишь выполняет чей-то четкий приказ: «Влюбить в себя этого парня, любой ценой влюбить!» Поэтому все, что между ними происходило, так или иначе порождалось этим приказом.

– Мне можно, – не намерен был тушеваться «мореход» – Я ведь в доску свой, «батарейный».

– Что-то я не слышал о таком «своем». Почему лично не знаком?

– Зато я вас знаю! Вы – командир батареи капитан Гродов.

– Но-но, ты на все побережье не разглашай!

– Что уж тут разглашать?! Это раньше все держалось в тайне, а теперь имя командира батареи любой мальчишка из окрестных сел знает.

– Такие, значит, мы конспираторы… – раздосадованно вздохнул комбат.

Даже переговариваясь с новоявленным мореплавателем, Дмитрий подсознательно продолжал чувствовать, что не прав, что отношения с Валерией складывались у него по какому-то сугубо житейскому замыслу, никакого отношения к замыслу командования контрразведки не имеющему, и тем не менее… Улавливалось что-то слишком уж, до бесстыдства, откровенное в их сближении, и в то же время все свои ласки эта женщина дарила с каким-то холодным, хорошо отрепетированным артистизмом.

«А может, все это – про „артистизм и холодный аристократизм“ – ты придумал только для того, чтобы оправдать свою привязанность к Терезии и окончательно порвать с предательницей? – одернул себя Гродов. – Пора бы уж признаться хотя бы самому себе».

– Женькой меня зовут! – ответил тем временем мальчишка. Знал бы он, какими мыслями занята сейчас голова этого дяденьки в морском командирском кителе! Впрочем, этого ему лучше не знать. – Я – сын мичмана Юраша, который служит под вашим командованием. Старшины батареи Юраша.

– Даже так?!

– Как-то вы видели меня возле казармы гарнизона, просто не придали этому значения. Тем более что вместе со мной было еще несколько мальчишек.

– Но ты хоть понимаешь, что никто не должен знать, где именно служит твой отец?

– Знаю, что никто не должен, однако все давно знают, – скаламбурил Женька, все-таки причаливая к пристани. – Давно хотел проситься к вам юнгой. Мне ведь уже тринадцать![9]

– Почему же не просился?

– Отец не позволяет. Чуть что – за ремень берется «как за высший аргумент пролетарского воспитания». Это он так говорит. Я только недавно узнал от учительницы, что это такое – «аргумент».

– А что такое «отцовский ремень»?

– Про ремень знал давно, просто думал, что «аргумент» – это его какое-то армейское или флотское название.

– Так, говоришь, «ремень как высший аргумент пролетарского воспитания»? – улыбнулся капитан. – Убедительнее не придумаешь. И потом, это в его, старшины, манере сказано.

– Еще отец говорит, что юнги бывают только на кораблях, а на береговых батареях их не бывает.

– Наверное, он прав. Встречать юнг на береговых батареях мне еще не приходилось.

– Почему же тогда на береговой батарее появились мичманы и краснофлотцы?

– Что тебя в этом не устраивает, «плотоводец» ты наш?

– А то, что странно как-то у вас получается: мичманы на батарее быть могут, а юнг не бывает!

Гродов посмотрел вслед катеру, который уже превратился в едва различимую точку на горизонте, и улыбнулся.

– Если тебе, парень, что-либо и передалось от твоего отца-мичмана, так это склонность к философии.

– Так юнгой все-таки зачислите? – взглянул Женька на комбата снизу вверх, озарив при этом свое лицо веснушчатой, беззубой ухмылкой.

– Считай, что тебе снова не повезло.

– Тогда я сяду здесь, на причале, и буду сидеть, пока не зачислите или пока не умру от голода.

– Видно, отец все-таки редко брался за свой «высший аргумент пролетарского воспитания». Придется участить воспитательные беседы. Если еще хоть раз подойдешь на своей барже к этому причалу, вынужден буду сам взяться за этот самый «высший пролетарский аргумент». У меня это получится убедительнее, нежели у твоего отца. Кстати, как возвращаться будешь в свою гавань? Идти на такой «каравелле» против ветра вряд ли получится.

– Утром отведу. Если под вечер дует «низовой очаковский», значит, утром наверняка подует «верховой куяльницкий», из лимана. Здесь часто так дует. Кстати, ветры знать надо, товарищ капитан. Форма-то на вас морская.

– Ну ты, умник… Лучше скажи, что делать будешь, если прогноз относительно ветра не оправдается?

– Должен. Чайки вон над заливом кружатся. Верная примета. Ну, а если уж совсем ветра не будет, тогда что ж… Тогда утром придется тянуть свою каравеллу на канате. Картинку такую в школьном учебнике видели – «Бурлаки на Волге»?

– Придется тебя и в самом деле в юнги определять. Хотя, с другой стороны, как тебя, капитана каравеллы, да в юнги? Несолидно получается, как считаешь?

– Несолидно получается, что причал у батареи уже давно есть, а не то что катера, а даже шлюпки какой-нибудь захудалой нет.

– Действительно, весь в отца, – покачал головой комбат. – Еще тот фрукт!

Но и на сей раз Женька сумел поразить капитана своей сдержанностью и явно неподростковой рассудительностью:

– Вы бы лучше спросили, что я предлагаю, чтобы на батарее появился свой собственный флот?

– И что же ты предлагаешь? Зачислить твой плот в виде батарейного броненосца?

– На базе рыбартели я видел разбитый штормом баркас. Его нетрудно будет подремонтировать, и тогда у нас появится своя «шхуна». Правда, то ли с парусиной у рыбаков совсем плохо, то ли просто бригадир жадничает, однако ни метра выпросить у него не удастся, это уж точно. А то и парус сразу же установили бы. Я вон свой из двух лоскутов старой парусины сшил, новой так и не выпросил.

12

Неизвестно, чем бы завершился этот разговор двух капитанов, если бы на прибрежном склоне не появился мичман Юраш. Он был явно настроен перехватить юного мореплавателя, пока тот вновь не успел «поднять паруса».

– Что-то плохо воспитательную работу с капитаном каравеллы проводишь, старшина, – шутливо упрекнул его Гродов, чем явно вызвал недовольство у капитана каравеллы.