Клод Фаррер - СОЧИНЕНИЯ В ДВУХ ТОМАХ. ТОМ 1

• Название: СОЧИНЕНИЯ В ДВУХ ТОМАХ. ТОМ 1
• Автор: Клод Фаррер
• Издательство: Издательский центр «ТЕРРА»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1997
• ISBN: ISBN 5-300-01129-0 (т. 1); ISBN 5-300-01128-2

Клод Фаррер (псевдоним, наст, имя Фредерик Шарль Эдуар Баргон, 1876–1957) — один из интереснейших европейских писателей XX века, в Европе его называют «французским Киплингом».

В первый том Сочинений вошли романы «В грезах опиума», «Милые союзницы», «Дом вечно живых», «Человек, который убил».

---

Впрочем, это неважно. А важно вот что: двум смертельным врагам мучительно жить вместе; но отец и мать ребенка, совершенно невиновного в их распре, не имеют права жить раздельно. В особенности мать, любящая своего ребенка, не может допустить, чтобы его отобрали у нее и отдали в жертву чужой, которая его ненавидит также — и будет ненавидеть всегда.

Друг мой, все дело в этом. О себе я не думаю, моя судьба безразлична для меня. Я стараюсь забыть о себе, отрешиться от себя. Я попираю ногами свою гордость, свое достоинство. И стараюсь подавить в себе жажду любить и быть любимой, которая является инстинктом жизни и самосохранения каждой женщины… Но мой ребенок, мой мальчик.

Мой мальчик… Я одна люблю его. Отец его держится за него из одного эгоизма, из своего родового тщеславия. Мой мальчик… Может быть, я к нему пристрастна, но ведь в нем моя кровь, мои нервы. Я знаю, я чувствую, что он страдает так же, как я, от жестокости, произвола, презрения, от всего, что заставляет испытывать холод и боль. Что с ним будет, если я уйду, если я оставлю его этому человеку, не знающему жалости, и этой гнусной женщине, которая будет преследовать меня в лице этого ребенка, моей плоти и крови? Нет, я не имею права уйти так, как они требуют, чтобы я ушла одна: я не имею права им уступить, потому что они хотят не только ухода моего, но и моего отречения, отказа от всего…

Никогда, никогда, никогда не отдаст он мне моего мальчика… Это его сын, сын Фалклэндов, наследник их имени и титулов, владелец шотландского замка, будущий вождь клана. Я тоже не отдам ему его никогда, никогда, никогда! Я защищаюсь, я борюсь…

Но, друг мой, я боюсь, что меня победят. Увы, я борюсь, но — жалким оружием. И в тот день, когда я увидела ваше негодование, когда я угадала, что вы жалеете меня, мне хотелось позвать вас на помощь. Хотелось броситься пред вами на колени. Я готова была тут же довериться вам, сказать: «Я боюсь, спасите меня, помогите мне! Я боюсь, вы видите — я безоружна! Дайте мне немного вашего мужества и силы!..» Но там это было невозможно. А сегодня я не знаю, что делать, не решаюсь. Вас больше нет возле меня: я не чувствую вашей близости, вашей дружеской поддержки — я не вижу ваших глаз.

Послушайте, я должна быть осторожнее, чем до сих пор: я не могу больше встречаться с вами в Стамбуле, потому что знаю, что одна армянка-нищенка на Большом мосту служит шпионкой у моего мужа. Но я должна вас увидеть, должна вам сказать… Так вот, в будущую субботу — это будет 26-го — у меня найдется предлог для того, чтобы провести вечер в Пере. Можете ли вы ждать меня около пяти с половиной (по франкскому времени) на тротуаре, идущем мимо фасада английского посольства? Вы поняли, где? Позади маленького парка. Эта улица — не знаю, как она называется — почти безлюдна. Будет достаточно темно, и мы сумеем свободно и без помехи поговорить с вами. Я надеюсь, что вы меня будете ждать, хотя и, наверное, не очень интересно дожидаться вечером «мамашу», которая будет говорить о своем ребенке. Но я, кажется, вас уже хорошо знаю.

Мария.»

Да… Я встревожен более прежнего.

XXXII

22 ноября.

Единственное, чего я не люблю в Стамбуле, это именно то, чем восхищаются все европейцы и что создано специально для них: Базар (Буюк-Чурши по-турецки). Я не нахожу ничего хорошего в этом лабиринте маленьких сводчатых туннелей, где теснятся десять тысяч лавчонок, из которых ни одна не отличается ни красотой, ни оригинальностью. В них чувствуется слишком много искусственного, поддельного. Здесь видно стремление походить на «Тысячу и одну ночь», а получается только оперетка.

Все же иногда по необходимости приходится бывать на Базаре, когда нужно что-нибудь купить. Тут Базар незаменим. В наших больших европейских магазинах гораздо меньше интересных вещей, и у одного господина Каразова нет такого выбора турецких редкостей, как здесь, хотя бы понемногу — у многих…

Вчера я провел на Базаре два часа. Мне нужно придать жилой вид моему домику в Кара-Гумруке. Я хотел купить шелковые брусские портьеры, разные ширмы — машараби, две лампы с пятью фитилями, как в мечети, и черный мангал (жаровню), чтобы разводить в нем огонь: приближается зима, вот уже два дня, как стоит туман.

За мангалом и лампами я обратился к армянину, который, несмотря на мое сопротивление, порядком обобрал меня. Ширмы мне продал еврей, и это тоже обошлось мне недешево. Брусский шелк принадлежал старому осману, в больших голубых глазах которого не было хитрости; и наша сделка совершилась сразу, самым честным порядком.

Мои последние покупки были сделаны в Безестине, аукционном зале Базара. Как раз происходила продажа с молотка: тут была целая коллекция курдского, арабского и персидского оружия — дамасские пистолеты, ятаганы в виде полумесяца, длинные мушкеты с инкрустациями из бирюзы и кораллов.

Я подошел ближе и сейчас же соблазнился чудесным маленьким кинжалом, скорее напоминавшим игрушку, чем оружие. Я купил его, и, когда взял в руки, для меня явилось просто сюрпризом то, что эта хорошенькая вещица с нефритовой ручкой, с клинком, украшенным серебром и золотом, была настоящим острым и верным кинжалом…

Аукцион продолжался. Шла продажа всевозможного турецкого платья. Передо мной развертывались и перетряхивались разноцветные кафтаны, шали, феридже, платки, чарчафы…

Мне пришла в голову фантазия. Со мною был мой постоянный проводник. На Базаре нельзя обойтись без гида, если не хочешь потерять целые часы. Моего гида зовут Астик, он умеет экономить время.

— Астик, — сказал я, — мне хочется купить полный дамский турецкий костюм.

Он нисколько не удивился. Его обычная клиентура — туристы — приучила его ко всему. Сейчас же он отправился на поиски.

Через четверть часа дело было сделано: я получил костюм за четыре фунта, две меджидие и пятнадцать пиастров: «Хорошая цена, эффенди». Недурной костюм и совершенно полный: до зонтика и даже туфель включительно.

Невозмутимый Астик окинул меня взглядом портного и заявил, что костюм как раз на мой рост.

Еще лучше он подойдет для ивового манекена; одетый таким образом и закутанный в вуаль, точно «ханум» (дама), он составит мне прекрасную компанию в моем кара-гумрукском доме.

XXXIII

Четверг, 24 ноября.

Конец этой недели ползет, точно улитка…

В Пере сегодня большое волнение: статс-секретарь, монсеньор Фарнезе, убит в Ватикане. Событие хоть и не местное, но Константинополь — метрополия всех восточных сект, поэтому здесь вызывает самый глубокий интерес все, что касается религии. Убийство кардинала произвело много шума.

Здешняя пресса очень своеобразна: турецкая цензура не дает ей распространяться о политических убийствах, и газеты Перы ни словом не обмолвились о преступлении. Пожалуй, турецкая цензура права. Вряд ли можно назвать здоровым тот интерес ко всяким происшествиям, которые «Petite Journal» развивает в наших парижских консьержках.

Как бы то ни было, жители Перы забывают на время свои сплетни. Пера вовсе не такой уж развратный город, несмотря на множество сталкивающихся здесь племен; он только делает все возможное, чтобы казаться таким с помощью сплетен, лжи и клеветы… Но сегодня публичный траур предъявляет свои права. Смерть этого римского кардинала, которого никто здесь, в Пере, не видел, вызывает проявления самой глубокой печали: неприлично было бы отнестись иначе. Левантийские снобы стараются здесь, на глазах у турок, высоко держать знамя христианства.

Я имел удовольствие слышать, как различные господа банкиры, финансисты, дельцы — все те, одним словом, кого Христос, наверно, изгнал бы из храма, — и множество дам, из-за которых часто происходили скандалы, — все они проливали горькие слезы о смерти кардинала Фарнезе. И готовы были подвергнуть убийцу пыткам, колесованию и сожжению на костре.

У германской посланницы — у нас в этот день был прием — самый высокий тон взяла сентиментальная госпожа Керлова. (Преступник, оказывается, анархист, из породы убийц государей и премьер-министров.)

— Преступление, преступление, преступление! — кричала мадам Керлова своим русским голосом, похожим на звуки трубы. — И подлость, подлость! Никогда еще не было более подлого преступления…

Только что вошедший Нарцисс Буше ядовито улыбнулся своей лукавой крестьянской улыбкой, услышав то, что я сказал этой русской:

— О, госпожа Керлова, мы с вами поспорим. Я нахожу, что этот негодяй, наоборот, отчаянно смелый парень.

— Господин посланник!..

— Да, смелый конечно. Да, да, я знаю: он убил беззащитного старика: Фарнезе был один, без прислуги, преступник выстрелил в спину. Я все это знаю… Но послушайте: ведь это неправда, что Фарнезе был один. Рядом с ним, за ним стояла грозная стража: закон, общество, суд, гильотина. И вы думаете, что убийца ничего этого не видел? Он все видел. И суд присяжных, и красные мантии, и треугольный нож… И все-таки он пошел и убил. Хе-хе, я знаю многих храбрых дуэлянтов и бравых солдат, которым нипочем сабли и пули, но которые отступили бы перед эшафотом.