Клод Фаррер - СОЧИНЕНИЯ В ДВУХ ТОМАХ. ТОМ 2

• Название: СОЧИНЕНИЯ В ДВУХ ТОМАХ. ТОМ 2
• Автор: Клод Фаррер
• Издательство: Издательский центр «ТЕРРА».
• Жанр: Морские приключения
• Год: 1997
• ISBN: ISBN 5-300-01130-4 (т. 2); ISBN 5-300-01128-2

Клод Фаррер (псевдоним, наст, имя Фредерик Шарль Эдуар Баргон, 1876–1957) — один из интереснейших европейских писателей XX века.

Во второй том Сочинений вошли романы «Душа Востока», «Похоронный марш», «Тома-Ягненок (Корсар)», «Рыцарь свободного моря (Корсар)», а также рассказы: «Манон», «Японская кукла», «Высокая стена», «Когда руки грубеют…», «Дар Астарты».

---

— Совершенно верно, господин профессор.

— Вы, вероятно, знакомы также с госпожой де Ла Боалль?

— Да, я знаком с нею… Я знал ее еще девушкой, в Биаррице… А вы, господин профессор, тоже знакомы с ней?

— Ах, нет! — воскликнул Шимадзу. — Я только слышал однажды разговор о ней…

Больше он не сказал ничего. Тем временем полковник Машфер решился:

— Пусть будет так! — сказал он, пожимая плечами. — Если вам так хочется, вы можете заменить де Ла Боалля. У меня для него будет другое дело, немного позднее. Я только что вспомнил кое о чем… Вы даже оказываете мне большую услугу, освобождая сержанта де Ла Боалль от этого поручения. Вот и пакет, который вы должны будете отнести.

Профессор Шимадзу тем временем уже надел один из двух панцирей — широкий, мягкий и легкий. Другой такой же он протянул Праэку, который тоже тотчас надел его на себя.

— Этот белый цвет не особенно выгоден, — заметил полковник Машфер. — Он притягивает к себе пули.

— Несомненно, — спокойно ответил Шимадзу. — Но мне теперь пули именно и нужны. Кроме того, на белом виднее всего следы пуль, попавших в панцирь. Конечно, когда мы перейдем от индивидуальных экспериментов к массовым, мы окрасим панцири в небесно-голубой цвет или в хаки.

Машфер пожал ему руку.

— Желаю вам успеха, дорогой профессор.

— Спасибо! — ответил японец. — Готовы ли вы, господин Праэк?

— Да! — сказал Фред Праэк. — Я буду показывать вам дорогу, господин профессор.

Глава тридцать пятая

Они шли вперед, шлепая под непрерывным дождем по грязи продольных и поперечных окопов. Тем не менее ночь не была совсем черна, так как луна смутно просвечивала сквозь облака. Когда глаз привыкал к темноте, можно было видеть перед собой на расстоянии нескольких шагов.

Здесь и там из-за сложенных горками снарядов появлялись дозорные. Их можно было только с трудом различить. Эта молчаливая местность, которая, можно сказать, кишмя кишела людьми, готовыми к бою, казалась теперь пустыней.

— Мы уже недалеко от неприятеля? — спросил профессор Шимадзу, пройдя безмолвно несколько сот шагов.

— Совсем близко, — тихо ответил Фред Праэк, жестом призывая японца к той же осторожности. — Здесь не надо производить шума… И не надо также, чтоб нас видели: это вызвало бы тревожный сигнал и разбудило бы весь участок. Мы скоро будем гораздо свободнее в своих действиях и движениях, господин профессор.

Шимадзу, дисциплинированный, как все его соотечественники, не сказал больше ни слова.

Они шли довольно долго, может быть, даже целый час. Лабиринт окопных сооружений вынуждал их часто сворачивать с прямого пути. Ничего не могло быть монотоннее, чем это долгое скитание вслепую.

Шимадзу думал о том, как хорошо, что его провожатый так превосходно знает этот участок фронта. Одна мысль вызвала другую: не странно ли, что лейтенант Праэк так настоятельно просил разрешения заместить сержанта де Ла Боалль.

Де Ла Боалль?.. Шимадзу, психиатр и психолог, стал раздумывать о той старинной истории, которую ему когда-то вечером рассказал один из его парижских друзей, французский священник. Случай свел его теперь с людьми, о которых он слышал так давно…

Пока он размышлял, Фред Праэк, шедший впереди него, повернулся к нему и сказал:

— Господин профессор, вы можете говорить… вслух. Мы находимся по крайней мере на расстоянии пятисот метров от вражеских передовых окопов, и нас отделяет от них целая система укреплений.

— Но ведь это совсем не то, — возразил Шимадзу, — в чем я нуждаюсь…

— Терпение!.. — воскликнул Праэк со смехом. — Мы еще успеем испробовать ваши панцири. Я и сам с нетерпением ожидаю момента, как пули начнут отскакивать от меня…

И он провел рукой по белой материи, которая, развеваясь вокруг них по ветру, придавала им вид классических привидений.

— Гм! — сказал Шимадзу, глядя в затылок молодому человеку, все еще шедшему впереди него. — Вы ведь знаете, что это дело не лишено риска. Я вчера вечером сказал полковнику Машферу: мой панцирь не предохраняет ни рук, ни головы. И я не считаю его непроницаемым для снарядов, более серьезных, чем ружейная или пулеметная пуля…

— Пусть будет, что будет, — беззаботно ответил Праэк.

— Вы оказываете большую услугу не только мне, но и господину де Ла Боалль, — заметил вдруг Шимадзу. — По всей вероятности, вы связаны дружбой не столько с ним, сколько с госпожой де Ла Боалль? Или, может быть, с ее матерью, госпожой Эннебон?

В этот момент они как раз вышли из окопа и направились дальше по широкому оврагу, который скрывал их от неприятеля. Фред Праэк, внешне невозмутимый, посмотрел на свой светящийся компас и проверил дорогу.

Только тогда он ответил на вопрос Шимадзу с легкой дрожью в голосе:

— Да, я, действительно, был когда-то связан узами дружбы с госпожой де Ла Боалль… Уже довольно давно.

Профессор Шимадзу тотчас же понял, что Фред Праэк и теперь еще не вполне равнодушен ко всему, что относится к госпоже де Ла Боалль. Он немного подумал, потом, решив, что проще всего говорить открыто, сказал:

— Месье Праэк, кажется, я уже сказал вам, что не знаю лично ни госпожи Эннебон, ни госпожи де Ла Боалль. А господина де Ла Боалль я вчера увидел в первый раз. Но я много слышал о них. Случайно мне стало известно их главное, основное приключение — я имею в виду замужество мадемуазель Эннебон и события, связанные с этим браком. О, месье Праэк, умоляю вас, не принимайте меня за колдуна, хотя я, действительно, знаю весьма много из того, что происходило некогда между госпожой Эннебон и месье де Ла Боалль, а затем между месье де Ла Боалль и мадемуазель Эннебон. Я повторяю: случай привлек мое внимание к этому любопытному психологическому комплексу, одному из наиболее характерных, когда-либо слышанных или наблюдавшихся мною. Это случилось в 1912 году, в конце лета. Я тогда принял необходимые меры, чтобы и впредь получать сведения об этом глубоко интересном деле. Действительно, мне удалось следить за ним вплоть до моего отъезда из Франции. Я знал тогда, что госпожа де Ла Боалль уже несколько месяцев путешествует с мужем за океаном, между тем, как мадам Эннебон продолжает оставаться во Франции. Все это дело интересовало меня преимущественно как блестящая иллюстрация к типичной ошибке, постоянно повторяемой европейцами и американцами в вопросе эволюции. Вопрос этот интересует меня, можно сказать, профессионально. И я надеюсь, что вы не сочтете неприличным несколько пополнить мои сведения об этом деле: что произошло дальше с госпожой де Ла Боалль, с госпожой Эннебон и с господином де Ла Боаллем?

В глазах Фреда Праэка профессор Шимадзу начал принимать огромные пропорции…

— Я знаю, — продолжал Шимадзу, — что генерал Эннебон в свое время потребовал этой своеобразной ссылки своей дочери и зятя. Этот генерал Эннебон человек очень эгоистичный и честолюбивый. Я думаю, что он и сейчас не изменился. Впрочем, он меня мало интересует. Все его мотивы и импульсы чересчур примитивны. Рано или поздно он понесет кару за это беззастенчивое удовлетворение своей грубой страсти к почету. Госпожа де Ла Боалль и ее мать психологически интересные. Я полагаю, что при отъезде четы де Ла Боалль в Америку молодой супруг был все еще сильно увлечен госпожой Эннебон. Ну… а после?

— После… — сказал Праэк, глотая слюну…

В его памяти вдруг проснулась картина тропической ночи на борту английской яхты…

— После, — повторил он, стараясь придать своему ответу по возможности краткую форму, — кажется, господин де Ла Боалль увлекся, наоборот, госпожой де Ла Боалль.

— Я был с самого начала уверен, что дело примет такой оборот, — сказал японец. — Тем хуже для молодой дамы. Эта любовь не даст ей счастья. Знаете ли вы, где она теперь?

— Кажется, в Париже.

— Примирилась ли она с матерью?

— Думаю, что нет. По крайней мере, мне о таком примирении ничего неизвестно.

— Да. Основная ошибка мстит за себя, и наши позднейшие действия тиранизируют нас бесконечно долго. Впрочем, так и надо!

Праэк не мог воздержаться от возражения:

— Мне кажется, господин профессор, что, действительно, так и надо тем, кто виноват… Но отчего должны страдать невиновные?..

Ответ последовал без промедления:

— Закон этот справедлив во всех случаях. Вы говорите об ответственности. Но индивидуальная ответственность совершенно иллюзорна, она выдумана на Западе. Извините, что я так невежлив.

— Хотите ли вы сказать, что невинные должны платить наравне с виноватыми?

— Да. И нынешняя война — лучшее тому доказательство. Сколько невинных умирает на войне? Впрочем, невинных в истинном, абсолютном значении этого слова вообще не существует. Я не христианин, господин Праэк, но я читал ваши Евангелия. И я знаю, что там написано: отцы ели зеленый виноград, а сыновья страдают оскоминой. Основная ошибка современных европейцев и американцев, как я уже сказал вам, состоит в том, что они возмутились против этого закона, который имеет вовсе не исключительно религиозный смысл, и захотели освободить человеческую личность от всякого атавизма. Подумайте только о современной формуле «жить своею жизнью». Какой вздор! Все эти люди, умирающие под грохот пушек, расплачиваются за грехи предшествующих поколений, которые, пренебрегши наследственной иерархией и традиционными авторитетами, дерзко вооружили целые народы. Нынешнее поколение терпит за это жестокую, но справедливую кару. Справедливо также, что госпожа де Ла Боалль — извините, что снова упоминаю ее имя, — расплачивается за грехи своей матери, бабушки и прабабушки. Нация, семья — это единства! Может быть, и вы, господин Праэк, понесете еще наказание за то, что в эту ночь подставили себя вместо господина де Ла Боалль, который, без сомнения, тоже отягощен в этом деле ответственностью как личной, так и унаследованной.