Мика Валтари - Турмс бессмертный

• Название: Турмс бессмертный
• Автор: Мика Валтари
• Издательство: ЭКСМО, «Барбара»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1995
• ISBN: 5—85585—286—5

Этот роман известного финского прозаика Мика Валтари, чьи исторические романы уже несколько десятилетий переиздаются во всем мире огромными тиражами, переносит читателей в V век до н. э. в страны Средиземноморья. Жизнь путешественника, воина, философа Турмса полна испытаний и опасностей и озаряет ее путеводная звезда — любовь Турмса к прекрасной жрице.

---

Мисме ответила мне так:

— Я, конечно, была еще совсем маленькая, когда все это случилось, но я же не дура и обязательно бы узнала, если бы Анна начала торговать собой и спать с мужчинами. Обычно мы ночевали с ней на одном ложе, и я не помню ночи, когда бы ее не было рядом. Знаешь, это ведь Анна впервые посоветовала мне остерегаться матери и рассказала, что на самом деле ты мне не отец. Так что ты уже можешь не скрывать этого от меня. А еще она говорила, что мать так издевалась над моим настоящим отцом, что он пошел и утопился в болоте. Он был греческим врачом и твоим другом, правда? А ты догадывался, что она любила тебя, Турмс? О, как сильно она тебя любила! В память о ней я тоже люблю тебя, хотя ты этого и не заслуживаешь… Нет, я не должна так говорить! — внезапно воскликнула она. — Ты всегда был очень добр ко мне, ты учил и воспитывал меня. Но как же ты мог, как ты мог позволить продать Анну?! Она же ждала от тебя ребенка!

— Клянусь всеми богами! — вскричал я. — Что такое ты говоришь, девочка?

Пот выступил у меня на лбу, ибо я понял, что Мисме не лжет. Ну почему, почему я поверил оскорбительным словам Арсинои о своем бесплодии?! Ведь никаких доказательств у меня не было.

Взволнованная Мисме лукаво спросила:

— А что, может, это боги сделали ее беременной? Поверь, я знаю, что никакой другой мужчина, кроме тебя, никогда не прикасался к ней. Она клялась мне в этом, она шептала мне это на ухо, когда догадалась, что в тягости, но я была еще мала и ничего не понимала. Теперь же я выросла и уверилась в том, что Арсиноя знала обо всем и именно поэтому так жестоко обошлась с Анной.

Она посмотрела на меня и с сомнением в голосе спросила:

— Такты и впрямь слышишь все это впервые? А я то думала, что ты презирал Анну и хотел как можно скорее избавиться от нее, чтобы не видеть своего ребенка. Ведь все мужчины — настоящие изверги. Так всегда говорила моя мать. Она никогда не рассказывала мне, кому продала Анну, но я выведала это у нашего конюха — прежде чем мать отослала его из дома, чтобы замести все следы. В Рим тогда приехал финикийский работорговец. Он скупал на скотном рынке девушек из племени вольсков и отправлял их на кораблях в дома терпимости в Тире. Вот ему-то Арсиноя и продала Анну вместе с ее еще не родившимся младенцем. О боги, я была уверена, что ты знаешь об этом, и много лет не могла простить тебя.

Слезы потекли по ее щекам, она взяла меня за руку и прошептала:

— Ах, мой приемный отец, мой дорогой Турмс, извини, что я так плохо думала о тебе. И зачем только я все это рассказала? Но у меня было так тяжело на душе с тех самых пор, как я разобралась в этой давней истории, теперь же я счастлива оттого, что не разлюбила Анну, хотя мать все время ругала мне ее. О, как бы я хотела, чтобы не Арсиноя, а Анна родила меня! Тогда сейчас у меня был бы братик или сестричка.

Последние слова Мисме переполнили чашу моего терпения. Во мне бушевали такие ярость и ненависть, что я призвал всех подземных богов и проклял Арсиною при жизни и после смерти за ее жестокое преступление. Она разлучила меня с моим ребенком, она издевалась над ни в чем не повинной Анной! Нет, не было ей прощения! Проклятие мое оказалось таким ужасным, что Мисме в испуге закрыла уши руками. Замолчал я лишь тогда, когда в груди у меня возникла тупая боль: я понял, что Анна давным-давно умерла и мой ребенок бесследно исчез. Искать его было бы напрасной тратой времени, потому что владельцы финикийских домов терпимости умели хранить свои тайны. Если Анна и впрямь попала в один из них, то освободиться она бы уже не смогла. Арсиноя знала, что делала.

В конце концов я немного успокоился и осознал, что очень пугаю Мисме, когда изрыгаю такие страшные ругательства и корю сам себя. И я сказал:

— Ты права, тебе действительно лучше не ходить к этой женщине. Мы придумаем что-нибудь другое, и зависеть от нее ты не будешь.

Несмотря на эти мои уверения, я пребывал в отчаянии, потому что не в силах был защитить Мисме. Мне приходилось надеяться лишь на ее сообразительность и изворотливость. Я шепотом объяснил, где закопана золотая воловья голова, и строго-настрого запретил пытаться продать ее прямо в Риме. Я посоветовал Мисме отколупывать от нее золотые пластинки и сбывать их в каком-нибудь этрусском городе — тогда, когда другого выхода не будет. Затем я поцеловал ее, обнял и проговорил:

— Мой дух всегда охраняет меня, так что не волнуйся за мою жизнь и заботься отныне только о себе. Надеюсь, ты тоже находишься под опекой какого-нибудь божества, которое не даст тебя в обиду. Прощай, Мисме!

Она дала мне обещание вести себя осторожно и осмотрительно и не ходить больше ко мне в тюрьму, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания, и мы расстались.

А ночью мне приснился странный сон — будто в моем подземелье появилась сгорбленная старушка, которая прикрывала голову полой коричневого одеяния и смотрела на меня, приставив к глазам растопыренные пальцы. Во сне я узнал ее и доверился ей, но очнувшись, я никак не мог вспомнить, кто же это был. Однако сон отчего-то придал мне новых сил и вселил в мою душу надежду.

В один прекрасный день мне приказали помыться и надеть чистую одежду. Затем меня отвели в дом правосудия на допрос и суд. Меня спрашивали, почему этруски, которые грабили все подряд, вбили защитные колья в моей усадьбе и пощадили ее. Я заявил, что и сам ничего не понимаю и вряд ли смогу ответить на этот вопрос, потому что был в то время на Сицилии, в рядах армии тирренов. В конце же я предположил, что все дело в моих многочисленных друзьях-этрусках.

Было холодное утро, и у консула и квестора под табуретами стояли жаровни с углем. Они раскинули полы своих плащей и постукивали ногами по каменным плитам, с трудом сдерживая зевоту. В зале почти не было публики, так что никто даже не озаботился тем, чтобы показать меня народу. На основании моего собственного признания судьи пришли к выводу, что я виновен в измене в военное время; единственное, что их интересовало по-настоящему, — так это возможность вынесения мне смертного приговора, ибо я не являлся римским гражданином. В конце концов они пришли к выводу, что перед законом все равны — тем более что я владею обширным земельным участком в границах Рима: это дало бы мне возможность получить римское гражданство, если бы я подал соответствующее прошение. Однако они не смогли приказать сбросить меня со скалы и протащить железным крюком по реке, так как гражданином Рима я все же не был. Поэтому меня приговорили к наказанию плетьми и к отсечению головы, хотя, конечно, предатель вроде меня и не заслуживал такой милости. Исполнение приговора они несколько отсрочили — в надежде, что соберется побольше народу, который и станет свидетелем казни. (Как известно, римляне очень любили подобные зрелища и вечно приставали к сенату, требуя все новых и новых развлечений.)

Итак, я был обречен, ибо римское право не предусматривало помилования после вынесения приговора, а к народу я обратиться не мог, потому что не имел римского гражданства. И все же я совсем не боялся и не верил в свою скорую смерть, ибо после знаменательного сна был полон радости и надежд. Кроме того, я помнил слова Герофилии: «Ты вернешься из-за запертых дверей». Я думал, что, умерев, скоро вновь появлюсь на земле и продолжу свои странствия, пытаясь отыскать и познать самого себя. Быть может, надеялся я, другая моя жизнь будет более осмысленной. Об Анне я старался не вспоминать, потому что помочь ей я был не в силах. Моя вина была похоронена в моем сердце.

И вот через несколько дней случилось то, чего я ожидал: двери моей темницы распахнулись, и на пороге появилась старая женщина, которую я видел во сне. Голова ее была закрыта коричневой накидкой, и она глядела на меня через пальцы так, чтобы я не мог видеть ее лица. И только когда раб-стражник притворил дверь, она, присмотревшись ко мне повнимательнее, опустила свою морщинистую руку, и я узнал старшую из весталок. Я часто видел ее в цирке, где она восседала на одном из почетных мест.

Она негромким голосом обратилась ко мне:

— Ты тот, которого я ищу, имне знакомо твое лицо.

Я упал перед ней на колени и склонил голову. Она улыбнулась слабой улыбкой старой женщины, прикоснулась к моим грязным волосам и спросила:

— Турмс, ты помнишь меня? Мы встречались в первый же день твоего прибытия в Рим, а это было целых девять лет назад. Ты сам тогда нашел священную пещеру и источник, умылся ледяной водой ивыбрал себе венок из плюща. Именно так ты идолжен был поступить, и уже тогда я узнала тебя.

И еще она сказала:

— Боги по-прежнему доверяют мне сокровеннейшие тайны, и я слежу за тем, чтобы жители моего города всегда узнавали волю бессмертных — особенно если Риму что-нибудь угрожает. Тридцать лет храню я священный огонь и буду хранить его до самой смерти. И вот однажды мне открылось, что страшные несчастья навлекла бы на Рим твоя казнь. Тебя нельзя убить, тебя нельзя подвергнуть бесчестному наказанию. Тебя освободят, ибо это выгодно римлянам, но помни, что Рим — это и твой город.