Софи Аскиноф - Московские французы в 1812 году. От московского пожара до Березины

• Название: Московские французы в 1812 году. От московского пожара до Березины
• Автор: Софи Аскиноф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9950-0252-9

Книга профессора Сорбонны Софи Аскиноф посвящена малоизученной теме: жизни и деятельности французской колонии Москвы накануне и во время Отечественной войны 1812 года. Кто были эти люди по своему происхождению, каким занятиям посвятили себя в российской столице, как оказались в ней? Как они встретили войну между Францией и Россией, какими были их отношения с российским правительством и французскими оккупационными властями, как пережили и всем ли удалось пережить «грозу 1812 года»? Ответы на эти и многие другие вопросы дает книга «Московские французы в 1812 году», выпуск которой приурочен к 200-летнему юбилею войны 1812 года.

Книга выходит одновременно во Франции и в России.

---

Война объявлена (июнь 1812)

12/24 июня 1812 года Наполеон I перешел реку Неман, ту самую, на которой был подписан на плоту Тильзитский договор88, и бросил свою Великую армию в направлении на Москву. Так началась знаменитая и страшная Русская кампания. Имея в своем распоряжении около четырехсот тысяч человек разных национальностей, – как говорили русские, «двунадесять языков», – император быстро продвигался вперед. 16/28 июня он был в Вильне89, через месяц – в Витебске, в августе – в Смоленске. В России страх охватывал не только население, но и политическое руководство, опасающееся худшего.

Вторжение наполеоновской армии в Россию

В Москве ситуация находилась в руках нового генерал-губернатора города, генерала Ростопчина, отправленного в отставку (в 1801 году) царем Павлом I. Новый царь Александр I вернул его на службу. 47-летний губернатор любил и хорошо знал Москву, в которой родился. Однако он колебался. Огромная ответственность, лежащая на нем, еще больше увеличилась в начальный период войны, когда дела пошли не лучшим образом. Но он был настоящим патриотом. Он принял должность и, вступив в нее 1/13 июня, сделал все, от него зависящее, чтобы обеспечить в городе порядок и безопасность. В этом ему помогали гражданский губернатор г-н Обрезков и полицмейстер Брокер. Как писала спустя почти пятьдесят лет его дочь Наталья, «в 1812 году мой отец поставил на службу Отечеству свое состояние, свои силы и саму жизнь»90. Генерал Ростопчин тотчас же обратился к царю с просьбой разрешить усилить наблюдение за обосновавшимися в стране французами, подозреваемыми в измене. Сначала Александр I отказывался от этой меры, которую считал необоснованной и бесполезной. Но перед лицом усиливающейся опасности он уступил и дал генералу «карт-бланш», как он высказался перед Сенатом. Параллельно губернатор Ростопчин приказал своей супруге, тайно перешедшей в католичество и посещающей приход Сен-Луи-де-Франсэ, временно прервать там все контакты. «Аббата Сюррюга, кюре французского прихода Святого Людовика, – писала его дочь Наталья, – попросили сделать его визиты столь редкими, сколь это было возможно, и моя матушка также согласилась принять некоторые меры, чтобы не быть замеченной в исполнении своих религиозных обязанностей». Это понятно: не то время, чтобы посещать, даже тайно, французов. Приезд на несколько дней в Москву 13/25 июля царя Александра как будто несколько успокоил умы. Он приехал призвать москвичей к мобилизации войск и воли, чтобы уверенно противостоять наполеоновской армии. Но действительно ли этого достаточно? Можно усомниться. Его отъезд в ночь с 18/30 на 19/31 июля оставил население наедине с его сомнениями и страхами.

Очень скоро пришлось принимать быстрые решения. На следующий день после сдачи Смоленска (6/18 августа) все стали готовиться к худшему. Губернатор Ростопчин начал эвакуацию городских ценностей, хранящихся в церквях, монастырях, музеях и библиотеках. Для этого проводились реквизиции повозок и лошадей. Тяжело нагруженные, они покидали город в направлении Владимира и Нижнего Новгорода. С каждым днем возрастало количество жителей, которые, собрав вещи, бежали из города, тогда как испуганные жители Смоленска прибывали в Москву, рассчитывая найти в ней убежище. Это была впечатляющая чехарда. Москвичи обвиняли беглецов, часто богатых и надменных, в трусости. Некоторые из последних переодевались, чтобы избежать насмешек и агрессивных выпадов толпы. Напряжение на городских заставах усиливалось, и все боялись, что ситуация станет еще хуже. На это указывали тревожные признаки. Тем временем царь решил сменить командование армии. На пост главнокомандующего он назначил старого фельдмаршала[5] Кутузова, несмотря на то что тот был разбит под Аустерлицем. Кутузов сменил Барклая-де-Толли, который служил царю много лет, но тот невысоко ценил его заслуги и обвинял в том, что тот действует в сговоре с противником, облегчая ему овладение Москвой. Известие о его смещении распространилось по городу 19/31 августа и вызвало большой прилив надежды. Но, несмотря на перемены в высшем командовании, русская армия потерпела жестокое поражение (sic! – ред.) при Бородине 26 августа / 7 сентября 1812 года. Обе стороны понесли значительные потери. Это знаменитое сражение при Москве-реке[6] оказалось решающим для исхода кампании. Императорская армия пошла на Москву, которая, как обещал Наполеон, должна была стать для нее местом отдыха.

В восьми лье от Москвы, слева от главной дороги. 23 сентября 1812 года

Напряжение в Москве, как можно догадаться, достигло наивысшей точки. Губернатор Ростопчин пытался успокоить население, регулярно публикуя небольшие тексты, сообщающие новости из действующей армии и призывающие москвичей не поддаваться чувству ненависти и мести. Тем не менее произошло несколько нападений толпы на иностранцев, в частности, на двух немцев, башмачника и пекаря, которых едва успела спасти полиция. В другой раз, рассказывала Наталья Ростопчина, «полицмейстер Брокер, наблюдавший за всем, случайно услышал разговор двух субъектов, обсуждавших заговор, устроенный против иностранцев; те, в большинстве своем торговцы, проживали на улице под названием Кузнецкий мост, на которой также находились их магазины и конторы. Речь шла не больше и не меньше как о том, чтобы в одну ночь перерезать всю эту добропорядочную деловую часть населения»91. Правда ли это? Действительно ли такое возможно? Не являлось ли это скорее проявлением страхов, умноженных слухами? Как бы то ни было, губернатор усилил меры предосторожности. Аббата Сюррюга, в частности, призвали в его проповедях к «умеренности в речах и благоразумию в поступках»92. Несмотря на это, многочисленные свидетельства, русские и французские, подтверждали, что атмосфера в городе становилась все тяжелее. Г-жа Луиза Фюзий, французская актриса, служащая в Московском императорском театре, закрывшемся 6/18 июня, вернувшись 31 июля/11 августа из многомесячного турне, была глубоко обеспокоена. Она нашла город «в тревогах», он пустел по мере приближения к нему наполеоновской армии. Очень скоро она сама начала подумывать сделать то же самое. «Родившись в герцогстве Вюртембергском, в Штутгарте, – писала она в своих «Мемуарах», – я надеялась получить при покровительстве императрицы-матери, уроженки той же страны, паспорт до Санкт-Петербурга, куда я хотела выехать». Но в этом ей, к сожалению, отказали, причем слишком поздно – у актрисы не осталось в Москве никакой поддержки. Многие русские и французские артисты уехали. Директор Императорского театра г-н Майков попросил у губернатора сто пятьдесят повозок для эвакуации актеров и реквизита, но получил лишь девятнадцать, какового количества, естественно, оказалось недостаточно, чтобы вывезти все93. Если одни артисты поспешили уехать из города, другие, как, например, А. Домерг, остались. Г-жа Фюзий, в свою очередь, вынуждена была остаться на месте, несмотря на возрастающую тревогу и слухи о пожаре. Она нашла приют у друзей, тоже артистов, и поселилась в огромном дворце, принадлежащем князю Голицыну. Дворец был расположен в очень удаленном от центра районе Басманном на северо-востоке города94, то есть точно в стороне, противоположной той, откуда в город должны были войти наполеоновские войска. Так она надеялась спастись от нападений и при этом не слишком удалиться от города95. «Поскольку все опасались нехватки продуктов, – продолжала она, – каждый делал запасы. Скоро паника стала всеобщей, потому что пошли разговоры о том, чтобы похоронить себя под руинами города. Люди выезжали в окраинные районы и, поскольку Москва очень велика, считали, что та ее часть, в которую войдет армия, будет сожжена первой, а возможно, единственной». Дом князя Голицына стал для нее и ее друзей Вандрамини идеальным убежищем, поскольку оказался окружен большим парком и оранжереями, где, в случае необходимости, можно было спрятаться и переждать опасность. Наконец, совсем рядом располагался дворец князя Александра Куракина, в котором владелец на данный момент не проживал и который также, при необходимости, мог послужить убежищем. «Итак, мы решили, что находимся в неприступной крепости, и не занимались ничем иным, кроме как доставлением всего необходимого. Я тоже внесла в это свой вклад…» Г-жа Фюзий поселилась там в конце августа. Нагруженная чемоданами и минимумом вещей, она шла по опустевшему городу, как вдруг ее внимание привлекло зрелище, одновременно странное и волнующее. «Огромная толпа, впереди которой шли облаченные в ризы священники с иконами; мужчины, женщины, дети, все плачущие и поющие священные гимны. Это зрелища населения, бросающего свой город и уносящего свои святыни, было душераздирающим. Я упала на колени и стала плакать и молиться, как они. К моим друзьям я пришла все еще растроганная этим волнительным зрелищем». Там, окруженная своими близкими, она понемногу пришла в себя и даже привыкла к своему новому жилищу, по-прежнему с тревогой ожидая завтрашнего дня. Оторванные от мира, беглецы ждали и выживали посреди города, который покидали его жители и который становился непривычно тихим.